Наивный. Две тени выросли, словно из подземного мира, хоть ты Холоша в свидетели зови. Парень и пикнуть не успел, забился в руках противников, пытаясь сопротивляться – Тира поняла, что это ее последний шанс. И рванула вперед так, словно за ней лично Холош гнался. Шаг, другой, откуда-то к ней тянется рука, увернуться, проскочить под ней, почти прокатиться по земле – и ввалиться в двери святилища. Все. Дошла. Кроме Тиры испытание прошли еще три новика. Оставалось последнее. Море. Уэльстер, Кардин. Альдон Петерс без особого удовольствия разглядывал сидящего перед ним мужчину. Высокого, красивого, знатного, богатого, кстати – неженатого… почему альдону решительно не нравился герцог Альсин? Потому что альдон не был девушкой и имел натуральную ориентацию? Нет. Подсознательно люди всегда распознают таких, как Робер, и стараются держаться от них подальше. Даже если слова «одержимость», «безумие», «мания» не всплывают в их разуме, их все равно никто не отменял. – Ваша светлость… – Альдон… Робер покорно поцеловал протянутую ему руку с перстнем, преклонил колено, но взгляда не отводил. И не смирением полыхал тот взгляд, нет, не смирением. Не для разговора о боге пришел сюда герцог. Это понимал Робер, это понимал альдон, а раз так… а чего тянуть? Все равно не отвертишься, выслушать придется. – Примите мою исповедь, альдон Петерс? Альдон склонил голову, осеняя герцоге знаком Альдоная.. – Альдонай да услышит тебя, Робер Альсин. Герцог на это не рассчитывал, но ему и альдона хватит. А остальное – так, оформление. – Я грешен и делами своими, и помыслами… Всех планов Робер не раскрывал и не собирался, но у альдона и от услышанного шапочка на голове поднялась. Волосы дыбом встали и даже немножко зашевелились. Свергнуть и убить короля, посадить на трон ее величество Альбиту с сыном, альдон представил, сколько при этом прольется крови, и ему заранее стало жутко. – В уме ли ты, дитя Альдоная? – Более чем, альдон. Более чем. – И что ты хочешь от меня? Исповедь кончилась. В глаза друг другу глядели два хищника, опытных и битых жизнью. – Я хочу, чтобы храм благословил нового короля. И не мешал мне. Альдон аж поперхнулся. Скромно так, ничего не скажешь. Очень скромно. Фактически… что должен бы сделать альдон в такой ситуации? Да донести! Побежать к Гардвейгу впереди породистой лошади, орать на всю столицу, тыкать пальцем в Робера, но уж точно не молчать. Поднять людей на борьбу за законного короля. Проклясть узурпатора. А тут от альдона требуют не только невмешательства, но и поддержки. И… получат ее. Это простые патеры и пастеры могут отринуть все мирское, и то, детей-то кормить требуется, три раза в день, и одевать, и учить… А альдон – нет. Любой, вскарабкавшийся к вершинам церковной иерархии, по умолчанию обладает нехилым набором зубов, когтей и ядов. А также моралью гиены и порядочностью шакала. Работа такая, иначе не удержишься. Плохо ли это? Да нет, обычно. Дело житейское. И лишаться своего положения альдону крайне не хочется. Решительно. А может. И не только положения лишиться, но и самой жизни. Гардвейг никогда не отличался голубиной кротостью, и предшественника альдона Петерса совершенно случайно, на охоте, задрали волки. Петерсу совершенно не хотелось повторять его судьбу. А ведь если Гардвейг узнает об этом разговоре, волками не обойдется. С другой стороны… допустим, альдон сейчас помчится доносить. Ему кто-то поверит? Допустим. Гардвейг поверит. Герцог наверняка не такой дурак, чтобы дома, на видном месте держать доказательства заговора. К примеру, платье королевы, или саму королеву, или договора с наемниками, где так и значится «за помощь в государственном перевороте – оплата сто золотых». Кому нагорит? Альдону. А герцог от всего отопрется… С другой стороны, если Петерс не донесет, а Гардвейг узнает… Вот это и называется – между бешеным волком и пропастью. Где попасть, там и пропасть. Хотя… Альдон мило улыбнулся. – Я слышал твои слова, дитя Альдоная. И буду молиться, чтобы Он наставил меня на пусть истинный. – То есть? – Я буду молиться, чтобы Он даровал победу правым. И посрамил силы зла. И симпатии храма всегда будут на стороне тех, с кем пребывает благословение Альдоная. Дураком Робер не был, намеки прекрасно понимал, а потому улыбнулся. – Что ж, посмотрим, с кем пребудет Его благословение. Я в вашу свару не полезу, победишь – благословлю. Нет – прокляну. Робера это вполне устраивало. А что? Поддержка Храма у него есть, ну или хотя бы Храм не вмешается, не станет поднимать шум и защищать Гардвейга. А проигрывать он так и так не собирается. Проигрыш – это его приговор. Даже хуже. Если он проиграет, Камилла никогда не будет отомщена. А этого Робер допустить никак не мог. Он поклонился, попрощался им вышел вон, провожаемый задумчивым взглядом альдона. Петерс смотрел, и думал – когда? Да, на Робера много всего свалилось, казнь отца, брата, герцогский титул, королевская немилость, но другие-то живут и с худшим набором, и с ума не сходят. А вот тут… Как это получилось? Когда? Впрочем, размышлял об абстрактных материях альдон весьма недолго. А потом позвал к себе отца-келаря, и приказал ему подсуетиться. Убрать из храмов все, что подороже, золотые подсвечник заменить на бронзовые, позолоченные сверху, прибрать подальше казну, да и храмовую стражу построить лишний раз. Не так уж беззащитно дело Альдоная, есть, кому его отстаивать с мечами в руках, только к чему людей губить понапрасну? Если начнется бунт, замятня… пусть они хватают, что могут и кого могут, и прячут. Так и правильнее будет, и спокойнее… чего лезть в чужую драку? Нет, ни к чему. Отец-келарь выслушал внимательно, покивал, и все же осмелился задать вопрос. С чего бы такое? Не стало ли альдону известно что-то, что хорошо бы донести и до братии?