– Привет! – С днем рождения, – он протягивает мне ароматный букет. – Спасибо, – я зарываюсь носом в цветы. Я чувствую зуд между лопаток, будто кто-то сверлит меня взглядом. Это ощущение и раздражает, и вызывает во мне обычное женское злорадство. Так тебе. Не нравится? А я все равно сделаю, и ничего ты не возразишь! – Какой план? – уточняю я у Арзамасова, надеясь, что меня сейчас увезут подальше от Гордеева, он же не пустится за мной в погоню? Идея посидеть просто на качельках во дворе больше не кажется мне привлекательной. – Это же сюрприз, – загадочно улыбается Костя. – Но у тебя есть шанс сказать, чего бы ты хотела. Я бы хотела смыться, и уже подбираю слова, чтобы это озвучить, но снова раздается Ящеровское шипение: – Кс-с-сения! Ого, полным именем меня Денис не называл меня, даже когда чихвостил. – Если я подойду, будет хуже. От этой угрозы у меня мгновенно подгорает. – Дай мне минутку, – раздухарившись, прошу я Арзамсова. Он немного хмурится, но кивает. Перехватив букет поудобнее, я иду туда, где в темноте красным горит пятнышко тлеющей сигареты. Иду, а в голове проносятся все слова, которые я хочу высказать Денису. Логичные и не очень претензии толкаются в мыслях. Гордеев решил, что ему многое позволено. Это не так! Я топаю очень бодро, пока не дохожу до него, но при виде злющего лица, мысли начинаются путаться, и вместо заготовленной речи я ляпаю: – Ты не офигел, Денис Сергеевич? Выбросив в сторону недокуренную сигарету, Денис Сергеевич делает шаг мне на встречу, значительно сокращая расстояние между нами, хотя я остановилась на приличной дистанции. – Нам, видимо, нужно кое-что прояснить, Ксюша. – Мы уже все выяснили, – храбрюсь я, тем не менее, делая инстинктивный шаг назад. Но Гордеева не устраивают мои попытки отползти. Он прет на меня, пока я задом не упираюсь в лестницу детской горки. Нависая надо мной, Ящер развивает свою мысль: – Ты забыла, но я напомню: я своим не делюсь, – его рука преграждает мне путь к побегу, я оказываюсь заперта между железками и его телом. – Я не твоя! – пищу я, но звучит крайне неубедительно. – У тебя нет на меня никаких прав. Чего врать? Ревность Гордеева мне льстит. Но это не значит, что я позволю ему вмешиваться в мою жизнь! – Есть, Ксюша. Есть, – он склоняется ко мне, но ему мешает букет. Денис недолго думая отбирает у меня цветы, стебли послушно выскальзывают из ослабевших от волнения пальцев. Закинув их на горку, он прижимается ко мне так плотно, что, несмотря на разделяющие нас слои одежды, я смущаюсь, настолько его движение откровенное, собственническое. – У меня есть все права. И спрашивать разрешения я не буду. – Ты слишком самоуверен, у меня есть свои желания, и я… – Отлично. Поговорим о твоих желаниях, – соглашается Гордеев, но в его голосе слышится непоколебимость. – Ты сейчас ведешь себя глупо и вопреки тем самым желаниям, о которых говоришь. Я тебе нравлюсь, Ксюш. Это знаешь ты, это знаю я, об этом кричит твое тело, из-за этого все твои обиды… Я вспыхиваю. Он прав, ну и что? Да, нравится! Нравится – не то слово! Совершенно не подходящее! И теперь я должна молча со всем соглашаться? – Мои чувства, какими бы они ни были, – разъяренно шиплю я, – это еще не все! И я никогда не пойду на односторонние зависимые отношения! Меня раздирает от желания задать вопрос: «А ты? Насколько тебе нравлюсь я?». Ежу понятно, в кровати я его устраиваю. Но ведь меня в любой момент сможет заменить другая! – Ты сейчас притворяешься? – глаза Дениса сужаются. – Тебе мало того, что я могу дать? Непонятно с чего беленится он. Я хлопаю глазами. Это он о чем? О цацках? О шмотках? Анальной пробке? Мне кольцо надо, придурок! Или хотя бы признание в любви! Никуда я с этой эгоистичной козлиной не поеду! У меня здесь своя жизнь! Семья, учеба, друзья! Упрямо выставляю вперед подбородок. – Ничего мне не надо. – Значит, я сам решу, что у тебя будет, – психует Гордеев. Ящер хватает меня за руку и волочет обратно к дому на такой скорости, что я через шаг спотыкаюсь. – Отпусти меня, – пытаюсь упираться. – Меня ждут! – Хрен тебе. Он уже уехал. Не дурак. – Зато ты дурак! Все равно отпусти! – требую я, но мы уже возле подъезда. – Открывай, – командует злющий Денис. – Не буду! – нелогично протестую я. Этот бугай, недолго думая, просто дергает дверь со всей силы, и та с жалобным сигналом домофона распахивается. Гордеев втаскивает меня внутрь, и я начинаю лупить его по спине. Вряд ли я могу сделать ему больно сквозь кожу куртки, но мне надо выплеснуть злобу на собственное бессилие. Денис разворачивается ко мне и, притянув к себе хозяйским жестом, впивается злым карающим поцелуем. Я скачала по этим губам, но лишь на несколько секунду позволяю себе ими насладиться, а потом кусаю Гордеева. Денис не обращает на это никакого внимания. Внезапно, когда я сосредотачиваюсь не на препятствовании передвижению, а на сопротивление поцелую, он забрасывает меня на плечо и взбегает на второй этаж. Звонит в мою дверь и, дождавшись, пока мама ее откроет, заносит в прихожую, как мешок с картошкой. Такого позорного возвращения домой в моей жизни еще не было. Даже тогда, когда я в одиннадцатом классе впервые попробовала ликер на днюхе у подруги, и меня развезло к чертям. Поставив меня перед мамой, встретившей наше появление с квадратными глазами, Гордеев, придерживая меня за шкирку, объявляет: – Комендантский час! И уходит, оставляя меня бесноваться. Глава 52 Ранним пасмурным утром панда Ксюша крушит кухню. Не специально. Всю ночь я вертелась с бока на бок, кипя и негодуя, и теперь зависаю на каждом шагу, ставлю чашку мимо стола, насыпаю сахар мимо сахарницы, психую и хлопаю дверцей посудного шкафчика так, что блюдца жалобно дребезжат. Последней каплей становится коробка молока, которую я поставила в холодильник как-то не по фэн-шую. Она заваливается на бок, и ее содержимое прежде, чем я успеваю исправить положение, заливает всю полку и стекает в овощной отдел. Мама, косящаяся на меня с опаской после моей вчерашней истерики, подходить ко мне не рискует. Мы так с Лешкой вчера орали друг на друга, что ей очевидно, что у меня не все дома. Но когда я начинаю всхлипывать, пытаясь собрать чертово молоко, моя интеллигентная мама рявкает: – Да плюнь ты на него нахрен! – Не могу, – вою я. – Я его люблю-у! – Я про молоко! – она захлопывает дверцу. Я слышу шарканье в коридоре. Великий морализатор проснулся, сейчас опять будет жрать мне мозг. Я вчера всего уже наслушалась. – Ты прекратишь истерику? – сурово спрашивает мама.