­— Ну, конечно. Тебя я считала подругой, но это оказалось ложью! Лешке нужны тусовки и ничего больше. А Макс… Всем же понятно, что он просто хочет со мной переспать. Если бы не вы все… — я сглатываю ком и поднимаюсь на ноги. — Если бы не вы, все бы было хорошо. Только сейчас я замечаю, что дверь в кабинет открыта. Видимо, я не заметила, как прозвенел звонок. В коридоре полно ребят, некоторые перешептываются, некоторые смотрят с осуждением, некоторые просто тупо смотрят себе под ноги. — Вот как ты думаешь? Я перевожу взгляд на обладателя голоса и прикрываю глаза. Макс выглядит потрясенным и печальным. На ватных ногах я двигаюсь по коридору и стараюсь не замечать ярких мельташащих точек перед глазами. Глава 21. Краснов — Мне не нравится, как она ведет себя с нашим… с нашим папой, — говорит Влада, глядя на Владимира Венерина, меряющего зал шагами и держащего телефон у уха. — Он так старается быть хорошим для всех. Как она не понимает, что ему намного тяжелее, чем ей? Ты только подумай… Этот светлый человечек думает о ком угодно, только не о себе. Она только-только обрела отца, но уже испытывает к нему такие теплые чувства. Глядя на ее переживания, я невольно сравниваю ее с Венериной, я диву даюсь, насколько же они разные. Одна сбежала от семьи, не поставив никого в известность: поступив, как всегда, эгоистично и неправильно. Заставила отца волноваться, да еще и не берет от него трубки. Другая же – не находит себе места из-за того, что творит первая. — Такова суть Венериной, — я пожимаю плечами и стараюсь контролировать свое тело: меня так и тянет дотронуться до нее, обнять, утешить, но я знаю, что для этого слишком рано. Торопиться нельзя. ­— Она всегда была эгоисткой. — Вчера она обвинила меня в том, что я приехала ради денег, — Влада проводит рукой по губам и тихонько вздыхает. — Да не слушай ты ее! — ничего не могу поделать со злостью, накатывающей волной. — Она будет говорить все, что угодно, лишь бы избавиться от тебя. Не ведись на провокации, будь умнее. — Да, но… ­— она убирает прядь волос за ухо, и от умиления я снова начинаю глупо улыбаться, — ее слова расстроили папу. Он может усомниться во мне. Я этого не хочу. Может, не стоило приезжать сюда. Я слышу, стук падающих кеглей и взрыв аплодисментов. На соседней дорожке кто-то выбил страйк. Нашим семьям уже не до боулинга, мамы что-то оживленно обсуждают за столиком, папа задумчиво блуждает взглядом по предметам вокруг, отец Венериной и Влады все еще пытается дозвониться до дочери. — Конечно, стоило! Дядя Володя, может, и не лучший отец, но он старается. Я вижу, как он смотрит на тебя. Он рад, что у него есть ты. — Что-то я совсем расклеилась, — Влада встряхивается и аккуратно на секунду прикасается к моей руке, из-за чего по телу пробегает волна дрожи. — Спасибо тебе. Конечно, ты прав. Я должна его поддержать, извини. Она поднимается из-за столика и идет к дяде Володе. Что-то тихо ему говорит и прижимается к нему. Его лицо вытягивается от удивления, но вот он уже обнимает ее в ответ, прикрывая глаза. Я вдруг застываю, пытаясь вспомнить, когда он так обнимал Венерину, и ответ долго не приходит на ум. Возможно, на десятый день рождения на этом самом месте. Когда взрослые уже надевают верхнюю одежду и начинают прощаться, я предлагаю Владе проводить ее до дома пешком. Она с радостью соглашается, и мы сообщаем об этом нашим семьям. Папа удерживает меня за рукав куртки и произносит одно слово: — Пирог. Я кошусь на него, как на полоумного, и понимаю, что он имел в виду только, когда мы с Владой заворачиваем на соседнюю улицу. — Что имел в виду твой папа? — спрашивает она. Когда я впервые заговорил с ним о понравившейся мне девочке в младших классах, он сказал мне одну вещь. Все красивые девочки, как идеальные с виду пироги. Но понравится ли тебе вкус, не узнаешь, пока не доберешься до начинки. Вполне может оказаться, что внутри непропеченное тесто или (папа точно знал, как вызвать у меня отвращение), не дай Бог, куриная печенка. — Он думает, я – печенка? ­— настораживается Влада после того, как я делюсь с ней теорией папы. — Что ты, — успокаиваю я ее. — Он думает, что ты красивая. Мы доходим до дома Венериных слишком быстро. Я не готов расстаться с ней так скоро, поэтому озвучиваю ей свою идею: — Может, погуляем еще? Она ежится и указывает головой на дом. — Я замерзла. Может, лучше зайдешь? Мои щеки начинают пылать. Не будь это квартира Венериных, я бы зашел без уговоров. Но там наверняка уже Венерина, а значит, очередного скандала не избежать. Не хочу доставлять Владе еще больше неприятностей. Она видит мое замешательство и предлагает альтернативу. — В прошлой школе у меня было много друзей, а места для посиделок не было. Мы проводили много времени в подъезде, просто сидя на ступеньках. Это будет здорово, вот увидишь! Не думаю, что сидеть на ступеньках в подъезде так уж здорово, но я чувствую внезапный прилив счастья потому, что она тоже не хочет расставаться со мной. Так что я позволяю ей утянуть себя подъезд. Мы останавливаемся между седьмым и восьмым этажом, и я кривлю лицо, глядя на то, как она усаживается на ступень. — Грязно же, — вырывается у меня. — Это пальто моей сестренки, — с улыбкой говорит Влада, и ее лицо вдруг становится совершенно другим. От неожиданности я даже отшатываюсь назад. — Ты чего? — спрашивает она. — Я же пошутила. Посмотри, я постелила газету. Снова милое лицо, недоумение в чистых глазах. Возможно, дело в освещении. Вот я дурак. — Я не собираюсь портить пальто Лены, — вкрадчиво произносит она. — Да, конечно, я знаю. Извини. Она поводит плечами и указывает мне на местечко рядом с собой, тоже застеленное газетой. Я сажусь и утыкаюсь взглядом в собственные кроссовки. — Просто неудачная шутка, — грустно повторяет она. — Мне правда стыдно. Может, забудем? Поворачиваю к ней голову и встречаюсь с ней взглядом. Она явно расстроена и напряжена. Волосы распушились от влажности и лежат в беспорядке. В отличии от напыщенных одноклассниц она не пользуется лаком для волос. Это так непривычно и мило, что я не могу не улыбнуться ей. Я не должен был так вести себя. — Конечно. Просто я… — …не доверяешь другим, — понимающе кивает она. — Я знаю. Сама такая же. Подожди, у тебя здесь что-то. Она указывает на мою щеку и наклоняется ближе ко мне. — Ресница, — шепчет она и дотрагивается пальцами до моего лица. Мои ладони мгновенно потеют, а сердце начинает стучать, как бешеное. Ее губы так близко, что я чувствую ее теплое дыхание. — ДА ТЫ ПРИКАЛЫВАЕШЬСЯ! Он громкого вопля мы с Владой сталкиваемся лбами и подскакиваем на ноги. Перед нами стоит Венерина и с ненавистью пронзает меня взглядом. — Ты издеваешься, да? Прикалываешься?! Решил перецеловаться со всеми моими знакомыми?! Я, Элька, эта белобрысая дура, кто следующий, а? Может, Макс?! — Спокойно, — мямлю я, сам не знаю, зачем. Возможно, это я говорю самому себе. — Ну, с меня хватит! Венерина со скоростью метеора проносится мимо нас, и газеты, постеленные Владой, разлетаются в стороны. Глава 21.2 Перехватываю Венерину у самой квартиры и хватаю ее за руки. — Лен, не надо! Не помню, когда последний раз называл ее по имени. Она испепеляет меня взглядом и молчит. Ее ноздри раздуваются. — Не надо, — повторяю я. — Ты сделаешь только хуже. — Хуже? — она зловеще смеется, освобождает руки и залетает в квартиру, не закрыв дверь. Я следую за ней в гостевую спальню прямо в обуви. Венерина остервенело запихивает в чемодан женские вещи, и я замечаю в ее руках белый свитер, который был на Владе, когда мы впервые встретились. Вообще-то я был уверен, что Венерина побежит к отцу и устроит очередной скандал, но, похоже, она решила действовать самостоятельно. — Да смирись ты уже! Она – твоя сестра, хочешь ты того или нет. Оставь ее вещи в покое. Успокойся. Хоть раз. Давай поговорим. — Убирайся, — шипит она в мою сторону и пытается закрыть пузатый чемодан, У нее выходит застегнуть «молнию» только наполовину, но Венерину это не смущает. Она катит чемодан к выходу, гордо расправив плечи. Я нехотя плетусь за ней. Никогда не смогу ее понять. Разговорам она предпочитает действия. Причем глупые, наитупейшие! Интересно, что ее родители еще не заметили происходящего. А может, не хотят замечать. Чемодан застревает на пороге, и Венерина наваливается на него всем телом.