– С кем же ты будешь? – процедил Никита сквозь зубы. – С женихом. У меня было такое ощущение, что я прыгнула в ледяную воду. – И кто же наш очередной счастливец? «Очередной» – это было хамство, причем дешевое, – намек на мое якобы блядство. Я прикинула, не разыграть ли мне смертельную обиду, но посмотрела на Никиту и растерялась. Он стоял, прислонившись к белой стене, мало чем отличаясь от нее по цвету, лицо перекошено, зубы сжаты. Можно было не сомневаться, что сейчас последует какое-то безобразие. Какое именно – оставалось только гадать. На мое счастье, в эту минуту раздался звон разбитого хрусталя, чей-то визг, ахи и охи, после чего из комнаты вылетело сразу несколько сконфуженных гостей – выбрасывать осколки бокала и просить у хозяина прощения. Одновременно позвонили в дверь, и в переднюю ввалились еще три человека, одного из которых я узнала – это был ведущий телеигры «Ладушки». Воспользовавшись суматохой, я схватила сумку и выскочила за дверь. Утрата записной книжки обнаружилась сразу же. Мне ведь нужно было позвонить еще по двум номерам (на этот раз я каким-то чудом про них не забыла). Тут-то и выяснилось, что книжки нет. Я даже не стала рыться в сумочке, слишком ясно стояла перед глазами полка под зеркалом, а на ней – моя записная книжка, раскрытая на букве «м». В нормальной ситуации это не имело бы никакого значения. Я бы просто позвонила Никите и попросила захватить ее в воскресенье. В нормальной ситуации... Какая уж тут норма! Можно было не сомневаться, что Никита найдет способ вернуть ее так, чтобы доставить мне и Косте максимум неприятных ощущений. Значительно спокойнее было забрать ее самой. Но, конечно, не сегодня, а завтра. Звонить Никите в тот же вечер не имело смысла: если гулянье продолжалось в том же духе, ему явно было не до меня. «Позвоню утром, – решила я, – и сразу же заеду. Никуда он с утра не денется, будет приходить в себя». Человек, как известно, предполагает... Все получилось совсем не так. Никита позвонил в тот же вечер, часа через два, судя по голосу, совершенно пьяный, и с ходу начал ерничать: – Ну что, дорогая, кому прикажете вручить ваше имущество – вам или счастливцу? А может, заедете за ним сами? Приезжайте, я жду вас, шампанского – навалом! Пре­красно проведем время! – Никита, – перебила я ледяным тоном, – ты в состоянии слушать? Если нет – немедленно положи трубку, если да – слушай внимательно. Я заеду к тебе завтра. Ты будешь дома в первой половине дня? – Непременно, дорогая, непременно! Буду ждать вас, как преданный пес. Только вы уж не обманите! – Не обману, – пообещала я. – Спокойной ночи. Только положив трубку, я сообразила, что надо было попросить его продиктовать мне два недостающих телефона. Опять забыла – ну что ты будешь делать! Эта проблема, впрочем, решалась просто. Я перебрала в уме те телефоны одноклассников, которые помнила наизусть, набрала один из них, выяснила нужные мне номера, позвонила по ним, дала необходимые указания по части кулинарии – и наконец отделалась от этого поручения, такого, на первый взгляд, простого и невинного, а на деле потянувшего за собой вереницу непредвиденных осложнений. Глава 4 Жара все эти дни стояла страшная, тридцать два-тридцать четыре. Собираясь в субботу утром к Никите, я надела свой самый легкий сарафан. Перед самым выходом я бросила последний взгляд в зеркало – и засомневалась... Сарафан смотрелся отлично, но... Нижняя часть была полупрозрачная, а узкие бретельки подразумевали отсутствие лифчика. До сих пор меня это не смущало, но для визита к Никите, пожалуй, лучше было одеться по-другому. Мне хотелось выглядеть как можно более бесполой. Исходя из этого я отвергла шорты и короткие юбки и, немного поколебавшись, остановилась на таком варианте: длинная легкая юбка, а сверху – майка навыпуск. Получилось очень стильно и довольно уродливо – как раз то, что надо. На улице было ужасно жарко. Пахло бензином, асфальтом и почему-то духами. Я подумала, что в обозримом будущем мы с Костей будем валяться на морском берегу, и у меня улучшилось настроение. «Конечно, если все будет в порядке», – уточнила я про себя. Никакого предчувствия у меня не было, говорю эту фразу всегда – чтобы не сглазить. В Никитином дворе было тенисто и не то чтобы прохладно, но все-таки чуточку лучше, чем на улице. Помнится, я еще удивилась, что там нет ни души – ни одной старушки на лавочке под деревьями, ни одного ребенка на качелях. Все попрятались от жары или уехали с утра пораньше за город. В подъезде я столкнулась с той самой Ольгой Николаевной, о которой говорил следователь, – Никитиной соседкой снизу. Она помнила меня школьницей, я тоже помнила ее еще со школьных времен – она, кстати, на удивление мало изменилась за эти годы. В общем, обмен приветствиями несколько затянулся. Я успела узнать, что она собиралась на дачу еще вчера, но не с кем было оставить собаку, а сегодня с утра собаку забрали, но она закрутилась и вот теперь мчится на электричку, чтобы не попасть в перерыв. – А ты иди, иди к нему, – без всякого перехода заявила она. – Заждался, небось. Все утро метался, стульями гремел. И вроде дом капитальный, а все равно слышно... «Сушняк, – цинически прокомментировала я про себя. – Мотается из комнаты в кухню, спросонок налетает на стулья». На прощание старушка огорошила меня, произнеся следующий текст: – И чего бы тебе за него не выйти? Все при нем. Такой красавец! И богатый... Я хихикнула, изображая смущение. Тут она, к счастью, спохватилась и действительно убежала. Я поднялась на лифте и позвонила в дверь. Тишина. Позвонила еще раз. Никакой реакции. Наплевал на нашу договоренность и ушел? Очень странно и совсем не похоже на Никиту – у него другие недостатки. Был вчера настолько пьян, что ничего не понял или все забыл? Не исключено. Хотя... Не было у меня во время вчерашнего разговора ощущения, что он ничего не соображает. В глубине души я почему-то была совершенно уверена, что он дома. То ли из-за слов Ольги Николаевны про стулья, то ли еще почему. «Заснул, может быть? – подумала я. – Похоже на то. И что из этого следует?» – «А следует из этого то, – ответила я сама себе, – что ты немедленно отправишься домой и плюнешь на эту записную книжку. Пускай Никита привозит ее в воскресенье и делает что хочет. Сколько можно бояться в конце-то концов! Бог даст, на Костю его фокусы не подействуют». Все-таки я малодушно позвонила еще раз – с тем же результатом. В эту минуту хлопнула дверь подъезда, зашумел лифт, и глазам моим предстало чудное видение – двухметровая девица немыслимой красоты. Ну, может, не двухметровая, это я, наверно, хватила, но очень высокая. Я сама не маленькая – сто семьдесят два, а она была чуть ли не на голову выше меня. Не могло быть ни малейших сомнений в том, что передо мной – восходящая звезда российского кино Алена Субботина. Я смутно помнила, что в последнее время сплетницы типа «Семи дней» упоминали ее имя рядом с Никитиным. В жизни она оказалась еще красивее, чем на экране: огромные серые глаза, фарфоровая кожа – зато манера держаться оставляла желать много лучшего. – Ты кто? – с места в карьер налетела она на меня. – Ира, – ненаходчиво ответила я: неожиданная атака застала меня врасплох. – Не болтай! – строго заявила она. – Я спрашиваю: ты ему кто? – Я ему бывшая одноклассница, – отрапортовала я. – Пришла по делу. – Я тоже по делу, – доверительно сообщила она, уставив на меня бездонные глазища. – Я хочу его убить. – Почему? – робко поинтересовалась я, глядя на нее, как кролик на удава. Все это походило одновременно на безумие и на спектакль провинциального театра. Я решительно не знала, как себя с ней вести. – Я в отчаянии, – поведала она меж тем. – Мне кажется, я беременна. Мне кажется, он разлюбил меня. Сейчас я все выясню. Если он меня разлюбил, я его убью. – Не выяснишь, – сказала я, сделав внутренний выбор между «вы» и «ты». Как она мне, так и я ей... – Он не открывает дверь. – То есть как – не открывает? – изумилась Алена. – Мы же с ним вчера договаривались! С этими словами она нажала на кнопку звонка. Разумеется, безрезультатно. – Слушай, – выдохнула она, поворачиваясь ко мне, – а может, он не хочет нас видеть? Ему ведь на компьютере видно, кто пришел! Она позвонила еще раз и решительно объявила: – Буду стоять до упора. Пока не откроет. Или не придет... Тут мысли ее неожиданно приняли новое направление, и она воззрилась на меня с величайшим подозрением. – Постой, а ты, часом, не Прекрасная Дама? – Нет, – твердо ответила я. – Всего хорошего. – Погоди, погоди... Ну да, вроде непохоже... Слушай, постой со мной немножко, а? Как-то мне не того... Цыганка меня напугала. – Цыганка? – машинально переспросила я. Было ощущение, что я плавно погружаюсь в пучину бреда, причем чужого. – Ну да, цыганка. Ты что, не видела цыганку? – В жизни? Видела, и не одну. – Не звени, – сурово оборвала Алена. – Я спрашиваю: сейчас, во дворе, цыганку видела? – Не видела. Не было там никакой цыганки, – отрезала я. – Так я и думала! Глаза у нее потемнели и сделались совсем огромными. – Она по мою душу приходила. И чудная какая-то цыганка – лицо чудное и говорит чудно... Не ходи, говорит, к нему, большая беда тебе от него будет! И ведь знает, к кому я иду... «Пожалуй, с меня хватит, – подумала я. – Хотя жалко ее ужасно. Не приведи бог влюбиться в Никиту! И все-таки пойду-ка я, пожалуй, домой. Без меня разберутся». Только я собралась откланяться, как приехал лифт, и на площадке появились новые действующие лица. То есть... Как бы это сказать... Действующее лицо было одно, а при нем – два телохранителя зверского вида, один другого краше. «Прямо Млечный путь, или, как это там называется... звездный дождь...» – подумала я. Вновь прибывшая тоже была звезда, только не кино, а эстрады. Знаменитая певица Агния. Под этим именем знал ее весь российский народ, а фамилии у нее как бы и не было. Выглядела она своеобразно: длинная, немыслимо худая и гибкая – женщина-змея с длинными иссиня-черными волосами, в узком серебристом платье без рукавов, с огромным количеством бренчащего серебра на запястьях. Ее песня под названием «Проклинаю!» считалась одним из главных хитов последнего месяца. Алена тут же забыла обо мне и переключилась на новый источник потенциальной опасности. – Ты зачем пришла? – спросила она, мрачно глядя на Агнию. Я была уверена, что та немедленно пошлет Алену с ее вопросами куда подальше. Однако ничуть не бывало. Агния посмотрела на нее с брезгливым сочувствием и бесстрастно проговорила: – Не дергайся. Я же тебе объяснила: не мой участок. Должок за Никитой, вот и пришли потолковать. А ты чего торчишь на площадке? Ты оттуда или туда? – Я – туда, но он не открывает, – печально поведала Алена. Агния нажала длинным смуглым пальцем на кнопку звонка и, не отпуская, стала ждать ответа. Я воспользовалась паузой, пробормотала что-то вроде – «ну пока» – и потихоньку ретировалась. Во дворе было по-прежнему тихо и безлюдно, лишь в глубине, под липами, маячила чья-то фигурка в пестрой одежде. Я остановилась, чтобы достать сигареты, и в эту минуту фигурка решительно двинулась ко мне. Бред продолжался, причем уже не чужой, а мой. Обещанная цыганка была тут как тут. Ее неожиданное появление в сочетании с Алениным рассказом подействовало на меня странно: вместо того чтобы спокойно идти своей дорогой, я остановилась как вкопанная, не в состоянии отвести от нее глаз. Она подошла ко мне вплотную и, не сводя с меня черного горящего взгляда, проговорила: – Если ты дашь мне деньги, я предскажу тебе судьбу. Если не дашь, я все равно скажу: не ходи, не ходи к нему! Иначе у тебя может быть беда! Понимаешь? Как только она приблизилась ко мне, я поняла, почему Алена говорила о ней «чудная». На вид ей было лет пятнадцать-шестнадцать, и что-то в ней было опереточное. Формально и придраться не к чему: смуглая, черноглазая, в цветных лохмотьях... Дело даже не в чертах, а в выражении лица, оно было какое-то, как бы это поточнее выразиться... непрофессиональное, что ли. В черных глазах время от времени мелькало что-то похожее на испуг, и вообще вся повадка была какая-то неправильная, я уж не говорю о речи... «И говорит чудно», – заметила Алена. Мягко сказано! Фразу она строила совершенно не по-русски. Это бы ладно, но ведь и цыгане так не говорят! Где это вы видели цыганку, которая не просит позолотить ручку, а старательно выговаривает: «Если ты дашь мне деньги?..» И еще кое-что... Пока она говорила, меня охватило странное чувство: как будто я слышу что-то знакомое. Как будто надо напрячься и что-то вспомнить – тогда и пойму... При этом я могла поклясться, что вижу и слышу ее впервые. Несколько секунд длилась немая сцена: мы стояли молча, глядя друг на друга. Возможно, она ожидала ответа на свое: «Понимаешь?» «Да что же это такое? – пронеслось у меня в голове. – Прямо наваждение какое-то! Почему я стою здесь, как приклеенная, и разгадываю загадки, вместо того чтобы спокойно идти домой?»