– Все чисто, – как будто с удивлением резюмировал он и поджал губы. – Я не сомневался в собственных кадрах, – уверенно заявил Измайлов. – Я рад, – серьезно кивнул мужчина. – Но проверить был обязан, сам понимаешь. И, надеюсь, не надо пояснять, что о случившемся никому ни слова. Прошу прощения за беспокойство и эти неприятные минуты, – обратился он уже ко мне, впрочем, безо всякого раскаяния. – Надеюсь, все это не омрачит вашей работы на благо ВУЗа и вскоре перекроется приятными впечатлениями, – при этих словах мужчина пожал мою вялую ладонь, потом протянул руку Измайлову и, даже не оглядываясь, следует ли женская свита за ним, покинул преподавательскую. Дамы, нестройно попрощавшись только лишь с Измайловым, засеменили следом. Хотя, это как раз понятно, как в старом анекдоте: ложки-то нашлись, а вот осадок остался… Я с облегчением выдохнула и затем вдохнула полной грудью: во время обыска тело было так скованно, что не могло как следует расправлять легкие. – Это кто такой был? – понизив голос, спросила я. Директор чему-то рассмеялся, но потом пояснил: – Стыдно, Евгения Алексеевна, не знать работодателя в лицо, в конце концов, здесь главнее него никого нет. Это был ректор собственной персоной. – Примерно так я себе его и представляла, – хмыкнула я. – Только я не поняла, он сейчас расстроился или, наоборот, порадовался? – с одной стороны никому не охота выглядеть глупо, особенно человеку его положения, с другой – если он стоит во главе преступной группировки, то точно должен быть разочарован тем, что ничего не нашел. – Ушел вроде не злой, – отметил Андрей. – Как ты? – Если честно, слегка перенервничала. – Идем, тебя чаем напою, – приобнял меня Измайлов и чмокнул в макушку. И именно этот момент выбрала племянница, чтобы войти в помещение. На мгновение девочка застыла, затем перевела неверящий взгляд с Директора, так и не убравшего руку с моих плеч, на меня и обратно и зашипела: – Ты! Змея и гадюка! – тыкала она в мою сторону пальцем. От стыда за близкую родственницу я мечтала провалиться на месте. – Мария! – повысил голос Измайлов на зарвавшуюся девчонку. – Вы ничего не знаете о ней, – взвизгнула та. – Она подлая и лживая, и совсем не такая хорошая, какой хочет всем казаться! Спросите, за что ее родители из дома выгнали и почему вся семья не любит и не общается. А вчера еще и с моим отцом целовалась, – вывалила клубок гадостей племяшка и пулей вылетела из кабинета. Я застыла, не зная, как вести себя после Машкиных откровений и даже что сказать, дыхание сбилось как от удара в живот. – Идем, – подтолкнул меня подобравшийся вмиг Измайлов. Сопротивляться чему-то уже никаких моральных сил не было, и я послушно побрела рядом с начальником, не ожидая от жизни хорошего. Оказавшись в его кабинете, тихонько присела на свободный стул для посетителей. Андрей, как и собирался, поставил чайник. Молча вытащил из шкафа две чашки, пачку чая и коробку шоколадных конфет из запасников. Стянул обертку с коробки, разлил кипяток по чашкам, кинул пакетики – все это степенно и в полной тишине. Я сидела, понурив голову, и готовилась к тяжелому разговору. Глава 18 – Что это было? – тихо спросил Директор, пододвигая ко мне чашку на блюдце. – Ты уверен, что хочешь все это знать, потому что у меня в шкафу скелетов на целую семейную драму, а не только на зарвавшуюся девчонку, – честно предупредила Измайлова. Тот не смутился и утвердительно кивнул. – Как видишь, с Машкой у нас натянутые отношения… – собралась я с силами и начала настолько издалека, насколько смогла. – Это я давно понял, – перебил Измайлов. – Сейчас давай к сути. – Я не целовалась с ее отцом! – выбрала я, как мне показалось, ключевое. – Точнее, Юра чмокнул меня в щеку перед уходом, но это была полностью его инициатива. Очевидно, Машке это не понравилось. Хотя, я не давала ему никаких поводов и тем более намеков. Он несколько раз у нас на ужин оставался… – продолжала я оправдываться, но Измайлов вскоре перебил: – Я понял. Верю, – серьезно взглянул он мне в глаза. – Что-нибудь еще хочешь рассказать? Я не настаиваю, но, возможно, тебе и самой станет легче? – Измайлов протянул руку через стол и переплел наши пальцы. – Ты поэтому к Игорю Семеновичу сегодня ходила? – К нему я ходила, чтобы разобраться в отношениях с Машкой, очевидно же, что мы не ладим, а я устала жить в постоянной конфронтации. Оказалось, я испытываю к ней глубокое чувство вины, потому и позволяю так с собой разговаривать, как бы искупая прошлые грехи. – За что она тебя? Вроде наоборот все должно быть, ты с учебой ей помогла, жить к себе пустила… – Скорее у меня выбора не было: квартиру купили родители, они и попросили Машку к себе взять на время учебы, чтобы она была под присмотром. Она родилась, когда мне десять было, – без перехода начала я. – Сестре соответственно – двадцать. Родители Юрия отослали его подальше, как только узнали, что тот готовится стать отцом, предлагали дать денег на аборт. Сестра отказалась. Вся любовь, поддержка и внимание в то время доставались только Ольге и ее новорожденной. Я же привыкла быть единственным и всеми любимым ребенком и изменения в семейном укладе восприняла болезненно. Вокруг Машки все носились, восторгались младенческими прелестями, а я оказалась заброшена и никому не нужна. Все внимание, которое мне доставалось в то время – проверка дневника и наказания за тройки. Конечно, я ревновала. – Тебе было всего десять, глупо спустя столько лет винить кого бы то ни было за естественные детские реакции, – поддержал Андрей, я же вздохнула, прекрасно понимая, что ему еще только предстоит услышать все самое худшее, и сквозь ком в горле продолжила: – А когда Машка подросла, меня стали заставлять с ней сидеть, играть, укладывать спать, я с ней возиться совсем не хотела. Короче, не знаю, что тогда отложилось в моих неокрепших мозгах, но в шестнадцать я решила повторить подвиг сестры, – я уставилась в стол, потому что, только сосредоточившись на небольшой царапинке, смогла продолжить выталкивать из себя слова. В конце концов, если Измайлов настроен серьезно, он имеет право знать мою подноготную. Всю. Своеобразный экзамен, который мы должны сдать вдвоем, а иначе дальше не продвинуться. – Я тогда в одиннадцатом классе училась, и крутила роман с одноклассником, Лешкой. После школы мы пожениться планировали: такая любовь была, я думала, до гроба. В каком-то смысле все так и случилось, – ладонь в руке Директора начало буквально жечь, я выдернула ее, схватила салфетку со стола и принялась рвать ту, складывать разорванные половинки вместе и снова рвать… – Я уже беременная была, когда Лешка весной насмерть разбился на мотоцикле. Мне казалось, жизнь кончена: любимый погиб, в животе новая жизнь, с которой теперь придется иметь дело в одиночку, а впереди экзамены. О беременности мы никому не говорили: не хотели скандала в школе и пересудов за спиной, даже родители не знали, мы планировали уже позже поставить всех перед фактом. Похороны и первые сорок дней я не помню. Что-то ела, как-то спала, ходила на занятия. А в мае подружки решили начать возвращать меня к жизни, водить на прогулки, в кино. Я неохотно, но все же ходила. Толку, правда, от меня было не много: я в основном в то время была как не от мира сего, на внешние раздражители внимания мало обращала. Ближе к концу месяца мы с друзьями поехали за город на шашлыки, родители отпустили и даже рады были, что я потихоньку прихожу в себя. Все шло нормально, – я, не выдержав, всхлипнула. Андрей взял салфетку и молча вытер слезы, которые, как всегда при этих воспоминаниях катились по моим щекам. – Мы жарили мясо, играли в волейбол, дурачились, пока мяч не улетел в озеро. Тогда все стали кидать жребий, кому достанется лезть за мячом. Выпало мне. Поначалу я отказывалась: вода в озере ледяная, несмотря на май месяц. Там ключи бьют, это все знали. Никто бы меня и заставлять не стал, мячик мальчишки быстро достали палками, но веселье шло по нарастающей, и меня решили проучить. Оказалось, кто-то принес с собой травку, и мальчишки к тому моменту успели ее «покурить». Им казалось, что это весело: взять меня за руки и ноги, под общий счет раскачать и скинуть с пристани в воду. Я кричала, пыталась вырваться, но всерьез меня никто не воспринимал, все были уверены: дурачусь. В озере я пробыла долго: плыть до берега, с которого можно было выбраться, пришлось прилично. Хорошо еще ноги судорогами не свело, плаваю я не очень хорошо. На берегу я едва отдышалась и почувствовала, что теряю сознание, уплываю куда-то. Очнулась уже в больнице, родители с суровыми лицами, разговаривать со мной не хотят. Уже потом выяснилось, что друзья испугались и соврали, будто я сама прыгнула. И никого такой поступок не удивил, если вспомнить, в каком состоянии я пребывала после смерти любимого. Ребенка я, конечно, потеряла, о чем врачи и сообщили родителям. В семье сразу же решили, что я таким образом хотела избавиться от беременности. А я была в такой депрессии, что переубеждать никого сил не было. Мама с папой не придумали ничего лучше, чем, не дожидаясь экзаменов, отправить меня с глаз долой в другой город, якобы учиться. Уж не знаю как, но вместе с деньгами они прислали мне аттестат об окончании школы и устроили на очное в институт. Так я и оказалась здесь, – тихо закончила я и подняла глаза на Директора. – Женя… – прохрипел тот, поднялся и стиснул меня в объятиях. – Почему ты им не рассказала, не защитила себя? Не пришлось бы до сих пор расхлебывать последствия? Я пожала плечами. – Гордыня? Обида за якобы нелюбовь и невнимание? Не знаю, – честно призналась я. – Глупо, да? – Если бы не так трагично. Когда закончим с наркотиками, я с тебя не слезу, пока не решишь проблемы с родителями. То что, казалось бы, давно прошло, влияет на твою настоящую жизнь. – Так я от тебя уволюсь, – хмыкнула я. – Перечитай трудовой договор, – посоветовал Измайлов и отеческим жестом погладил по голове. – Поехали, отвезу тебя домой, думаю, за руль тебе еще рано. – А как же отдел качества? – Договорюсь с ректором, он мне теперь должен, – подмигнул Измайлов. – Если только он не виноват. – Если он не виноват, – задумчиво повторил Андрей. Поездка вышла на удивление безмятежной. Мы с упоением болтали о всяких пустяках типа просмотренных фильмов или предпочтений в еде, не вспоминая о наркотиках, семейных драмах и прочих неприятностях. Откровенный разговор, вопреки моим опасениям, не вбил между нами клин, даже, наоборот, как-то сблизил. Измайлов меня за давнюю историю не судил и относиться иначе не стал, из-за чего я испытала невиданное облегчение и чувство глубокого уважения к самому мужчине. Скажите, много ли найдется людей, способных принять тебя со всеми, неприглядными до ужаса, потрохами и не клеймить за страшные ошибки? В родной город я с тех пор так и не ездила, хотя родители пару раз звали ради приличия, и единственным свидетелем прошлых событий, с которым я общалась лично, оказалась Машка. Очевидно, что похвастаться в этом плане мне было нечем. В защиту девочки отмечу, что навряд ли она таким образом мстила, скорее по глупости переняла манеру общения значимых взрослых. – Тебя проводить? – поинтересовался Измайлов, когда уже припарковался у меня во дворе. – Спасибо, я сама дойду, – не смотря ни на что, приглашать его в гости я была еще не готова. Буду двигаться вперед маленькими шажками. Измайлов отстегнул ремень и легко сказал: – Хоть до подъезда провожу. Я подхватила сумочку и вылезла наружу. Под вечер снова начал накрапывать дождик, и мы, не сговариваясь, устремились под козырек. Начальник потянул меня чуть в сторону от входной двери и, приблизив свои губы к моим, самодовольно поинтересовался: – Ты ведь понимаешь, что лишь оттягиваешь неизбежное? – Ты настолько уверен в себе… – протянула я. – Так и хочется оттягивать как можно дольше. – Не убежишь, я тебя уже поймал, – улыбнулся Измайлов и наконец поцеловал меня. Прямо на улице, где дул ветер, и любой любопытный прохожий мог беспрепятственно за нами наблюдать. И вроде как мы – серьезные люди, один так вообще профессор, не пристало нам как подросткам искать уединения по закоулкам… Но делал Измайлов свое дело так хорошо, что возражать или прекращать поцелуй у меня и мысли не возникло. Руки начальника блуждали по моей спине, теснее прижимая к его телу, а я зарылась пальцами в его волосы, растрепав то, что не смог растрепать до меня ветер. Уже поднимаясь по лестнице на свой второй этаж, словно в алкогольном дурмане, я с усмешкой подумала: крышесносно целоваться – это особый профессорский навык или это он в своем неблагополучном районе так научился? Первая половина следующего дня оказался рутинной: я провела две пары у первокурсников, пообедала с Измайловым в университетском кафе, тот, напустив на себя довольный донельзя видок, явно играл на нервах у бармена, что с кислой физиономией пробил нам чек и выдал заказ. Я не особо обращала ни на что внимания, считая нашу миссию практически выполненной, а потому расслабленно черпала ложкой куриную лапшу. – По-моему, мы ему не нравимся, – радостно кивнул на парня Директор. – Не мы, а ты, – поправила я, предпочтя не принимать на свой счет чужую неприязнь. – Я вчера вечером камеру к кафедре химии переставил, – понизив голос, поделился вездесущий, как оказалось, Измайлов. – Сегодня собираюсь понаблюдать за ними. Хочешь со мной? Я согласилась: домой не спешила, Машка после вчерашнего объявила мне бойкот. Не то чтобы я сильно переживала по этому поводу, но общая атмосфера в жилище все же не радовала, а от того родной дом перестал быть мне крепостью. Точнее, с моего разрешения ее разрушили изнутри, раскрыв ворота и пропустив неприятеля. – Так просто? – прищурился Директор, явно выискивая подвох. – Домой не охота, – призналась я. Чтобы скоротать время до вечера отправилась в гости на кафедру психологии. Игорь Семенович уверил, что все так же рад моим визитам, несмотря на их участившееся в последнее время количество. Мы выпили чаю, поболтали о пустяках, я отчиталась об успехах на поприще психологического самоанализа и терапии. Профессор похвалил и накинул еще упражнений. Долго отвлекать человека от дел не позволила совесть, и я поплелась обратно на нашу кафедру. Измайлов был занят, навязываться кому-то еще не хотелось, и я не придумала ничего лучше, чем пойти болтаться по университету. Вставила в уши наушники и вышла на лестницу. Пять этажей вверх, столько же вниз – неплохая кардиотренировка для человека, который пьет чай столько, что скоро начнет говорить с истинно британским акцентом. Покорив все лестницы, что были в моем распоряжении, отправилась расслабленно бродить по этажам, попутно разглядывала стены, витрины и прочие интересности – все то, за что цеплялся глаз. Сонливость как ветром сдуло в момент, когда я увидела знакомую кожаную куртку, что отсвечивала возле кофейного автомата на третьем этаже. Делать Юрию тут было совершенно нечего, а потому я, начавшая подозревать все и вся, направилась к родственнику. – Ты чего тут? – подошла я со спины. Юра вздрогнул от неожиданности, повернулся и с улыбкой, показавшейся мне неестественной, укорил: – Зачем пугать, я чуть пальцы себе не обжег, – он указал на стаканчик с кофе, что сжимал в руке, но я уже успела заметить полыхнувший в глазах гнев, который он все же не достаточно быстро сумел погасить. – Привет, – потянулся он с поцелуем. – Не нужно, – уклонилась я. – Понял, репутация, – Юра подмигнул. – Поужинаешь сегодня с нами? Машка как раз скоро заканчивает.