Почему бы и нет? Ведь она была последней, кто видел Билли Роуэна. – Ниро все еще жив? – спрашивает Джессика. Я киваю: – Ему сейчас девяносто два. – Значит, уже вышел из игры. – Вообще-то, из подобных игр никогда не выходят. Но если говорить об активной роли, то да. Добавляю в список и его. Мы по-прежнему лежим на кровати. Джессика перехватывает мой взгляд и пристально смотрит на меня: – Вин, так мы займемся этим? Я придвигаюсь, чтобы ее поцеловать, но останавливаюсь. Она улыбается: – Не можешь? – Дело не в этом. Я не могу разобраться в своих ощущениях, и это меня раздражает. Джессика и Майрон расстались уже давно. Он женат на другой женщине и счастлив. Его жена умопомрачительно красива и полна желания. Супер-супергорячая. Джессика читает мои мысли и говорит: – Если секс для тебя – легкое, ни к чему не обязывающее занятие, почему ты не можешь? Я не отвечаю. Она встает с кровати: – Пожалуй, тебе стоит поразмыслить над этим. – Нет необходимости. – Так уж и нет? – Я до сих пор воспринимаю тебя как женщину Майрона. – Неужели? – улыбается она. – Да. – И больше нет причин? – Например? – Не знаю. Может, какие-то более… – Джессика смотрит в потолок, делая вид, будто подыскивает нужное слово, – латентные. – Слушай, не надо умных слов. Ты можешь быть непосредственнее? – Один из нас не смог. – Возвращайся в постель и дай мне возможность убедить тебя, что это не так. Но она уже направляется к лифту. – Была рада тебя повидать, Вин. Честное слово, – говорит Джессика и исчезает. Глава 12 К часу ночи я возвращаюсь в «Бересфорд». Ормуз видит, как я подхожу к двери, и торопится ее открыть. Я показываю фальшивое удостоверение агента ФБР и тут же убираю в карман куртки. Я знаю: попытка выдать себя за агента является нарушением закона, но дело в том, что богатых за подобные преступления не отправляют в тюрьму. У богатых есть целая свора адвокатов, которые исказят действительность тысячью разных способов, пока она не потеряет смысла. Они объявят Ормуза лжецом. Они скажут, что я просто пошутил. Адвокаты заявят, что я вообще ничего не показывал, а если этот момент попал на камеры, скажут: я помахал фотографией жильца, к которому шел в гости. Мы умеем нашептывать в уши дружески настроенных к нам политиков, судей и прокуроров. Мы жертвуем на их избирательные кампании и прочие важные для них дела. Эта история попросту растворилась бы. А если бы случилось чудо и этого не произошло, если бы сработал один шанс на тысячу, если бы власти дали делу ход и, вопреки давлению, довели его до суда; если бы собралось жюри присяжных и меня обвинили бы в попытке выдать себя за агента, я бы все равно не угодил в тюрьму. Богатые парни вроде меня не отправляются на нары. Мы – возглас удивления! – отделываемся штрафами. Поскольку у меня пропасть денег и их раз в сто больше, чем я сумею потратить за всю жизнь (а их еще больше), какой смысл лишать меня свободы? Скажете, я слишком откровенен? В моем бизнесе подобные расчеты происходят постоянно. Потому-то так много тех, кто предпочитает гнуть правила под себя, нарушать их и обманывать. Вероятность быть пойманными? Мала. Вероятность предстать перед судом? Еще меньше. Если же вас все-таки поймают, какова вероятность, что сумма штрафа окажется меньше той, что вы украли? Очень велика. А вероятность получить реальный срок? Это математическая величина, бесконечно приближающаяся к нулю. Я этого терпеть не могу. Я не поддерживаю обманщиков и воров, особенно тех, кто ворует не ради того, чтобы накормить голодающую семью. И тем не менее я пришел с фальшивым удостоверением. Я кажусь вам лицемером? – Да, Отшельник вел себя как вампир, – говорит мне Ормуз. – Он выходил из дома только по ночам. У Ормуза настолько массивные веки, что я удивляюсь, как он вообще способен видеть. Его живот похож на шар для боулинга, а лицо и щеки темные. Мне встречались такие лица: человек только-только побрился, но через несколько секунд лицо уже выглядит так, будто он брился ранним утром. – Хотите чего-нибудь выпить? – предлагает он. – Кофе? Ормуз показывает мне свою кружку. Вероятно, когда-то она была белой, но сейчас имеет цвет зубов курильщика. – Нет, спасибо. Как я понимаю, этот таинственный жилец пользовался подвальным выходом. – Угу. И это было странно. – Чем странно? – Выход из подвала вон там, слева. Потом Отшельник все равно должен был обогнуть здание. И путь его лежал мимо входной двери. То есть мимо меня. – Значит, такой способ выхода отнимает больше времени? – Конечно. Вам нужно пройти больше ступенек и дольше ехать на лифте. Бессмыслица какая-то, хотя… – Хотя – что? – Вестибюль утыкан камерами. А в подвале, от лифта до выхода наружу, всего одна. Логично. – Он когда-нибудь заговаривал с вами? – Отшельник из башни? – Да. – Ни разу. Зато регулярно проходил мимо меня. Как по часам. Каждую ночь со среды на четверг. Но четыре часа – это уже утро? А темно, как ночью. – Ормуз качает головой. – Не суть важно. Он всегда проходил мимо входной двери, и я его видел. Я обычно кивал и говорил: «Добрый вечер, сэр». Я вежлив с жильцами, а он один из них. Как бы он ни относился ко мне, я проявлял к нему уважение. Большинство жильцов – прекрасные люди. Называют меня по имени и просят, чтобы и я их называл. Но я так не делаю. Мне нравится проявлять к ним уважение. Вы понимаете, о чем я говорю? Я здесь работаю восемнадцать лет, а не успел познакомиться и с половиной жильцов. Это и понятно, ведь я заступаю на дежурство в полночь, когда они уже спят. А что касается Отшельника из башни? Я всякий раз ему кивал и говорил: «Добрый вечер, сэр». Он всегда ходил с опущенной головой. Ни разу мне ни слова не сказал. Даже головы не поднимал. Меня для него как будто не существовало. Я молчу. – Послушайте, я не хочу, чтобы вы меня неправильно поняли. Этот человек уже мертв, и все такое, и потому мне нельзя говорить о нем плохо. Думаю, у него были нелады с психикой. Гленда, моя жена, иногда смотрит передачи про таких вот собирателей всякого барахла. Это настоящая болезнь. Гленда так и говорит. Может, и он был болен. Только не подумайте, что я радуюсь его смерти, и все такое. – Вы сказали, он регулярно выходил из дома в ночь со среды на четверг. – Да, а что? – И еще вы говорили, что каждую ночь четверга он проходил мимо вас. – Правильнее сказать, каждое раннее утро четверга. Странная эта штука – ночная смена. Взять хотя бы сегодня. Когда я заступал на работу, была еще среда. А который сейчас час? Я смотрю на часы: – Половина второго. – Значит, среда уже закончилась. И это раннее утро четверга. – Хорошо, пусть будет раннее утро четверга, – отвечаю я, поскольку эта подробность для меня несущественна и скучна.