Мы проходим через внутренний двор с двумя фонтанами, садимся в лифт и едем в мою квартиру с видом на парк. У многих мое жилище вызывало некоторую оторопь. Кэтлин не из их числа. Пока мы шли сюда, она успела совладать с собой. Войдя в квартиру, она сразу же подходит к окну гостиной и смотрит на панораму парка. Движения Кэтлин уверенны, голова высоко поднята, глаза сухие. За долгий рабочий день ее одежда измялась. Пуговицы на блузке и сейчас кокетливо расстегнуты, увеличивая вырез. Я купил эту квартиру с полной обстановкой у одного известного композитора, прожившего здесь тридцать лет. Вы уже представляете, как она выглядит: темная мебель из вишневого дерева, высокие потолки, наборный паркет, старинные шкафы и комоды, хрустальные люстры, громадный камин с медными кочергой и щипцами, узорчатые шелковые восточные ковры, стулья, обитые темно-красным бархатом. Если у вас сложилась такая картина, вы правы. Майрон окрестил мое обиталище «Versailles redux»[19], что совершенно правильно относительно впечатления, которое оно производит, но совершенно неверно во всем остальном, поскольку у меня нет французского антиквариата той эпохи. Я наливаю коньяка и протягиваю Кэтлин. – Как ты узнал? – спрашивает она. По-видимому, она говорит о своих еженедельных встречах с Раем Строссом в парке. Разумеется, полной уверенности у меня не было. Я просто следовал своей интуиции. – Начнем с того, что за тобой числится двенадцать арестов и все они – за гражданское неповиновение на разных прогрессивных сборищах. – И что? – Это во-первых. – А во-вторых? – Ты мне говорила, что пришла работать в «Малаки» летом семьдесят восьмого года. А Мальчуган Фрэнки мне рассказал, что еще в семьдесят третьем ты подрабатывала в баре. – Мальчуган Фрэнки – известное трепло. – Она делает большой глоток. – Так Рай действительно мертв? – Да. – Знаешь, я любила его. С давних пор. Я об этом догадывался. Кэтлин вовсе не «спасала» Лейк Дэвис, а если и помогала беглянке, то косвенно. Она убедила Лейк сдаться властям и помогла выбраться из Нью-Йорка по одной простой причине: таким образом она устранила соперницу. Теперь Рай Стросс целиком принадлежал ей. – Кто его убил? – спрашивает Кэтлин. – Я надеялся, что ты мне подскажешь. – Не понимаю с чего. У полиции нет подозреваемых? – Ни одного. Кэтлин делает большой глоток и снова поворачивается к окну: – Бедная измученная душа. Все они, эта «Шестерка с Джейн-стрит». Они же в тот вечер не собирались никого убивать. – Это я слышу постоянно. – Зеленый молодняк. Идеалисты. Мы все были такими. Хотели изменить мир к лучшему. Мне хочется сойти с этой изъезженной оправдательной колеи и вернуться на ту, где я могу что-то узнать для своего расследования. – Ты знала, где Рай жил все эти годы? – Конечно. В «Бересфорде». – Она поворачивается ко мне. – Ты видел его прежние снимки? В смысле, когда Рай был молодым? Боже, каким он был красивым! Такая харизма. И чертовски сексуален. – В окне отражается ее улыбка. – Я знала, что у него не все в порядке с головой. Я это сразу поняла. Но меня всегда тянуло к опасным парням. – Кто еще знал, что Рай живет в «Бересфорде»? – Никто. – Ты уверена? – Целиком и полностью. – Ты его навещала? – В «Бересфорде»? Ни разу. Он никогда не водил к себе гостей. Знаю, это странно звучит. Так Рай и был странным. И чем дальше, тем чуднее становился. Настоящий отшельник. Он бы никогда не пустил к себе никого. Был слишком напуган. – Чем напуган? – Кто знает? У него было психическое расстройство. – Подумав, Кэтлин добавляет: – Мне так казалось. А может, дело не в расстройстве. Может, у него были причины для страхов. – А как Рай там оказался? – В смысле, в этой башне? – (Я киваю.) – После того как Лейк сдалась властям, мы с Раем стали жить вместе. Он переехал ко мне. Я тогда жила на Амстердам-авеню, недалеко от Семьдесят девятой. Прямо над китайским рестораном. Дом невысокий, без лифта. Потом на месте ресторана открыли магазин матрасов. После него – обувной. Затем там обосновался маникюрный салон. Сейчас опять китайский ресторан. Называется «Азиатский фьюжен». Странное название. Как говорят, все возвращается на круги своя. Согласен? – Как пить дать. – Что за дурацкое выражение? Почему пить дать подтверждает правоту? – Почему-то так говорят, – вздыхаю я. – На втором этаже, где я жила, был еще массажный салон. Не из тех, про какие ты подумал. Они работали законно. Обстановка дешевенькая, никаких наворотов, но все по закону. Во всяком случае, я так думала. Хотя кто знает? Я тогда была счастлива и меня не волновало, что делается под боком. Прости, я болтаю совсем не о том. – Все нормально, – как можно мягче говорю я, чтобы услышать продолжение. – Мы были счастливы, Рай и я. В какой-то мере. Я уже говорила, что знала, чем это кончится. Вечного счастья не намечалось, но у меня и не получается с вечным счастьем. Мои отношения с мужчинами чем-то похожи на родео, где объезжают диких лошадей. Несешься как сумасшедшая, прямо дух захватывает. Но знаешь: не кто-то, а ты потом грохнешься на землю и сломаешь себе ребра. Мне нравится эта женщина. Кэтлин поворачивается и улыбается мне. Улыбка у нее немного ехидная, наработанная за долгие годы, но на мужчин это действует. – Мое родео продлилось дольше, чем я думала. – И сколько вы продержались? – Как пара? Мы с ним годами то расставались, то снова сходились. А как друзья? Вплоть до этого дня. – Сочувствую тебе. – Я почти уверена, что его нашла семейка Стонч. – Ниро Стонч? – Ты же знаешь, они всегда хотели отомстить. У него погибла не то племянница, не то еще какая-то родня. Рай всегда опасался, что они доберутся до остальных. – Стончи? – Да. – Рай считал, что это Стончи убили остальных членов «Шестерки с Джейн-стрит»? – В общем-то, да. Думаю, у них сейчас семейным бизнесом заправляет брат той погибшей девицы. – Кэтлин пожимает плечами. – С годами Рай все сильнее съезжал с катушек, все больше превращался в параноика. В лучшем случае его поведение становилось непредсказуемым. А то вдруг он начинал думать, что копы или Стонч его преследуют. На ровном месте, только потому, что услышал какой-то странный звук или кто-то на него косо посмотрел. А может, причина была в ретроградном Меркурии. Кто знает? И тогда Рай на какое-то время исчезал. Бывало, отсутствовал по несколько месяцев. Потом вдруг сваливался как снег на голову и говорил, что снова хочет жить вместе со мной. Так он и делал – исчезал и снова появлялся, – пока не поселился в «Бересфорде». – Когда это было? – В каком году? Дай-ка подумать. Наверное, в середине девяностых. Интересно. По времени совпадает с кражей картин. – И тогда вы начали встречаться раз в неделю? – спрашиваю я. – Ага. Уж не знаю, как правильно назвать его состояние, но Рай становился все хуже и хуже. Сам подумай. Он ведь мог быть чем-то болен: рак там или проблемы с сердцем. Может, что-то неизлечимое. Я не знаю. Добавь к этому его паранойю и то, что за ним действительно охотились: ФБР, Стончи, еще кто-то. И поверх всего – чувство вины за их выходку. Я про их «бабахи», когда они бросали «коктейли Молотова». Словом, к тому времени, когда Рай перебрался в башню, он уже не мог справляться с жизнью. Он загородился от мира. – Но ты была исключением. – Да, я была исключением. – Снова эта киношная улыбка. – Но ведь я не абы кто. – Я тоже так думаю. Неужели мы с ней флиртуем? Я продолжаю расспрашивать: – Когда вы каждую неделю встречались в парке, что вы делали? – По большей части разговаривали. – О чем? – Обо всем. В последние годы он все больше нес какую-то околесицу. – Однако ты продолжала с ним встречаться? – Само собой. – И говорить?