– Только то, что вы попали в больницу. Я сказал, что вы быстро поправитесь. Она мне не поверила. Даже хотела остаться в вашей палате. Сам мне знаю, как на это реагировать. Когда дело касается Эмы, я теряю почву под ногами. Привычная уверенность куда-то девается. Эти новые отношения, если вам угодно их так называть, часто оставляют меня в подвешенном состоянии, лишая точки опоры. Мысли об Эме перебивает другая мысль. – Трей Лайонс, – говорю я. – Что насчет его? – Сейди говорила, он отправился лечиться домой. – В западную часть Пенсильвании, – уточняет Кабир. – Там у него что-то вроде ранчо. – Я хочу, чтобы за ним следили постоянно. – Понял. – Два человека. Я в любое время должен знать, где он и что делает. Выясни, чем он занимался в прошлом. Кабир забирается в вертолет и возвращается на Манхэттен, где его ждет горячее, хотя и серьезное свидание. Я иду на тренировочную площадку, чтобы попрактиковаться в паттингах и заодно прочистить голову. Идя туда, замечаю Патришу: она спускается с холма. Потом направляется ко мне, расправив плечи. Лицо у нее мрачное. Не нужно быть знатоком языка тела, чтобы понять: с ней что-то не так. Я быстро улавливаю подобные состояния, поэтому спрашиваю у сестры: – Что-то случилось? – Ты позволяешь мне быть пугливой трусихой. – Масло масляное, – отвечаю я. – Что? – По определению, пугливая уже означает трусиху. Так что называй себя либо пугливой, либо трусихой. А пугливая трусиха – это перебор. – Вин, я серьезно, – заявляет она и скрещивает руки на груди. Подумываю, не сказать ли ей, чтобы любила меня со всеми недостатками, но воздерживаюсь. Патриша берет клюшку (для тех, кто в теме, это айрон, «девятка») и начинает ходить взад-вперед. – После нашего разговора я вернулась в приют, где мы помогаем пострадавшим подросткам. Вин, это моя работа. И ты об этом знаешь. – В ее голосе проскальзывает пафос; я молчу. – Может показаться, что с недавних пор я только и занимаюсь разным административным дерьмом, собирая деньги на свою благотворительность. Но в конечном итоге все это делается ради подростков, которых мы спасаем, поскольку больше им никто не поможет. И в этом миссия «Абеоны». Мы помогаем несовершеннолетним, попавшим в беду. Это ты понимаешь? – Конечно понимаю. – И ты знаешь, чтó привело меня на этот путь? – Да. Я читал твою брошюру. Патриша продолжает ходить, однако слово «брошюра» заставляет ее вскинуть голову. – Что? – Ты прошла через суровые и жестокие испытания. Это заставило тебя осознать необходимость помощи другим. – Да. – Невзирая на пережитые тобою ужасы, тебе повезло. У тебя были средства и поддержка, что помогло тебе пережить трагедию. Нынче твоя миссия заключается в том, чтобы помогать тем, кто оказался менее удачлив. – Да, – снова подтверждает Патриша. Я взмахиваю руками, словно говоря: «И тем не менее». – Зачем ты наговорил мне про чтение брошюры? – Мне думается, там выложена не вся история. – Как это понимать? – Тобою двигало что-то большее, чем осознанная потребность помогать другим. – Вроде? – Вроде чувства вины, какое испытывает выживший, – отвечаю я. – Ты сумела бежать из Хижины ужасов. Остальным девушкам это не удалось. – Патриша молчит, и я продолжаю: – Теперь ты считаешь, что у тебя долг перед этими девушками. Проще говоря, эти жертвы преследуют тебя, поскольку у тебя хватило дерзости остаться живой. Именно это и движет тобой, Патриша. Не столь уж важно, что у тебя были средства, а у других нет. Ты выжила и, как бы иррационально это ни звучало, коришь себя за то, что живешь. Патриша хмуро смотрит на меня: – Да, не зря ты в Дьюке получал высшие баллы по психологии. – (Я жду.) – И ты знаешь, почему мне сейчас так паршиво? – Могу высказать предположение. – Валяй. – После нашего разговора ты вернулась в «Абеону», но не поднялась в свой начальственный кабинет, а засучила рукава и, образно говоря, вышла на поле. Тебе вдруг остро захотелось ощутить свою причастность, вернуться к корням. Можно подобрать еще какое-нибудь банальное сравнение. Ты жаждала действий. Возможно, ты вскочила в пикап и отправилась кого-то спасать. Возможно, провела психологическую беседу с одной из недавних жертв. И в какой-то момент ты подняла голову, обвела взглядом внушительный приют, который построила. Твои глаза подернулись влагой, и ты, удивляясь себе, сказала что-то вроде: «Все эти девочки такие храбрые, а я страшусь разговора с ФБР, поскольку я пугливая трусиха». – Недурно, – отвечает Патриша и смеется. – Я почти угадал? – Почти угадал. Мне нужно идти дальше. Ты это понял. – Что понял я – значения не имеет. Я рядом и готов тебя поддержать. – Хорошо, но в одном ты ошибся, – добавляет она. – Просвети в чем. – Ты говорил про девочек, не сумевших вырваться из Хижины ужасов. Они меня не преследуют. Они просто ждут, что я добьюсь для них справедливости. Глава 24 Мы не видим причин тянуть время. Звоню ПТ и говорю, что Патриша готова к встрече. – Рад, что ты решил нам позвонить, – отвечает ПТ. – Почему? – Потому что мы уже летим к вам. Через час будем. Он отключается, но мне не понравился его тон. Спустя час – ПТ всегда отличался точностью – вертолет ФБР приземляется в Локвуде. Мы обмениваемся банальными любезностями, после чего идем в гостиную. Смотрю на раму – символ украденной картины Вермеера, – и мне почему-то кажется, что она стала больше. ПТ привез с собой молодого сотрудника, которого представляет как спецагента Макса. У спецагента Макса очки в неоново-голубой оправе. Не знаю, звать его Максом или это его фамилия, но мне все равно. ПТ и Макс садятся на диван. Патриша выбирает старое дедовское кресло. Я остаюсь стоять, непринужденно прислонившись к каминной полке, словно Синатра к фонарному столбу. Если вы ищете слово для описания моего облика, подсказываю: «обходительный». ПТ сразу переходит к делу: – Вин мне говорил, что чемодан, обнаруженный в квартире убитого, принадлежал вам. Это так? – Да, – отвечает Патриша. – Разумеется, вы знаете об этом убийстве. – Естественно. – Рай Стросс, ставший жертвой убийцы, вам знаком? – Нет. – Вы его никогда не встречали? – Насколько помню, нет. – Вы когда-нибудь бывали в его квартире в «Бересфорде»?