– Нет. – Следовательно, нападавшие никак не могли увидеть ее возле дома. Итак, они подъехали. У дома стояла только машина вашего отца. Машины вашей матери не было. Убийцы вламываются в дом, убивают вашего отца, и вдруг «бам»! Вы удивляете их своим появлением. Такое возможно? – Возможно, – соглашается Патриша. – А что было потом? – Вы же знаете. Это есть в материалах дела. Я бросилась в свою комнату. – Они погнались за вами и вышибли дверь? – Да. – И дальше? – Они приказали мне собрать чемодан и ехать с ними. – Зачем понадобилось собирать чемодан? – Не знаю. – Но ведь похитители потребовали собрать именно чемодан? – Да. – И вы собрали? – (Патриша устало кивает.) – Вот этот эпизод мы в ФБР никогда не понимали, – говорит ПТ, кивая спецагенту Максу. – Ни тогда, сразу после убийства вашего отца, ни сейчас, более двадцати лет спустя. – (Патриша ждет.) – Я про историю с чемоданом. Никого не хочу оговаривать, но чемодан никак не вяжется со всем остальным. Знаете, к какому выводу тогда пришли мои коллеги? В смысле, когда они узнали о собранном чемодане. Ведь ваша мать им не сказала. Похоже, просто не заметила исчезновения чемодана. Один из агентов зашел в вашу комнату и увидел в гардеробе пустые вешалки. Патриша сидит неподвижно. – Патриша, мы действительно не понимаем этой истории с чемоданом. А вы? Глаза сестры наполняются слезами. Мне так и хочется потребовать прекращения допроса, но она бросает на меня косой взгляд. «Не вздумай вмешиваться», – говорит он. – А вы? – снова спрашивает ПТ. – А я понимаю. – Тогда расскажите. Зачем им понадобилось заставлять вас собирать чемодан? Патриша слегка наклоняется вперед. – Они хотели дать мне надежду, – тихо говорит она. Наши гости из ФБР молчат. Раздается бой напольных часов. Снаружи доносится стрекотание включенной газонокосилки. – Какую надежду? – нарушает молчание ПТ. – Поясните. – Ко мне в комнату вошел только один из них. Главарь, – продолжает Патриша. – Его голос звучал почти ласково. Он сказал, что мне предстоит некоторое время пожить в прекрасной хижине у озера. Поэтому надо взять что-то из одежды. Он даже сказал: «Не забудь купальный костюм». Он хотел, чтобы мне было удобно. По его словам, я проведу там несколько дней. Самое большее неделю. Он постоянно это делал. – Что он постоянно делал? – оживляется ПТ, подаваясь вперед. – Давал мне надежду. Я думаю, он просто ловил от этого кайф. Иногда, после того как изнасилует меня в хижине, он говорил: «Патриша, ты скоро поедешь домой». Он говорил, что моя семья наконец согласилась заплатить выкуп. Однажды он сообщил, что деньги получены. Бросил на пол наручники и повязку для глаз. Велел надеть это на время поездки. Сказал: «Теперь, Патриша, ты едешь домой». Он вывел меня наружу, помог забраться на заднее сиденье машины. Даже прикрыл мне рукой макушку, чтобы я не ударилась. Я помню, с какой нежностью он застегивал на мне ремень безопасности. Казалось, он вдруг стал настолько скромным, что боялся ко мне прикоснуться. Потом он сел рядом. Машину вел кто-то другой. Возможно, его напарник, с которым они вламывались в наш дом. «Ты едешь домой, – твердил мне насильник. – Чем ты займешься сразу, как только окажешься свободной? Что захочешь съесть?» Это продолжалось снова и снова. Мы ехали несколько часов… затем машина наконец остановилась. Оба вывели меня под локоть. Я надеялась, что это действительно свобода. Я ничего не видела, поскольку глаза оставались завязанными, а руки – в наручниках. «Твоя мамочка уже здесь, – шептал он. – Я ее вижу». Но теперь-то я знаю. – Что знаете? – спрашивает ПТ. Кажется, Патриша его не слышит. – Они провели меня через дверь. В гостиной – мертвая тишина, словно даже стены затаили дыхание. – Я знаю наверняка, – говорит Патриша. – Что знаете? – повторяет вопрос ПТ. – Знакомое зловоние. – Не понимаю. – Такое зловоние не забывается. – Патриша поднимает голову и встречается глазами с ПТ. – Я снова оказалась в том сарае. Все это время они возили меня по кругу. Я слышала их смех. Я вернулась в хижину, со скованными руками и завязанными глазами. Потом они оба вошли… Она вытирает глаза, пожимает плечами и силится улыбнуться. Какое-то время никто не произносит ни слова. Даже старый дом, где вечно что-то поскрипывает и потрескивает, затихает из уважения к моей сестре. Потом ПТ кивает Максу, и тот достает лист бумаги. – Этот человек мог быть похож на того, кто вас насиловал? – деликатнейшим тоном спрашивает ПТ. Он подает лист с шестью разными снимками Рая Стросса. Первый – увеличенный фрагмент знаменитого фото «Шестерки с Джейн-стрит». На последнем запечатлен уже мертвый Рай Стросс. Еще четыре снимка, вероятно, сделаны с использованием компьютерной программы, изменяющей лицо с возрастом. Теоретически, так Стросс мог выглядеть в тридцать, сорок, пятьдесят и шестьдесят лет. На одних снимках он с бородой, на других нет. Патриша смотрит на фотографии. Ее глаза успели высохнуть. Я прокручиваю в голове разные варианты. Был ли Рай Стросс знаком с моим дядей Олдричем? Предполагаю, что да. Шантажировал ли Рай Стросс Олдрича или мою семью, требуя значительные суммы денег? И вновь ответ на мое предположение утвердительный. Что произошло потом? Зачем понадобилось воровать картины? Зачем убивать Олдрича и похищать Патришу? Что я упускаю в своих рассуждениях? – Не знаю, – качает головой Патриша. – Может, тогда он так и выглядел. Похититель всегда носил маску. Но я допускаю, что это он. ПТ убирает снимки. – После побега вы нашли способ заставить вашу личную трагедию служить доброму делу. Естественно, это комплимент. По смыслу слов – да. Однако интонация говорит о другом. Кажется, мы приближаемся к концу этой смахивающей на допрос беседы. Однако чувствуется, ПТ задал еще не все вопросы. Я убедился, что в подобных случаях лучше не форсировать события. – Чтобы было понятнее, я имею в виду создание вами сети приютов «Абеона». Патриша благодарит ПТ. Чувствуется, ей тоже хочется поскорее завершить разговор. – Позвольте спросить, а откуда вы взяли имя? – Имя? – Абеона. – ПТ, это еще зачем? – встреваю я. Я тут же жалею, что встрял. ПТ отнюдь не дурачок. Он не задает тупых или бессмысленных вопросов. Я не понимаю, каким образом название приютов может что-то значить, но, раз ПТ спрашивает, ему это зачем-то нужно. – Абеона – это древнеримская богиня безопасных путешествий, – поясняет Патриша. – Когда выросшие дети впервые покидают родительский дом, Абеона их оберегает и ведет. ПТ кивает: – А ваш логотип: бабочка со странным узором крыльев, похожим на глаза? – Так этот вид называется Tisiphone abeona, – говорит Патриша, словно уже тысячу раз отвечала на подобный вопрос. Наверное, так оно и есть. – Да, – говорит ПТ. – Но как вы увязали все вместе? – Что увязала? – Благородную миссию древней богини Абеоны и логотип с бабочкой Tisiphone abeona? Это была ваша идея? – Моя? – Вы изучали богов и богинь Древнего Рима? Или, быть может, коллекционировали бабочек? – ПТ подается вперед и таким добрым, располагающим тоном спрашивает: – Что вас вдохновило? Я пытаюсь прочитать ответ на лице Патриши, но сигналы, идущие оттуда, лишены ясности. Ее лицо бледнеет. Я вижу замешательство и даже страх. Кажется, только сейчас до нее что-то стало доходить, но что? – Не знаю, – отчужденно отвечает Патриша. Таким ее голос я слышу впервые. ПТ кивает, словно ему это понятно. Не сводя глаз с Патриши, он протягивает руку к Максу. Тот уже наготове с другим листом бумаги. ПТ медленно и почти ласково протягивает лист Патрише. Я смотрю через его плечо. Это фотография верхней части руки. Там вытатуирована бабочка Tisiphone abeona. – Это рука Рая Стросса, – говорит ПТ. – Единственная татуировка, найденная на его теле.