– Такое ощущение, что тебе долбят перфоратором по черепному нерву. – У мастера Вина похмелье? Лучше поблагодари меня. Я принес тебе мое сверхсекретное лекарство. Он кладет мне на ладонь пару таблеток и протягивает стакан. – Вообще-то, похоже на аспирин и апельсиновый сок, – говорю я. – Тсс, я подумываю о подаче патентной заявки. Раздвинуть занавески? – Только если хочешь получить пулю в лоб. – Патриша проснулась и одевается. Найджел уходит. Я долго стою под душем и столь же долго одеваюсь. Когда я спускаюсь, Патриша уже ушла. Я завтракаю с отцом. Разговор не клеится, чему я не удивляюсь. За столом я не задерживаюсь. Позавтракав, сажусь в машину и еду в пансионат для престарелых в Крестмонте, где меня ждет встреча с матерью Эди Паркер и отцом Билли Роуэна. Миссис Паркер называла мне свое имя, но я его забыл. Когда я говорю с людьми значительно старше себя, то предпочитаю называть их мистер такой-то или миссис такая-то. Сказывается полученное воспитание. Встреча происходит в комнате мистера Роуэна, где уюта не больше, чем в кабинете дерматолога. Доминируют два цвета: светло-бежевый и зеленовато-бирюзовый. Убранством комната напоминает помещения современных евангелических церквей: простые деревянные кресты, литографии на холсте, изображающие безмятежного Иисуса, и доски с библейскими цитатами вроде «Бог превыше всего». Это из шестой главы Евангелия от Матфея, стих 33. Еще одно изречение, привлекшее мое внимание, взято из Книги пророка Михея, глава 7, стих 18: «Простить и забыть»[27]. Не правда ли, интересный выбор изречений? Неужели мистер Роуэн всерьез в это верит или же ему требуется ежедневное напоминание? Смотрит ли он каждый день на стену и думает о своем сыне? Примирился ли он со случившимся более сорока лет назад? Или изречения на стене являются в большей степени оборотной стороной? Может, мистер Роуэн выбрал слова пророка Михея в надежде, что жертвы «Шестерки с Джейн-стрит» обратят внимание? Мистер Роуэн сидит в инвалидном кресле. Рядом, на стуле, сидит миссис Паркер. Они держатся за руки. – Он не может говорить, – поясняет мне миссис Паркер. – Но мы продолжаем общаться. Наверное, нужно было бы спросить у нее, каким образом, однако меня это ничуть не интересует. – Он сжимает мне руку, – добавляет миссис Паркер. – Понятно, – отвечаю я, хотя ничего не понимаю. Как сжимание руки может заменять словесное общение? Может, одно сжатие означает «да», а два – «нет»? Или он использует длинные и короткие сжатия на манер азбуки Морзе? Я бы спросил, но опять-таки я приехал сюда совсем не за этим. И потому сразу перехожу к цели своего визита: – Как вы и мистер Роуэн познакомились? – Через мою Эди и его Билли. – Можно узнать когда? – Когда… – Она подносит ко рту сжатый кулак. Мы оба смотрим на мистера Роуэна. Он смотрит на меня. Не знаю, чтó он видит и как у него со зрением. Из его ноздрей торчат кислородные катетеры, которые ведут к резервуару, прикрепленному с правой стороны кресла. – Когда Эди и Билли исчезли. – Билли и Эди встречались? – Не просто встречались, – отвечает миссис Паркер. – Они были помолвлены. Она подает мне рамку с фотографией. Солнце и время притушили краски, но на снимке видны радостные лица университетских студентов Билли Роуэна и Эди Паркер. Они стоят рядом, щека к щеке. Снимок сделан на пляже. Позади простор океана. Их улыбки яркие, как солнце. На лицах блестит пот, а сами лица безумно счастливые (или так кажется). – Видите, какие они влюбленные? – спрашивает миссис Паркер. Так оно и есть. Снимок запечатлел их молодыми, влюбленными и беззаботными. – Правда, красивая пара? Я позволяю себе кивнуть. – Мистер Локвуд, они были всего-навсего глупыми детишками. Уильям всегда это говорит. Правда, Уильям? Уильям никак не реагирует. – И конечно, идеалистами. Кто в молодости не бывает идеалистом? Билли был таким рослым дуралеем, а моя Эди – тихая девочка, мухи не обидит. Каждый вечер она смотрела новости и видела, как молодые парни возвращаются с войны в пластиковых мешках. Мой сын Эйден, ее брат, служил во Вьетнаме. Вы это знали? – Нет, не знал. – В новостях, конечно, такое не расскажут. – В голосе миссис Паркер появляется горечь. – Для них моя Эди была просто сумасшедшей террористкой, как те девицы из банды Мэнсона. Я изо всех сил стараюсь изобразить сочувствие, но в таких случаях меня всегда подводит мое «высокомерное выражение лица». У Майрона это здорово получается. На его лице отображается столько оттенков эмпатии, что сам Аль Пачино позавидует. – Когда вы в последний раз получали известия от Эди или Билли? Вижу, что мой вопрос застает миссис Паркер врасплох. – Зачем вы об этом спрашиваете? – Я просто… – Никогда. Я имею в виду, после того вечера мы их не видели и ничего о них не слышали. – Ни разу? – Ни разу. Я вас не понимаю, мистер Локвуд. Зачем вы приехали? Нам сказали, что вы сможете помочь? – Помочь? В чем? – Найти наших детей. Это же вы нашли Рая Стросса? Я киваю. Пусть это и неправда, но я как-нибудь переживу. – Когда мы с Уильямом увидели в новостях снимок Рая… Вы хотите услышать нечто странное? Я стараюсь выглядеть открытым и понимающим. – Когда вы нашли Рая Стросса… Она снова поворачивается и смотрит на мистера Роуэна. Он никак не реагирует. Не знаю, слышит ли он наш разговор. Возможно, у него афазия; может, он вообще находится в отрешенном состоянии или же умеет делать непроницаемое лицо. Все это лишь мои предположения. – Вы знаете, что было самым странным? – Не знаю. Расскажите. – На момент убийства Рай был уже весьма пожилым человеком. Конечно, не настолько старым, как мы с Уильямом. Нам за девяносто. И вот что странное: мы по-прежнему думаем об Эди и Билли как о молодых. Словно с их исчезновением время застыло. Как будто они и сейчас выглядят как на этой фотографии. Миссис Паркер забирает у меня рамку. Ее палец касается лица дочери, а голова нежно склоняется. – Мистер Локвуд, вам это кажется странным? – Нет. Она трогает руку мистера Роуэна: – Уильям когда-то любил играть в гольф. Кстати, вы играете? – Да, играю. – Тогда вы поймете. Раньше Уильям шутил, что мы с ним проходим последние девять лунок. А теперь говорит, что мы прямиком движемся к восемнадцатой. Но мы по-прежнему называем Эди и Билли нашими детьми. Сейчас его Билли было бы шестьдесят пять. А моей Эди – шестьдесят четыре. Она качает головой, словно не веря. В другой ситуации я бы счел этот разговор утомительным и бессмысленным. Но ведь я затем сюда и ехал. Я не рассчитывал получить от мистера Роуэна или миссис Паркер какие-либо полезные сведения. У меня совсем другая цель. Я хочу «поднять волну» и посмотреть на их реакцию. Сейчас поясню. Если Эди Паркер и Билли Роуэн все эти годы были живы, велика вероятность, что они каким-то образом дали о себе знать родным. Возможно, не в первые год-два, когда «Шестерку» активно искали. Но прошло уже более сорока пяти лет с тех пор, как «Шестерка с Джейн-стрит» пустилась в бега. Если ее Эди и его Билли были живы, разумно предположить, что в какой-то момент они вышли на контакт. Разумеется, это ни в коем случае не означает, что миссис Паркер расскажет мне об этом (молчаливого мистера Роуэна мы на время исключим из процесса). Она сделает все возможное, убеждая меня в обратном. Даже если она и видела свою дочь, то будет утверждать обратное. Это я уже слышал от нее в самом начале разговора. Итак, говорит миссис Паркер мне правду или ведет со мной игру? Это-то я и пытаюсь выяснить. – Когда вы впервые услышали о… – какое тактичное слово лучше здесь употребить? – об инциденте, спровоцированном «Шестеркой с Джейн-стрит»? – Вы не возражаете, если мы не будем их так называть? – Почему? – «Шестерка с Джейн-стрит», – морщится миссис Паркер. – Это делает их похожими на «семью» Мэнсона. – Да, конечно. – Мой лимит тактичности исчерпан. – Как вы услышали об инциденте?