– Ты запомнил, о чём они говорили? – Из разговоров я понял, они решали, где бы им спрятаться. В основном, разговор вёл Турков. Он предлагал разные варианты. В конце концов, они остановились на том, чтобы временно спрятаться в каменном карьере. – Ты точно помнишь, что Турков говорил «временно»? – Да. Как говорил Турков, что в уборочную страду карьер никто не посещает. Там тихо и удобно. Есть крыша над головой, и родничок рядом, в роще. Побудем немного, сказал он, а там придумаем что-нибудь получше. Поговорили они и тут же стали собираться. Я слышал, как они забирали какие-то бутылки. Перед тем, как уйти, кто-то из них приподнял сено и проверил, очнулся я или нет. Я лежал и делал вид, что ещё в отключке. Он тогда плотнее придавил сено и ушёл. Всё стихло. – Саша, ты можешь сказать, когда они ушли? – Я думаю, они ушли ночью, не дожидаясь рассвета. – Я одно не могу понять, скажи, когда ушли беглецы, ты не принимал никаких мер, чтобы тебя обнаружили, ну, хотя бы хозяева? Ведь утром хозяева выгоняли скот из сарая, выпускали птиц. Ты мог как-то стучать ногами, шевелиться, создать хоть какой-то шум. Тебя ведь они не привязали к чему-то, так ведь? С утра до четырёх часов дня вполне можно было что-то предпринять, чтобы тебя обнаружили? Если бы раньше обнаружили тебя, может, не успели бы сбежать азербайджанцы. Успели бы задержать. Чернов виновато-стыдливым взглядом взглянул на меня и растерянно, упавшим голосом проговорил: – Я проспал. Когда беглецы ушли, я сразу же не стал поднимать шума. Думал, что они спустились с чердака и находятся ещё в сарае. Выжидают, когда в хуторе всё стихнет. Услышав шум, могли вернуться. К тому же, кто бы услышал ночью, если даже я стучал. Я лежал тихо, чтобы не выдать себя. Сам не заметил, как я уснул. Проснулся, но не знал сколько времени. Через сено я заметил, что на улице светло. Тогда я стал стучать ногами, пытался кричать. Шевелился. Но никто в сарай не пришёл. После долгой возни мне чуточку удалось освободить тряпочку, и я тогда стал кричать, но звук получался, как мычание. Услышав мои звуки, появились вы. Вот такая история. Я, выслушав Чернова, всё же решил высказать своё мнение по поводу случившегося. – Саша, ты прости меня, но я должен высказать тебе своё мнение: ты в данном случае был не прав. Никто за такой поступок тебя не похвалит и спасибо не скажет. Поступил ты опрометчиво и необдуманно, по-мальчишески. Ты, во-первых, поставил свою жизнь в крайне опасное положение. Во-вторых, сорвал операцию, дал возможность беглецам уйти и скрыться. В-третьих, из-за необдуманных, легкомысленных действий дал возможность преступникам вооружиться. Нужно отдать должное Всевышнему, что операция по задержанию Туркова завершилась благополучно, без человеческих жертв. А ведь могла закончиться совсем другим исходом. Ты сам в этом убедился при осмотре твоего деревянного щитка. Теперь из-за твоего необдуманного поступка перед нами стоит новая, непредвиденная задачу: искать тех двоих азербайджанцев и, где их искать? Эти двое намного опаснее твоего Туркова. Теперь нет у нас никаких зацепок по этим двум преступникам. Понимаешь? Саша, конечно, понимал свою ошибку, ругал себя и потому, не возражал. Молча слушал мои высказывания, шагая рядом. О чём он думал, какие мысли блуждали в его голове, оправдывал ли себя или наоборот, наказывал ли себя за свой поступок для меня осталось тайной. * * * Но вдруг, неожиданно для меня, прозвучал напряжённый и слегка тревожный голос Саши: – Рудольф Васильевич, как ты думаешь, меня могут уволить из органов? – задав вопрос, Чернов пытливо старался посмотреть мне в глаза. Я не ожидал такого вопроса от него, и я не был готов ответить да или нет. Решать такие вопросы было не в моей компетенции, и я помедлил с ответом. – Я думаю, Саша, бог милостив, дело, может, не дойдёт до этого. Будем надеяться! – как можно мягче и с сочувствием сказал я, успокаивая своего товарища. – Весь вопрос сейчас заключается в том, как скоро установим беглецов и задержим их? Задержим быстро, вопрос сам собой, я думаю, отпадёт. Саша, ну-ка, подумай хорошо, покопайся в своём мозгу, может, ты слышал какие-то намёки, обрывки разговоров этих беглецов, куда эти азербайджанцы собирались уехать или спрятаться? Чернов открыто и смело посмотрел мне в глаза и сказал: – Нет, Рудольф Васильевич, не слышал. Может, и был разговор, когда я был в вырубе. Только слышал о каменном карьере. А ты сам не предполагаешь, где они могут спрятаться? – Дорогой мой участковый, – тяжело вздохнув, проговорил я, – эх, если бы знал… Пойми, у них ведь сотни дорог, сотни мест. Сегодня тут, а завтра там. Мы, конечно, всё равно их поймаем, но когда, вот в чём вопрос? А вот у нас времени-то, как раз, нет. – Как же нам быть? – вдруг разволновался, расчувствовался Чернов. – Всё это из-за меня, из-за моей глупой, бараньей башки! Надо же было такому случиться! Никогда не прощу себя! Как глупо! Очень стыдно мне! – Ладно, перестань себя ругать. Что было, то уже прошло. Надо о будущем думать. Слушай, Саша, вот какая мыслишка пришла мне в голову, пока я разговаривал с тобой: как бы расположить Туркова на откровенность? Чернов приостановился и удивлённо взглянул на меня. – Зачем это тебе, Рудольф Васильевич? – Знаешь, Саша, почему-то я уверен, а может, моя интуиция подсказывает, что Турков не может не знать, куда эти азербайджанцы ушли. Вот не верю и всё! Вместе договаривались бежать, разбирали стену вместе, вместе бежали, за все эти дни были вместе, они крепко сдружились. Всё это говорит о том, что они делились с секретами. Турков знает, но как к нему подступиться? Как его разговорить? Как его расположить? До сих пор передо мной стоят его глаза: злые, гневные, ненавистные. Не только глаза, весь его вид пропитан ненавистью и злостью. Со мной он разговаривать не станет. Если даже будет отвечать на вопросы, то вряд ли выдаст секреты. Его уж точно за пачку сигарет или за пачку чая не купишь. Нужен какой-то другой подход. Найти или узнать его слабинку. Ты, Саша, своих людей лучше знаешь и Туркова знаешь. Подумай хорошенько, что можно сделать? Мы прошли метров сто молча. Чернов усиленно думал, а я любовался вечерней природой и закатом. Огромный, огненный диск солнца нижним краем касался горизонта. Ещё пройдёт немного времени, и он скроется. Тихо было вокруг… * * * – Кажется, я знаю, что делать, Рудольф Васильевич, – неожиданно в вечерней тишине раздался радостный, слегка возбуждённый голос Чернова, и я весь тут же превратился в слух, отключив своё любование природой. – Мать! Вот кто нам, может, помочь! – уверенный голос Саши взбодрил и вдохновил меня. – Ну-ка, ну-ка, рассказывай? – поспешил задать вопрос. – Турков единственный сын у неё. Она души не чает в нём. Безумно, слепо, даже уж слишком безумно, любит его. Я думаю, она на всё готова ради любимого сына. Она, когда Егора арестовали, днями пропадала в прокуратуре, носила передачки каждый день по полной сумке. Всеми путями пыталась освободить его. На всё она шла. Рудольф Васильевич, давайте рискнём. Авось сработает! Мы ведь ничего не теряем. Как говорят, попытка не пытка. Согласен? Я с большим интересом и вниманием выслушал Чернова и произнёс: – Что ж, в твоём предложении есть рациональное зерно. Действительно, что мы теряем? Практически ничего! В данной ситуации лучшего варианта, пожалуй, у нас нет. Ты сказал, Саша, что мать безумно любит сына, и что она готова жертвовать ради него всем? – Абсолютно уверен! – Это хорошо! Это отлично, что ты так уверен в ней. Но у меня возникло, ну скажем так, небольшое сомнение по поводу любви. Мы знаем, что все матери любят своих детей. Кто безумно, кто просто, как положено родителям от природы. Тут меня другой вопрос волнует: любит ли Егор свою мать? Есть ли у них взаимность? Доверяют ли друг другу? Ладно, что будем гадать. Давай действовать! Скажи, где сейчас его мать? Где её сможем найти? Саша подошёл, взял мою руку и посмотрел на часы. – Должны успеть, быстро сказал Чернов. Иногда они задерживаются. – Саша, ты можешь толком объяснить? – Она работает бухгалтером в колхозе. Правление колхоза находится в другом хуторе, в пяти километрах отсюда. Надо срочно ехать туда. – А что, она разве не приезжает домой ночевать? – Сейчас в колхозе напряжённая работа, и потому она не всегда приезжает домой. Ночует у знакомых. Я точно не могу утверждать, приедет она сегодня домой или нет. Лучше будет, если мы поедем в правление колхоза. – Твоя, правда, Саша. Надо ехать. У нас нет лишнего времени. Каждая минута дорога. * * * Мы уже подходили к хутору, и тут к нам подоспела наша машина. Мы быстро сели в машину и поехали в соседний хутор. Пять километров мы преодолели за пятнадцать минут, но зато наглотались пыли на все сто процентов. Пыль кругом: во рту, в носу, в волосах и на теле. Мы подъехали вовремя. На крыльце правления колхоза стояли три женщины и вели оживлённый разговор. – Есть среди этих женщин мать Туркова? – поспешно спросил я у Чернова, боясь, что женщины разойдутся, пока мы подъедем, остановимся и выйдем из машины. – Вон та, – рукой показал Чернов на женщину, стоящую ближе к приступкам и, по-видимому, собиравшуюся уже уходить. Действительно, в этот момент она сделала шаг и стала спускаться по приступкам. – Саша, иди, пригласи её. Тебя она знает и согласится сесть в машину. Саша поспешно направился к матери Туркова. Чернов что-то сказал ей, и она подошла к нашей машине. Я открыл дверку и предложил сесть. Мать Туркова вначале хотела было сесть, но увидев в машине двух незнакомых мужчин, отпрянула назад и наотрез отказалась сесть. Уже собралась было уходить. Пришлось мне выйти из машины и представиться. – Я, следователь, зовут меня Рудольф Васильевич. Вас как зовут? – Наталия Ивановна, – смущенно проговорила она. Извините! Я подумала… – Не надо извиняться. мы хотим поговорить с вами. Пожалуйста, садитесь в машину. Вам придётся поехать с нами в ваш хутор. Вы не возражаете? – Хорошо. Поехали! – Наталия Ивановна, вы в курсе, что ваш сын совершил побег из камеры предварительного заключения? – Да. Приходили ко мне домой ваши работники. Спрашивали, не появлялся ли дома Егор. Я ответила, что он у меня не появлялся и не видела его с того самого дня, как его забрали. Что с ним? Вы его нашли? Говорите, не молчите? Что-то случилось с ним? Я не успел и рта раскрыть, как-то неожиданно Наталия Ивановна тяжело вздохнула и горько заплакала. Некоторое время мы ехали молча. Я ждал, когда она успокоится. Наконец, Наталия Ивановна проговорила: – Пожалуйста, скажите, что с ним? У меня больше нет сил, я вся в нервном напряжении. Вся издёргалась. Скажите, что мне делать? Как быть? Скажите только, я всё сделаю! – Наталия Ивановна, вы успокойтесь. Давайте поговорим спокойно и прошу выслушать меня. Вы готовы выслушать меня? – Да, да, Рудольф Васильевич. Я уже успокоилась. Говорите! – Наталия Ивановна, мы сегодня нашли вашего сына и задержали. Он сейчас в хуторе. Внезапно Наталия Ивановна обернулась в мою сторону и взволнованно воскликнула: – О боже! Задержали! С ним всё нормально? Не ранен? Пожалуйста, скажите, правду?