— Не плачь. И спи. Скоро приедет лекарь и осмотрит тебя. А пока спи. И Рина уснула спокойным сном, а Михаил все гладил её по голове и хмуро смотрел в стену. Эта девушка осложняет ему весь план, однако отказаться от задуманного он не мог. Он осмотрел Рину — одежда грязная, но ссадины затянулись и не кровоточат, переломы срастутся, после того как лекарь даст снадобья. Наверняка у неё серьезное сотрясение, но Михаил вложил достаточно силы. Во сне она чему-то улыбнулась, и Михаил улыбнулся в ответ. «А впрочем…,” — хмыкнул он про себя, — «возможно, она та, кто мне нужен”. В архив спустился граф, а следом лекарь — пожилой мужчина с большим дорожным саквояжем в руках, внутри которого побрякивали баночки со снадобьем. — Матрас там, — кивнул страж на угол, в котором разместил большой матрас, укрытый периной и заваленный подушками. — Мне нужно осмотреть её, — сказал лекарь, И, помявшись, добавил — Одежду нужно снять. Граф нахмурился. — Михаил, выйди. — Да, сэр. Страж поднялся и направился к выходу, а Виктор подошёл к спящей девушке. Михаил видел только спину графа, но ощутил волну чувств, бушевавших внутри Президента. На миг он задумался о том, сколько эта девушка стала значить для графа. — Михаил, я сказал, выйди! — рявкнул Виктор, и Михаил молча вышел. Граф осторожно стянул с Рины кардиган и отбросил в сторону. Затем мягко приподнял девушку и снял футболку. После аккуратно стянул джинсы. — Бельё тоже нужно снять. Если повредились ребра… — Понял. Граф смотрел на тело Рины. Девушка безмятежно спала — сила Михаила погрузила её в глубокий сон. Талию, грудь, ключицы, бедра усыпали ссадины с запекшейся кровью. Из-под бюстгальтера виднелись синяки, тянувшиеся вниз по ребрам. Граф тяжело вздохнул. Острое чувство сожаления пронзило его вдруг, и он замер, глядя на то, что сотворил с девушкой. — Я должен также промыть раны…. — Я сам. Давайте раствор. Лекарь раскрыл саквояж и достал баночку с раствором, марлю и медицинский контейнер. Граф выхватил контейнер и вылил в него раствор. Он окунул марлю и легкими касаниями стал протирать раны на теле Рины. Лекарь терпеливо ждал, пока граф не стер грязь и кровь со всех ран. Наконец, Виктор расстегнул белье, обнажив грудь девушки. Лекарь наклонился к ней и дотронулся до ребер. Прощупал каждую косточку, затем достал из кармана рубашки трубочку и поднес к груди Рины. В ухе он покрутил наушник, а трубочкой стал водить в области легких. Лекарь послушал, а затем сказал: — Переломы рёбер в трёх местах. Чудо, что лёгкие не задеты. Но это первичный осмотр, я бы сделал рентген, чтобы убедиться, что внутренние органы в порядке. Рентген у меня в лечебнице, и… — Исключено. — Да, но… Конечно, я могу вколоть средство для сращивания костей. Это будет болезненно для девушки. — Делайте. Лекарь вздохнул и пошел к саквояжу. Граф неотрывно смотрел на Рину. Что он чувствовал сейчас, глядя на неё, израненную? Он видел её обнаженное тело не один раз, но сейчас оно было другим. Оно было ранено, сломано, и то был результат его действий. — Я также дал ей снотворное, — сказал лекарь, когда закончил все процедуры. — Сращивание костей довольно болезненный процесс, лучше, чтобы она не приходила в себя всё это время. Господин Дартер, звоните в любое время, если ей станет хуже. — Спасибо. И вы… — Я никому и ничего не скажу. А если спросят — к вам я приезжал, чтобы провести ежегодный обязательный осмотр. Формальная процедура, ничего больше. — Да. Спасибо. Лекарь словно хотел ещё что-то сказать, но передумал. Захлопнул свой саквояж и вышел. Граф приподнял Рину и медленно перенёс её на матрас в углу. Он укрыл её пледом, а затем лег рядом, уткнувшись лбом в плечо девушки. Рина так и не просыпалась. 21 Снова эти глаза, полные золотого пламени. Давно они не приходили к Рине, давно не пожирали огнём желания, давно не мучили девушку, подчиняя её волю. Руки графа на её теле, проходятся по талии и выше, к груди, очерчивают круги, затем спускаются к бёдрам. Тело отзывается не желанием, а болью. Каждая кость ноет от касания, словно заново ломается. Шершавые пальцы графа задевают ссадины, и те кровоточат вновь. Боль прибила, сковала, а марево этих глаз плетёт путы, которые Рина уже знает. То путы силы. Граф обездвижил, но это не унимает боль. Он склонился над девушкой близко, Рина ничего не видит, кроме сияющих глаз, не чувствует касания, а лишь жуткую боль, которая появляется там, где прошла его рука. Граф дышит в её губы, руки спускаются ниже. Вот он прижимается к Рине всем телом, и нестерпимая боль пронзает низ. Девушка раскрывает рот в крике, и дыхание графа стремится к нему. Она начинает задыхаться и чувствует, как умирает. Рина медленно открывает мокрые от слёз глаза. Снова этот сон. Ей было так больно, но как странно — она плачет, ведь то был всего лишь сон. В реальности граф обижен, злится, и она не знает, когда он вновь наградит её своей лаской. Случится ли это вообще? В голове всплывали образы их ночей. Боль и наслаждение от жестоких ласк, страх и восхищение перед довлеющей силой мужчины. Все эти противоречия сводили с ума. Рина зажмурилась и резко выдохнула. — Ой! Зря она так сделала. Лёгкие пронзила колющая боль. Рина захрипела. Успокоиться удалось с трудом. Ещё час она лежала, то закрыв глаза, то пялясь в стену. Всё это время она вспоминала о ночах с графом. В какой-то момент ей надоело, она поняла, что пытается отвлечь себя таким образом от реальности. От той реальности, в которой она лежит на полу в слабо освещённом подвале хранилища, скованная болью сломанных костей от аварии, которую сотворил тот, чьи горячие ласки она вспоминала. Рина зажмурилась ещё раз и заплакала. Лежащая, сломленная, испытывающая боль, — она чувствовала себя как никогда беспомощно. Рина попыталась сделать хоть что-то. Пошевелить запястьем, повернуться, слегка приподняться. Всё было тщетно. Тогда она решила просто лежать и плакать — ни на что другое сил не оставалось. Михаил, спускаясь, сразу услышал всхлипы. Из всех стражей граф подпускал к Рине только его, и теперь он должен был носить девушке еду, питьё, давать лекарства и следить за состоянием её здоровья. Рина лежала без сознания три дня. Всё это время он каждые пятнадцать минут спускался в подвал, проверял пульс и дыхание, а каждые четыре часа колол сыворотку. В промежутках он помогал графу с бумажками, ночью слегка дремал, но приходил точно по часам, чтобы проверить девушку. Граф же за это время ни разу к Рине не пришёл. Михаил лишь хмурился, глядя как граф всё это время невозмутимо подписывает документы, редактирует законы, совершает звонки. Сам же Михаил тревожился за девушку, а сейчас, когда услышал, как плачет Рина, невольно зажмурился. Он быстро спустился и подошёл к ней. — Рина, вы проснулись. — Лучше бы нет! Рина тут же устыдилась своего всхлипа и замолчала, не глядя на Михаила. Пожалуй, она была рада ему. Он единственный, кто проявлял к ней настоящее тепло — тепло души и сострадания. Она такого не испытывала с того дня, как оказалась в доме графа. — Извините, Михаил. Просто мне очень больно. Я бы хотела попасть к доктору, а не умирать тут в подвале. Я не понимаю, почему граф меня здесь держит. Да, я провинилась перед ним. Но я не могу загладить вину в таком состоянии… — Рина, — перебил её Михаил. — То, что граф держит вас здесь, — это просто чудовищно. Вы же это понимаете? Рина помолчала. Кажется, очень слабо понимала. Её скорее гложило чувство вины перед графом, а также за гибель молодого стража. — Но ведь я виновата. — В чём, Рина? В том, что хотели увидеть маму и больную сестрёнку? — Откуда вы знаете? — Это моя работа. Вы были правы в своём желании. Не вините себя. Граф не выпускает вас, потому что боится понести последствия за свои действия. И потому что это в крови у мужчин. — Что именно? — Обладать женщиной. Если бы все мужчины имели власть и влияние, как граф, они бы закрывали своих женщин в подвалах, будьте уверены. — И вы бы тоже? Михаил негромко рассмеялся. — Пожалуй да. Всё-таки вы довольно красивая. А в мужчинах играет собственнический инстинкт. — Вы хотите меня этим успокоить? Я не очень понимаю. — Нет, просто пытаюсь объяснить, что его действия в каком-то смысле понятны. Но это их не оправдывает. Оба замолчали. Рина обдумывала сказанное и не знала, как к этому относиться. Рада ли она, что граф выделил её, и возжелал на столько, что решил закрыть от всего мира, заперев сначала в своём доме, а затем в подвале. Но что это за форма любви, доселе не виданная девушке? Она тут же вспомнила про Алекса. Да, он был не рад, что она едет работать к графу. Однако он не сдерживал её волю, не заставлял делать так, как он хочет. Алекс вообще всегда понимал Рину и поддерживал её. Но Рина, считая его больше другом, чем парнем, всегда воспринимала это как само собой разумеющееся. И думала, что любовные отношения строятся иначе. — Что-то вы притихли. — Не знаю, что сказать. — Может быть, вы что-то хотите? Ну, из того, что я могу сделать для вас. Вы понимаете. — Да, понимаю. Не знаю. Помогите мне сесть, пожалуйста. Михаил мягко подхватил Рину под локти и медленно поднял. Она села, голова её поникла. Михаил развернул девушку, оперев её спиной на стену и приподняв голову. Рина прищурила глаза и покрутила головой, разминая шею. — Как вы? — Михаил смотрел в её глаза, следя за сознанием. Девушка слабо кивнула. — Ладно, лучше не ёрзать так. — Я хочу кофе и булку с маслом и вареньем. Можно? — Эм… Вообще я принёс вам яйца с сосисками. — Видеть это не могу. Можно мне булку? В доме есть булки? — Я посмотрю. А вы… никуда не уходите. Рина слабо улыбнулась стражу. — Ух ты, она понимает шутки и улыбается. Значит совсем скоро будете бегать!