– Босс, эта сука на такое способна… – начал главарь предупреждающе. Да как бы не заискивающе – Мэл ощутила укол изумления. Будто зверь на поводке дрессировщика: тычется в ладонь вроде виновато, но глядит исподлобья. Образ растаял в молчании и дыму сигары – именно эта штуковина тлела в узкой сухощавой ладони, зажатая длинными пальцами. Мэл прищурилась, стараясь видеть хоть что-то, кроме фигуры на стуле, за преградой простого металлического стола. Ещё два человека. Чёрные провалы стволов, заключённые в кольца пеньки мушек, слабо мерцающие зеркальца прицелов. Натянутые струнки готовности – лишь только босс, расслабленный внешне, соизволит чего-то, кроме как лениво положить в пепельницу своё дымящее курево. – Как тебя зовут? – Хойт чуть подался вперёд – респектабельный человек в костюме. Тусклый блеск цепочки на его шее и бляшки часов на левом запястье заставил Мэл болезненно прищуриться. Неподвижность давила на плечи, впивалась в позвоночник между лопатками, но шевелиться явно не стоило. Только тяжело упереться бёдрами в край стола, который даже не пошатнулся, скорее всего привинченный к палубе. – Мэллори, – Мэл едва шевельнула губами. Дым оседал на языке тяжёлым горьковатым привкусом. Отец тоже никогда не гасил сигару. И от устаревшей привычки не желал избавляться, будто в насмешку над всей новейшей медициной, только перед важными партнёрами держался. Но не перед детьми – они и так получали слишком много. «Просто представь, что говоришь с отцом». Со стариком Мейсоном, таким же вот худощавым типом – разве что чуть повыше. Главное: глаза у обоих отливают металлом, зрачки светятся, как у водной рептилии, если ночью на неё направить фонарь. Твари с холодной кровью – в чёрной воде колода колодой, пока не бросится молниеносно, чтобы сожрать. – Неужели ты думаешь, Мэл, что так удачно скрывалась все эти годы… без посторонней помощи? – Мейсон Харт улыбался, тревожа морщинки в уголках губ. Сигара отца дымилась в лаконичной белой пепельнице, дым вился спиралями и загогулинами, иногда попадая Мэл прямо в лицо. Ненадолго – вентиляция справлялась, иначе многоуровневый, подпирающий облака торгово-жилой комплекс просто перестал бы функционировать. Но всё равно казалось: приватная кабинка подоблачной забегаловки покрыта сизым налётом. – Неужели я зря… – в голосе Харта прорезалось шипение, – все эти годы подкупал, подмазывал, лебезил медикам и чинушам, чтобы они закрывали глаза на твою… Резь в глазах стала невыносимой, и Мэл зажмурилась, хоть и до этого смотрела только в бронепласт, на котором снаружи отпечатались мелкие капли непогоды. Ещё там расплывались серость, шпили таких же мегаэтажных монстров, нити коммуникаций и огни аэрокаров. – Твою поганую ведьминскую кровь, – закончил отец. Упрямо задрав кверху подбородок, Мэл сквозь ресницы изучала холодную ухмылку на морщинистом лице заядлого курильщика, избегая зрачков серо-стальных глаз, в которых не улавливалось совсем никакого выражения. – И… убивал, – в тон Харту проговорила Мэл. Тот изобразил недоумение, чуть сузив веки, воспалённые табачным дымом и ночными заботами о благосостоянии династии: – Убивал? – Лидия, пап… – Мэл улыбнулась неживой улыбкой, наверное, как две капли воды похожей на улыбку отца, всё так же следя за его актёрскими попытками. Безусловно, талантливыми, обманувшими многих, но… папа кое о чём забыл. – Медсестра твоей клиники, которая видела карту моего генома. Её потом нашли мёртвой… она ведь не сама из окна шагнула. Зато Мэл хорошо помнила, как резко вздёрнулась тогда к горлу рука отца – кому понравится внезапный приступ удушья? Как папа хрипел, пялился в залитую дождём броню мутнеющим бронепластовым взглядом. С гадким визгом ёрзал по полу ножками стула, как вдруг выдал из последних сил, уже с сизым лицом: – Ты всё-таки моя дочь. Контроль ослаб мгновенно – как пальцы разжались. Мэл опустилась на свой стул, точнее, ватные ноги подогнулись сами, а по телу, как яд гангрены, медленно расползалось бессилие. Вот как сейчас. Узкое лицо, так похожее на лицо отца, расплывалось в вонючем тумане, а Мэл не могла сдавить мистеру Хойту жилистую шею – только пялилась на блеск цепочки. В мозгу застряла мысль о сходствах и различиях. Первых явно больше: папа никогда не выбирал средств и методов, разницу можно было разглядеть только в легальности бизнеса… впрочем, разве это разница? Горло вдруг сомкнулось от вязкой слюны с табачным привкусом, и Мэл непроизвольно подалась вперёд, упираясь в край стола ладонями. Телесных ощущений стало как-то слишком уж много, особенно донимала одежда, жёстким каркасом впившаяся в кожу– буроватая пена от жуткого коричневого мыла так и не выполоскалась полностью. И этот дым – он ведь нарочно, правда? Вместе с темнотой и неподвижностью – никто ведь не хочет видеть в двух шагах ведьму в боевом состоянии? Так какого же?.. На плечо сзади опустилась чья-то тяжёлая лапища, воткнув один палец точно под лопатку – так, чтобы стояла перед боссом ровнее, даже задохнувшись от боли. – Ваас. – Ровный тон подействовал лучше, чем окрик, и лапищу послушно убрали, а босс продолжал, обращаясь уже к Мэл: – Он говорит – ты из будущего. Или опять… накурился?.. Боль таяла медленно, где-то под желудком шевелилась злость, но слабо, слишком слабо. А этот тип, похоже, не удивлялся ничему и никогда, только мысли его сами ловиться не желали, – нужно было лезть в эти деловые мозги, на что не находилось ни сил, ни концентрации. На очередной волне злости промелькнула идея выкрикнуть «Да, накурился!», но тут же стухла от смутного чувства, что этого лучше не делать. – Не накурился, – буркнула Мэл, воткнув взгляд в стол, как нерадивая девчонка. – Он же забрал нож и пистолет. Могу показать… как обращаться. Глава 14 — Твою ж… – выдохнул кто-то. Почти без звука, а может, и мысленно – Мэл не уверена была ни в чём. Только в солнечном свете, слишком ярком после тёмной каюты, над водной гладью оседали пылающие ошмётки того, что мгновенье назад было массивным бронежилетом местного пошиба. В сапфировую глубь от огненных хлопьев нырял акулий силуэт, а у ржавой надстройки главарь медленно опускал оружие будущего. Фигура Вааса в расплывчатом мареве рисовалась чернотой, импульсный пистолет смотрелся в смуглой мускулистой руке блестящей игрушкой. Почти детской в сравнении с ржавыми автоматами пиратов. Почти смешной рядом с укороченными чёрными «стволами» наёмников. На жаре оружие душно пахло смазкой и пороховой гарью – кажется, пользовались им часто, грозным и смертоносным. Но выстрелом из забавной серебристой штуковины только что в искры и лоскуты разнесло несколько слоёв брони и баллистической ткани, и что-то похожее на восторг разрушения ловилось со всех сторон. – Впечатляет, — сухо произнёс «босс», и Мэл почти с изумлением поняла: он тоже вроде как восхищён. Заворожённо провожает вниз каждый рыжий обрывок, искривив в усмешке рот, отчего тонкие губы похожи на жуткий мёртвый рубец. А в пустых зрачках зажглось по огоньку, и это не отражение. Просто страсть, что тлеет посреди холодного, расчётливого разума. — Заряд батареи ограничен ещё тремя выстрелами, — так же сухо и холодно констатировала Мэл – молчание мешало дышать, вгоняя в какой-то предобморочный ступор. Скосила взгляд на Монтенегро – это ведь он, круша сектор В, вошёл в раж и потратил гораздо больше энергии, чем необходимо. Под ногами глухо стучало машинное сердце катера — ржавой каракатицы, в ответ в висках тяжело ухал пульс, почему-то двойным эхом, в котором слышалась… ненависть? Тёмная и сильная, на которую только и был способен дикий пират – Мэл не сумела понять, кому адресовано чувство. Прикусила губу, до крови, по детской привычке сглотнула солёный привкус и клочки кожи. И опять заставила себя смолчать, хоть едкое замечание о «чьей-то неэкономности» крутилось на кончике языка. — Тебе что-то нужно… для работы? — в голосе Хойта проскользнули нотки едва ли не благодушия – «хозяин» был чем-то доволен. Солнечный свет пеленой падал на узкое неподвижное лицо, делая его ещё более мертвенным, но Мэл заставляла себя не прикрывать глаза. Нужно было собраться. Стоять неестественно прямо, соображать, пытаясь сложить воедино услышанное в тёмном чреве «каракатицы». Итак, «его величество» считал, что против его персоны готовится покушение. Судя по всему, недавно мистер Хойт с деликатностью танка задел интересы организации с вековыми традициями, и собственные шпионы предупредили о возможности «отдачи». Где-то тут, на Северном острове, опасаясь пока пересечь пролив, теоретически притаились теоретические убийцы. – Нормальное самочувствие. Больше ничего, -- растянув в усмешке никак не заживающие губы, ответила Мэл. Всё так же бесстрастно, хоть ноги противно подрагивали от слабости – все сведения из головы «босса» пришлось доставать самой. Для проверки способностей: не шевелясь, уткнуться невидяще в одну точку, ловить при этом странные картинки с узкоглазыми физиономиями, которые даже через пятьсот лет всё так же будут называться «азиатскими». Ещё был знак – чёрные мазки иероглифа, заключённого в треугольник*, и жгучая мысль: лучше бы они тут все перебили друг друга. Как уголёк под сердцем, который тут же оборвался, осыпался искрами, стоило лишь скользнуть взглядом по чёрным «стволам», повёрнутым так, что внутри видны нарезы. А «босс» всё сильнее походил на разумную рептилию, которых люди во Вселенной так и не встретили, зато под боком расплодили. Ящер ящером, бронированный, но довольный. «Как, однако, тут всё просто», – усмехнулся кто-то глубоко внутри, но мышцы лица не двигались – будто и к ним приросла чешуя. Причём очень давно, да и чёрт с ней, ведь ящеру нравятся такие же рептилоиды, как он сам. И даже в голову не приходит, что кто-то вместо роли слуги-ищейки предпочёл бы клетку да зубы посаженных на поводок хищников. Не бывает такого, всесильные герои встречаются только в старом смешном кино, а в жизни ни одно тело не согласится умирать добровольно. Как доктор Бен – Мэл вдруг чётко увидела его, втянувшего голову в плечи, с пятнами испуга на симпатичном лице. Интересно, сама она сейчас выглядит намного лучше? – Слыхал? Следи за её… самочувствием. – Хойт покосился на Монтенегро, а Мэл с трудом удержалась, чтобы не передёрнуть плечами – за шиворот будто пригоршню льда бросили. Главарь в ответ проворчал что-то невнятное, старательно отводя в сторону наглые свои глаза, но Мэл уже не надо было напрягаться, чтобы понять, на кого направлено это чувство – тугие, жгучие волны, как раскалённый пожаром воздух. Стало совсем душно, когда пришло понимание: «боссу» по душе не только деловой подход и покорность, но и ненависть, ведь цепные звери гораздо злее, если их временами дразнить. Ненависть, ненависть, ненависть… Пульс заколотился в висках, взбивая кровь, словно бурлящую в котле воду. Впрочем, кажется, море и так почти кипело под торчащим в зените солнцем, всё вокруг обращалось в огненную лаву, а Мэл тянула в улыбке испещрённый ранками рот и старалась не шататься от гадкого предчувствия, что давило голые плечи вместе с бешеным жаром светила. – Я рад знакомству. И счёл, что вы могли бы задержаться ещё на пару минут. – Честно говоря, лучше бы он вообще не улыбался. И не строил из себя верх гостеприимства, широким жестом указывая куда-то за надстройку с её слепыми тёмными окнами. У отца к старости зрачки стали такими же слепыми, особенно когда он говорил о людях, которых убрал с дороги. Правда, вспоминал он о таком нечасто, и каждый раз ради дочери. Для представления, ради наглядности. Этому тоже можно было сдавить глотку, как отцу. Заставить захлебнуться глотком сигарного дыма, но развернуться и уйти потом просто не выйдет. Разве что за борт, к акулам. Или просто шагать механически, куда указали, глядя точно перед собой. Чуть вздрогнуть, когда под ногами загремел лист железа поверх деревянного настила – интересно, зачем он здесь? Тут же забыть этот вопрос, уткнувшись взглядом в железный ящик. Просто ящик – в него как раз поместится один человек, если поставить его в животную позу на четвереньки. Просто окошко с вертикальными прутьями, почему-то кривыми, будто оплавленными высокой температурой. Нет, именно что оплавленными. Полуденный свет чертил такие же оплавленные контуры вокруг человеческих фигур. Большего было не разглядеть, но Мэл не пользовалась зрением, чтобы понять – ящик не пуст. Существо внутри истекало потом в нагретом на солнце металле, дышало натужно и шумно, заглатывая раскалённый воздух. Мэл вдруг поняла: этот пленник прекрасно знает, что ему уготовано. Знает: ещё не слишком жарко, но сидит без движения, тянет в себя бензиновые испарения, грузной массой опираясь на горячую стенку. На секунду Мэл взглянула чужими глазами. Их заливало влагой и пощипывало; капельки блестели на крыльях широкого носа и переносице, но человек даже не пытался вытереть лицо. Только бессмысленно таращился в противоположную стенку, которая выглядела, как внутренняя поверхность жарочного шкафа. «Ноги перебиты. Обе», – поняла Мэл, когда чужеродная боль заплясала перед лицом круговертью белых предобморочных точек. Но пленник пересиливал боль. Ему помогала ненависть, что заставляла трепетать крупные ноздри – будто зверь учуял исконного врага. Или услышал, как гремят по железу его по-хозяйски неспешные шаги, безошибочно выделив их среди топота других ног, обутых в тяжёлую обувь.