— …ещё много чего отбили… Да, в этом всё дело. Рёбра и печень, конечно, залечили, а вот сломанный нос так и портил смуглое, когда-то красивое лицо уродливым бугром на переносице. И выразительные тёмные глаза, взгляд которых когда-то помогал располагать к себе и обманывать, теперь были красными и больными – такими же, как у большинства местных, потонувших в алкоголе и «дури». – …за твои «подвиги», правда, Грэг Солис? За страсть работать на пару сторон сразу… Голос за спиной понижается до ровного бесстрастного шёпота. Сука. Нарочно стоит так, чтобы не достать. Надежда, что ведьма ничего не сможет доказать, плавится под раскалёнными солнечными лучами и жаром от железного листа под ногами. Кому здесь нужны доказательства? Здесь убивают заодно и на всякий случай, чтобы нагнать страху, по этой же причине мучают. Да что там, он и сам так делал, не только сейчас, но и в прошлом. Сочинял хитроумные сценарии, вот как, к примеру, с родными того инженера. Обидно только, они не сдохли тогда, квёлая девчонка и её истеричная мамаша. Спаслись, выбрались, а он, похоже, влип ещё раз. Вот надо же, и ведь сам любил изощряться, только методы всегда предпочитал «чистые», бескровные. Тут любят по-другому. Тварь за спиной заставила снять солнечные очки, но тёмный силуэт рисуется перед глазами в расплавленном свете. Вот он, заявленная мишень. Ни хрена не внушительный, худощавый, с чуть впалой грудью, в лаконичном дорогом костюме да с побрякушками — цепочкой, часами, печаткой. Золото нестерпимо блестит, но так даже лучше. И даже «зачем» проще и понятнее: не ради китаёзов, кому они нужны. Или внушительного счёта в маленьком, но надёжном банке, а чтобы хоть не зря всё, да с крошечным шансом. Каким именно – неважно, никто ведь не подумает, что он решится. Идиоты. Даже ведьма, которая забралась в его прошлое и, кажется, увязла там, забыв о настоящем. Дура. Боковым зрением на палубе угадываются остальные: сотоварищи по этому дурацкому построению, длинный швед в чёрном, пиратский главарь, похожий на гориллу, что пару минут назад тупо била кого-то головой о камни и забыла потом привести себя в порядок. Пистолет полностью скрыт в ладони — нарочно подобранная компактная модель из проверенной и любимой линейки «беретта». Рука без движения прижата к бедру. — Сука! – срывается вместе с выдохом, когда палец на спуске вдруг отказывается подчиняться. Кисть не поднимается ни на миллиметр, потом до самого плеча руку без видимой причины пробивает током – так сильно, что ноют ключицы и сжатые челюсти. Пальцы разжимаются сами, выпуская пистолет, который с дребезжанием ударяется о чуть ребристый железный лист под ногами. -- Потаскуха ёбаная… – Губы ещё слушаются, когда, развязно скалясь и по-обезьяньи играя мышцами, за выпавшим оружием наклоняется главарь, этот вонючий дикарь Монтенегро. Так хочется двинуть его коленом по щетинистой бритой башке, как раз туда, где кожу разрезал шрам, но ноги будто вплавились в железо. Потом подводит позвоночник – его прошибает ещё один разряд, разнося по веткам нервов боль по всему телу. – Всё… – пробормотала Мэл, когда человек перед ней тяжело, как перегоревший робот, опустился на колени. Пот по его затылку стекал ручьями за шиворот, расплывался пятнами по скрывающей шею ткани, выдавая попытки освободиться, но кто может бороться с параличом? Нет ничего тяжелее собственного тела, если оно вдруг решило переломиться пополам, будто хрупкая сухая ветка. Чужое сознание напоминало паутину – из неё приходилось выдираться с сухим шелестом, рискуя прилипнуть вновь. Кажется, Мэл впервые такое провернула: читая воспоминания, не слилась с чужим мозгом полностью, не провалилась в грёзы наяву, сумела контролировать действия противника. Смогла быть им и собой одновременно. Надо же, какое открытие. Ещё одно, за короткое время, только опять без особого толку. В голове у человека по имени Грэг Солис было много разного, но большую часть картинок хотелось смять и выбросить прочь. Как и его самого, это перекошенное судорогой тело, которое всё тряслось, будто под колени ему подвели электричество, но всё ещё пыталось освободиться. Идиот. Сам идиот, придурок – знает же, где находится. Бухта прямо за мысом, рукой подать, а там внутри скалы логово чудища, что любит свежую кровь и ещё живые, пульсирующие потроха, питается размытым ужасом и воплями боли. Никто не шевелился, казалось, с того самого момента, как Ваас подобрал пистолет. Всё в том же чётком строю застыли наёмники, чуть косясь, как корчится и брызжет слюной их бывший собрат. Легко и бережно обняв винтовку под сошками, сгустком неуместной на свету черноты замер Алвин. Впрочем, тут неправильным смотрелось всё, даже костюм «его величества» посреди ржавчины и лохмотьев старой краски. – Что дальше? – голос замёрз в горле, а взгляд упёрся прямо в фигуру Хойта и сквозь неё. Узкое лицо босса расплывалось серым пятном, но Мэл знала – он улыбается. Примерно как ящер, что устроился на тёплом камне переварить сытный обед. Ничего, пусть улыбается. Пусть сильнее лучится удовольствием, если только такие как он умеют чувствовать. К чёрту, она даже доставит ему это удовольствие, вытащит из головы желания раньше, чем босс раскроет рот. Лишь бы только «кино» из грота не повторилось. Не сейчас, не так быстро. – На твоё усмотрение. – Хойт Волкер развёл руками в широком, до тошноты милостивом жесте. Мэл состроила в ответ лаконичную улыбку. Плавно шагнула к неестественно прямому в своей позе на коленях киллеру. Он всё ещё не верил, и поэтому успел поддаться страху, от которого под разгрузкой вымокла спина. А паралич расслабил мышцы мочевого пузыря – о, как же Грэг Солис ненавидел эти потёки на штанах. И себя за них ненавидел, кажется, впервые в жизни не кого-то, а себя. Мэл вдруг ощутила, как нестерпимо царапают её тело заскорузлые пираткие тряпки, как поднимается желание содрать ногтями пот и грязь до крови и мяса. Нельзя. Можно только закусить губу и опустить ладони на плечи парализованной жертве. Скользнуть пальцами по разгрузке ниже ключиц, зацепиться за рукоятку, сдвинуть фиксатор чехла и выдернуть наружу клинок. Недлинный и узкий, похожий на острый травяной стебель – то, что нужно. В пару движений размотать зеленоватый шарф, который Солис сдвинул с лица, оголить затылок. Слышать мучительные вдохи и глотки, угадывать, как ходуном ходит при этом кадык. Ну-ка, что там мистеру Хойту больше понравится? Кажется, лезвие едва заметно шелестит, будто шепчет, как живое, с коротким усилием входя снизу вверх в точку соединения черепа с шеей. Скользят под пальцами влажные тёмные волосы, когда придерживаешь голову жертвы другой рукой, чтобы не дёрнулся ненароком. Крови почти нет, но вперёд лицом вниз валится уже кукла без дыхания. Только импульсы ещё мечутся по нервам, беспорядочно и тревожно, заставляя уже мёртвое тело колотиться о железную обшивку настила. – Браво! Видно руку профессионала! – О, вот и награда. За правильно пойманные вкусы и предпочтения, за то, что смогла соответствовать. Удовлетворение и холодное радушие в голосе – примерно так же мягко и вежливо компьютер отстчитывает время до уничтожения. – Благодарю, – скопировав этот тон, ответила Мэл. Снова заныла спина, словно раньше прямой её поддерживала сосредоточенность, которая сейчас лопнула, как струна чужой жизни. Тело у ног заливал солнечный свет, будто стремясь растворить ещё до прекращения агонии. Но железо не походило на жирную почву острова, не умело растить на себе что-то новое, превращать смерть в питательную органику. – Добро пожаловать в ряды наёмников! – Рот Хойта походил на открытую рану, заполненную тёмной кровью. Конечно, это было игрой едкого солнца, к тому же у Мэл просто путались мысли. По кивку босса кто-то предупредительно сунул ей влажное полотенце, чтобы она вытерла пальцы, но рукопожатий больше не случилось. Мэл скривила губы в ухмылке, должно быть, понимающей, если бы не чья-то злость, очень знакомая, болючая и пока молчаливая. Злость всё росла, пока Хойт говорил что-то ещё, подкрепляя слова плавными барственными жестами. «Готовиться к переезду за пролив, под «тёплое крыло босса», – кажется, такой был смысл, и Мэл сдержанно кивала, со всем соглашаясь, потому что ничего другого от неё не ждали. *** – Я уже сейчас говорю – добро пожаловать обратно в семью. Верю – ты решишь правильно… – Отец разводит руками, будто пытаясь обнять, но Мэл не помнит, когда он обнимал её в последний раз. Похоже, никогда, не в этой жизни. И почти никогда не хвалил – он поощрял, кажется, только тех, кто приносил пользу бизнесу, делу семьи. Такие работники удостаивались милостивой улыбки и пары радушных хлопков по плечу. Руку для пожатия Мейсон Харт протягивал в виде исключения, когда без человека было не обойтись. Правда, такое тоже случалось через раз, и Мэл знала – именно так отец напоминал подчинённым, чтобы знали своё место. Ещё Мейсон Харт любил давать людям выбор. «Верю, ты решишь правильно», – говорил он с улыбкой, которую сам считал очень мягкой. А вот Хойт Волкер прекрасно знал, что вежливость его пугает едва ли не так же, как манера устраивать врагам гриль в железном ящике. Но тоже позволял выбирать, особенно если выбора не было. Нечет – умирает один, обречённый в любом случае. Чёт – сдохнут двое, и смертник, и тот, кто проявил к нему ложную жалость. «Браво! Видно руку профессионала!» – Мэл уставилась на свои ладони, почему-то с трудом разжав кулаки. Кровь ещё с грота засохла, въелась в кожу, повторяя завитки узоров и, казалось, не отмоется никогда. Вдобавок снова явился отец, прямо так, наяву, говорил за себя и за Хойта, меняясь с ним местами. А сквозь рёв лодочного мотора и бурление воды пробивались разглагольствования Вааса. – Довольна, да? Довольна? Этого ты добивалась? Смотрите, блядь, миноискатель повысили, босс её отметил! Да, вы, белые, все хитрожопые, бабы тем более!.. Вот так всю дорогу. Он рычал, иногда склонялся к виску Мэл, царапая кожу жёсткими губами в ожогах от курева и трещинах. Делал паузу, будто нарочно распаляя себя так, что муть в глазах начинала мерцать, а в зрачках зажигалось по огоньку. Пару раз срывался на крик, дождавшись косого взгляда в ответ. Мэл тут же отворачивалась, пялилась в спину рулевому, будто в белых пятнах соли и пота у того на спине было что-то интересное. Прикрывала веки, чтобы снова увидеть отца. Или Хойта. «Добро пожаловать!» – А ты уже нос задрала? – вкрадчиво зашипели снова в самое ухо, так близко, будто Ваас хотел и мог рассмотреть крошечную горошинку гарнитуры под цвет кожи. Наушник… надо же, Мэл только сейчас о нём вспомнила. Тупая, бесполезная вещь. – …устройство принесло пользу, конечно, блядь, кто бы мог подумать?! Ещё и руками убивать умеет! Впрочем, неудивительно… что вы ещё умеете, ведьмы! Кажется, в этот момент он торжествовал – как же, он ведь всегда говорил: ведьмы только убивать и умеют. Тут же вскипал от ярости – Мэл путалась в причинах, они ускользали, но злость оказалась заразной, особенно когда главарь толкал в плечо, без конца тревожа ноющую спину. – Что, стерва, оглохла? Или онемела? – На этот раз притянул Мэл к себе, норовя схватить за подбородок и заглянуть в лицо. Лодка как раз закладывала вираж, приближалась к берегу, вроде бы уже знакомому. Ах да, ведь совсем недавно возвышался в зелени купол Храма, вид которого добавил жара в закипание Вааса. И вот сейчас пролив между северным и южным островами кажется совсем-совсем узким. И вот она, башня полуразрушенного маяка, как указующий перст вверх, но только зрение небу застилает столб чёрного дыма. А речное устье сковали камни и пересёк мост – будто кандалы на воду навесили, не давая сбежать с острова. «Куда мы врежемся, если сдохнет рулевой?» – так и вертелось на языке, только горло не пропускало ни звука, точно набитое песком. Но взгляд, видно, был тот ещё; Ваас выругался и оттолкнул Мэл на пирата, что подпирал с другой стороны. Она пошатнулась, пальцы скользнули по металлу. Сошки, ствольная коробка, затвор… винтовка Алвина? Снайпер равнодушно сощурился сверху вниз, Мэл отвернулась, выпрямилась, упрямо поджав губы. Надо же, она даже не почуяла его присутствия – ни мыслей, ни чувств, ни воспоминаний. Похоже, выдохлась, уже сейчас. Не рано ли? – Лодку перевернёшь, – миролюбиво ухмыляясь, бросил Алвин главарю. Транспорт и впрямь отчаянно качался на волнах прибоя, набегами лижущих песок, редкие груды камней, коряги, оставленные приливом. Лодка, эта ржавая каракатица, по инерции заскребла по дну, когда чихнул и замолк мотор. Ваас тоже как-то поутих, пренебрежительно сощурил на подчинённого наглые свои зенки. – Нихуя, я на этих лодках с рождения хожу. Как, блядь, предки твои белобрысые в своих фьордах. Тоже пиратствовали небось? – Тут же снова уставился на Мэл, заметно остыв, проворчал: – Твои тоже той еще бандой были – по повадкам видно. Все вы такие, прикидываетесь только… – Ваас! – заорали с берега, откуда-то от кромки зелёной травы и молодых пальм, что обрамляли щербатый забор аванпоста. Ветер отнёс голос в сторону вместе с тупым и настойчивым шелестом листьев, зато притащил чьё-то злорадство пополам с таким отчаянным ужасом, что скручивался в узел желудок. – Все мы немного пираты, – улыбнулся Алвин почти мягко. – Или много. Ваас что-то отвечал, потом переругивался со своими бандитами из встречающих. У лодки колыхалась вода, пена распадалась на клочки рваных кружев, а Мэл чувствовала себя придавленной к сидению. Навстречу прибою морскому с берега накатывали волны отчаянья. Кто-то совсем недавно плакал, размазывая по нездешне светлой коже грязь, пепел и кровь, свою и чужую. Кто-то глотал слёзы, захлёбывался страхом и сгибался от неожиданных спазмов в животе, принесённых ужасом. Мэл заставила себя подняться – в конце концов, «профессионалу» положено держаться на ногах, что бы ни случилось. Иначе сожрут, приравняют к жертве. Вон к той фигурке, брошенной на колени между двумя головорезами, от которых с нескольких метров разило гарью и свежей смертью – кажется, даже стволы автоматов ещё дымились.