Кажется, она бормотала что-то ещё, слова застревали в горле комком, пригоршней сухих колючек. Что делала и почему – сама не знала, только прижималась грудью и животом к широкой мужской спине, дрожащей, как в непрерывном ознобе. Знала только, чего хочет добиться и целенаправленно загоняла себя в серый полумрак сосредоточенности. Глубже и глубже, уровень за уровнем, пока не потускнела, а потом совсем не исчезла убогая обстановка пиратской постройки. Весь этот старый хлам, древние столы, лампы, шаткие стулья. Пыль, влажная, комками и клочьями. Ящики, сплошь из-под оружия или ручных гранат. Гранат… гранаты были у Алвина в кошмаре. Они взрывались, когда мальчишки открывали дверь изнутри, снова и снова. Вздрагивала тонкая проволока, звенела струной, следовал громкий хлопок, текли секунды до взрыва. Любой военный знает, как работает механизм, но таких механизмов не должно быть в шаге от детей. Когда ничего не сделать, можно только тупо уставиться в экран, откуда под мелькание побитых осколками тел звучит название лагеря, будто бы незнакомое. А потом тип с бесцветной рожей выстрел за выстрелом дёргает затвор дробовика – вот почти такого же, как у бредущего мимо пирата. Чёрт знает как, но это работало. Боль, не телесная, а та, что пробуждалась от видений, казалась почти родной. Своей собственной. Что-то подобное Мэл уже ощущала, когда подматривала сны Вааса, но сейчас всё было по-другому. Быстро сгустилась темнота. Быстро расцвела рубиновыми вспышками импульсов, что непрерывно скользили по нервам. В теле Алвина импульсы не скользили – бешено метались. Мэл замерла в нерешительности. Она могла разогнать алые вспышки до скорости, при которой выгорают клетки мозга, но тут надо наоборот. Наоборот – это сдержать. Сдержать – это вцепиться изо всех сил, и… что дальше? Мэл вдруг показалось, что «проводки» двоятся, но тут же пришло понимание: она так видит собственные руки на чужих плечах. А вот импульсы и правда сливались, дикая энергия разгулявшейся болезни отзывалась в мышцах покалыванием сотен калёных игл. Сколько её, этой энергии. Лишней, почти осязаемой – хоть черпай её ладонью. Идея ещё отзывалась в черепе уханьем пульса, а Мэл уже подалась вперёд, намереваясь её исполнить. Зачерпнуть, стянуть энергию – на себя, в себя. Куда девать излишки – об этом после. Потом, лишь бы сильные плечи под ладонями не вздрагивали от спазмов, а перед внутренним взором растаяли картинки из древних и далёких новостей. Никаких детских тел, израненных кусками металла. Никаких винтовок. Впрочем, винтовка тут всё же была, стояла в двух шагах у того же стола – крупнокалиберная махина «ростом» с Мэл. Лучи клонящегося к закату солнца сквозили в щели постройки, в красноватых волокнах света кружили пылинки. Из прямоугольника небольшого зеркала за Мэл следили прояснившиеся синие глаза. Так внимательно, что она отвела взгляд и буркнула: – Тебе сейчас лучше сидеть спокойно. Если хочешь, могу помочь со стрижкой. Или брезгуешь… помощью ведьмы? – С чего такая… забота? – фыркнул Алвин то ли саркастически, то ли подозрительно. Впрочем, кажется, он больше прислушивался к своему телу, пытаясь отыскать отголоски приступа, и не находя их. Мэл снова диким усилием подавила обиду – что ж, вопрос вполне резонный. – Мне не нравится твоя боль. Не хочу повторения. – А того наемника-предателя не пощадила. Я тебя видел, ни один мускул не дрогнул. – Он скривил рот в гримасе, будто стараясь надеть маску, холодную, равнодушную. На лбу его серебряным бисером блестел пот, но слабость не повлияла на внимательность. Он всё так же следил за Мэл, вынуждая её смотреть зрачки в зрачки. Будто хотел верить, но не мог – слишком много условий, препятствий. Да что там, в конце концов, она и вправду ведьма, которая к тому же снова нашла хозяина для своего проклятия. Снова выполнила приказ, снова убила, – отец всегда говорил: в этом её природа. Легко было удовлетвориться таким объяснением, и только в синих глазах напротив без телепатии читалось ожидание ответа. – Ему как раз было не больно. Почти. Ни сейчас. Ни раньше, когда он работал на Дальнем Востоке, – выдавила Мэл как-то излишне зло. Сжала в кулаки пальцы, всё ещё лежащие на мужских плечах, нарочно вызвала в памяти то, что уловила у того наёмника. Темноту, слепящий луч фонарика, всхлипы молодой женщины, требующей вернуть ей ребёнка. Потом самого ребёнка, тщедушную девчушку, которую держали отдельно, чтобы давить на мать. И голос, тот самый, которым предатель обзывал Мэл потаскухой, – бархатный, смеющийся. – Знаешь, картинки в чужих головах – это такая штука… Иногда можно наткнуться на целое кино… с девочкой лет десяти. В заложниках. – Мразь грёбаная. – Саркастическая улыбка сползла с лица Алвина, уступив место кривому оскалу. Снайпер будто окаменел, и Мэл знала, почему, не пытаясь коснуться его сознания. Только снова разжала кулаки и застыла, не решаясь погладить одетые в чёрное плечи, помня о том, что «жалость и нежность никому не нужны». И даже вздрогнула, когда ей протянули бритву. Аккуратно сложенную, чтобы даже случайно не порезаться. – К тому же он всё равно был труп. Или новая забава для Вааса. Глава 25 По мнению Мэл, эта остро заточенная штуковина действительно больше подходила для того, чтобы полоснуть кого-то по глотке, чем для такого мирного занятия, как стрижка. Мэл обратилась в осторожность, в предельную сосредоточенность — ни одного неверного, случайного движения. Никакой опасности нанести даже случайный порез, только лёгкие, почти невесомые касания. Чудна?я причёска. Ничего общего с агрессивным пиратским ирокезом – местной модой, которую установил, не иначе, лично Ваас. Выбритые виски и затылок, длинные пряди, что свешивались вправо с макушки и лба. Срезанные белые волоски, похожие на мелкий снежный порох – их нужно было аккуратно смахивать с плеч «клиента», следить за тем, чтобы ничего не попало за воротник. В моменты таких прикосновений «клиент» норовил заглянуть Мэл в глаза, используя всё тот же прямоугольник зеркала. Она раз за разом упорно отводила взгляд, как от ослепительного синего неба, которое наконец всмотрелось в неё. И будто само небо попыталось понять, зачем и что она, человек, делает. Мэл и сама до конца не понимала. В голове чуть шумело, совсем слабо, тело казалось каким-то воздушным, точно под действием лекарств наконец отступила боль, мгновения назад достигшая своего пика. Впрочем, наверное, примерно так оно и было. Даже боль – чёрт знает как – разделилась на двоих. Потом так же случилось избавление, непонятное и, похоже, инстинктивное. Она и сейчас слушалась только инстинктов. Под сердцем странно щемило от какого-то почти забытого, но настойчивого чувства. Как же давно она этого не делала. Не прикасалась к человеку просто, почти ласково, слабо о чём-то задумываясь, зная только — так надо. Наверное, с того дня, когда Лэнс обнял её и, пообещав, что вернётся совсем скоро, вышел из палаты госпиталя. Или ещё раньше, в Академии, когда Рича за неположенные пилоту рыжие дикорастущие вихры шпыняли даже инструктора, а Мэл вызвалась привести его голову в надлежащий порядок. Это вообще было чёрт-те когда, почти не вспомнишь, — всё растаяло в обморочном мареве, из которого не спастись, потому что не можешь сдвинуться с места. Мимо бродили пираты, медленно, будто увязая в удушливом предзакатном зное. Иногда они даже заглядывали в раскрытую дверь — Мэл улавливала краем глаза движение, но чутьё буксовало, точно перед ним были не живые люди, а что-то вроде ходячих тел без души. Непонятно, почему так, может, виноват был вечный дурман от наркотиков. Или Мэл просто слишком сосредоточилась на одном человеке. Так сильно, что скрипучий пол барака превратился в самостоятельный маленький остров, вокруг которого вместо моря шумели трава и листья – бесконечно, на одной ноте. А ещё в шаге кружили акулы, двуногие, пахнущие потом и порохом, увешанные алым тряпьём – яркими пятнами в блеске солнца. Так похожими на кровь, растёртую на белом песке. Мэл крепче сжала бритву. Повела головой, чтобы стряхнуть наваждение. Критически оглядела свою работу — с затылком «клиента» вроде полный порядок, только пот проступил капельками меж короткими, почти сходящими на нет волосками. Мэл не удержалась и потянулась стереть эти капельки кончиками пальцев. Едва коснулась, успела ощутить, как пружинит короткий светлый ежик, как покалывает её собственную, едва зажившую после ожогов кожу. Потом опомнилась и резко отдёрнула руку, поймав в отражении взгляд. Скорее внимательный, чем настороженный. Изучающий. И даже холод в синих глазах заметно подтаял. – Ты как будто делала это раньше. Кого-то стригла… — подал голос Алвин, когда убедился, что на него смотрят в ответ — пусть через зеркало, но прямо в зрачки. «Остальные меня мало интересуют». Это, кажется, он сказал на берегу, так громко, что темнокожий напарник оскалился в гордости за командира, а Ваас что-то хмыкнул в спину. Мэл стало вдруг совсем жарко. Мысли путались, свои и чужие, расходились слова и дела, нытьём в мышцах вспоминалась боль. Боль этого человека, тела, что явно разрушалось. И кое-что, увиденное в его душе – в сотни раз страшнее. Похожее на белый лабиринт, в котором она сама блуждала с момента, когда далёкий голос кого-то из юристов компании Харт сообщил сквозь помехи в эфире: «Глайдер, на борту которого были ваш отец и ваш брат, потерпел аварию на льду… Спасательная операция не имела смысла. Позвольте выразить соболезнования, мэм». «Мне жаль твоего друга», – примерно то же самое говорил отец, когда погиб Рич. Харт-старший безбожно врал -- Мэл чуяла это слишком ясно. Плевать ему было на чью-то смерть, даже если человек умер за бесценное имущество корпорации. Алвин не врал. Следил только пристально, с цепким больным интересом, будто пытаясь разглядеть в ведьме то, о чём и она сама забыла. Сходство? Одинаковое липкое бессилие, когда мир вокруг тебя рушится, а ты сидишь перед тупо мигающим экраном? Или лежишь сломанной пополам сухой веткой, не в силах пошевелиться. Не можешь помочь. Защитить. Что-то исправить, изменить. – Да и умеешь ты не только убивать, оказывается, – продолжал Алвин, тактично стерпев молчание. Мэл чересчур деловито равняла одну из длинных прядей, пялясь «клиенту» в висок, почти любуясь искрами света в волосах. Волосы походили на снег, сверкающий на солнце, и Мэл путалась, в чьей памяти снежного блеска было больше. Голова кружилась, совсем немного и скорее приятно, ни дать ни взять эйфория после перегрузки – никакой тяжести, только бесконечный воздушный полёт. – Делала. Помогала сослуживцу… А в остальном… я ведь не спрашиваю, что держит тебя рядом с Ваасом… – Она запоздало поняла, что перегибает палку, и осеклась, покосившись на зеркало. – А ты, я вижу, тоже общалась с психологами? – снайпер только фыркнул без капли злости, даже улыбнулся понимающе. – Причём не очень давно, и на пользу их повадки тебе не пошли. – Не пошли. – Мне тоже. – Рот Алвина дёрнулся, усмешка превратилась в скошенную на бок ухмылку. Синева в его глазах померкла, точно на небо наползала ночь. Впрочем, так оно и было на самом деле, в насыщенном влагой воздухе разливались алые отблески солнца, – умирающего, истекающего кровью на западе, где-то в гроте Вааса. На миг кровь проступила в сознании Алвина – много, тысячи брызг и пятен на изорванных, изломанных маленьких телах. Психологи никогда не помогали такое изгнать. Они всё что-то бормотали с умным видом, вели записи, а в итоге давали единственный глупый совет – смириться. – Готово. – Мэл не помнила, когда бросила на стол бритву, поняла только, что уже несколько секунд скользит ладонями по напряжённым мужским плечам. Каждое движение – возвращение толики света и ещё немного изумления в синих глазах. Мэл решилась ещё на одно касание – принялась поправлять длинные светлые пряди, для вида пытаясь отыскать в своей работе огрехи. Оказалось вдруг: в зеркале не разглядеть всего, и Мэл потянулась, чтобы сдвинуть подставку, вместе с лёгкостью чувствуя странное удовлетворение. А потом потеряла почву под ногами, так быстро, что удержаться от падения было невозможно. Только затхлая, уставленная кривой драной мебелью внутренность барака потемнела и дала крен, кровавыми вспышками размазались пятна света. Сдавило затылок, больно, тяжкими холодными пальцами, вместо воздуха в глотку попала будто сыроватая гнилая пыль с привкусом горелого праха. Мэл успела увидеть: в голову ей нацелен угол стола – то ли в висок, то ли в глаз. Сердце ухнуло вниз, почти останавливаясь на последнем гулком ударе. Удара, от которого тонкая височная кость точно раскололась бы, всё не случалось. Полёт продолжался. Чернота перед глазами медленно кружилась, кто-то сдавливал онемевшие плечи. Потом – Мэл ощутила это так слабо, будто на ней была не тонкая майка, а несколько слоёв зимней одежды, – чьи-то руки сцепились под лопатками. Ставшее вдруг непослушным тело, по которому сквозь онемение носились огненные змейки боли, прокалывая мышцы острыми чешуйками-угольками, заметно приподняли. Нашли для него опору, твёрдую и широкую, заставили сесть, всё так же поддерживая под лопатками. Вернулся воздух, с сипением прорвался сквозь пыльный ком. В ушах щёлкнуло и заверещало, снова щёлкнуло. – Ну-ну. Кто-то не такой стальной, как хочет казаться? – сквозь плотный шелест в голове пробился голос Алвина. Кажется, снайпер говорил прямо в ухо, овевая дыханием потный висок, но Мэл казалось – все звуки чёрт знает где, далёкая лавина из птичьего ора, рычания зверья, шёпота деревьев и трав, плеска морской волны. В мозгу снова щёлкнуло, больно, будто в черепе образовалась дыра, и совсем рядом явственно затрещал от жара металл бочки, в которой пираты жгли резину. По спине, противно пощипывая кожу, медленно стекала струйка влаги, спускалась всё ниже, заставляя ёжиться. Дышать понемногу становилось легче, и Мэл задышала глубже, чтобы рассеять обморочный туман, как вдруг ощутила ласковое поглаживание на плече. – Да и не садистка, какой смотрелась поначалу. – Алвин усмехнулся, когда Мэл открыла глаза. Оглядеться не позволил, придвинулся ближе, плотнее сцепляя у неё на пояснице скользнувшие ниже ладони. Мэл сообразила, что сидит на столе, том самом, в который чуть не врезалась головой, и снова уткнулась носом в тёплое мужское плечо. Никакой приторной «дури», только вездесущая резиновая гарь. Никакой парфюмерии, отдающей едким спиртом, которой несло иногда, к примеру, от Вааса, – только сок зелени из зарослей, где снайпер высматривал цели. Ещё пот – Мэл чуяла в нём отголоски боли, но продолжала вдыхать.