Смугло-рыжее от отблесков пламени лицо скрылось с глаз, снова открыв чернильное небо с растянутыми мазками крупных звёзд. Под треск, похоже, разрываемых ниток Мэл вздрогнула, но только сильнее ухватилась за источник тепла. Лишь бы не вернуться в метель и мороз, не упасть ничком без сил. Не оледенеть. Цепляться отчаянно, обнимать, впиваться в проклятую сотни раз красную майку. Чувствовать, как грубые пальцы обводят по контуру лицо, то ли гладя, то ли нанося царапины. – Зверем меня считаешь? Грёбаным чудовищем? – яростно прошептали вдруг прямо в мозгу, в то время как жар чужого дыхания коснулся области выреза на форменном топе. Пальцы сдавили грудь через плотный полимерный материал, как через помеху, непредвиденную и досадную. – Кто из нас еще чудовище? Что, скажешь, я тебя сжечь пытался? Да, блядь, пытался. Только веревка твоя не слишком ли легко развязалась? Будто я нормальные узлы не умею вязать… Вслед за словами вспышкой явилось видение. Мэл узнала себя – обмякшее на обшарпанном стуле тело в пока ещё целом, чистом от сажи комбинезоне. Знакомые руки в обмотках и повязках, верёвки, что должны стянуть запястья пленницы на подлокотниках. Узлы, плотный и аккуратный слева и будто чуть слабее из-за вложенного верёвочного конца – справа… Топ смочили слюной, забрались пальцами под нижний край, приподняли кверху и сдавили грудь. Потом с остервенелым рычанием прикусили кожу над вырезом – Мэл только потянула в себя воздух, звёзды в черноте совсем размазались и поплыли, а в ушах зашумело море: остров тебя поглощает. Остров питается убитыми тобой, прорастает сквозь их гниющие тела молодой зеленью, распускается броскими цветами. Тянет в почву все соки тел, наполняет ими ручьи и реки, что стекают в море. Туда, где щерятся зубастыми пастями акулы, кружат у берегов, отрезая попавшим сюда однажды пути к бегству и спасению. Или ещё дальше и глубже – в Бездну – от кого-то Мэл слышала это слово совсем недавно. Видно, попасть туда можно, только раз за разом нажимая на спуск, костями выстраивая себе очередную ступеньку в никуда. Недавний холод таял, вытекал от жарких касаний вместе с потом. Пот тут же растирался по коже, впитывался в песок и высыхал, – остров жадно вбирал в себя даже эти крохотные капельки, будто намереваясь иссушить тело совсем. Остров – древний вулкан; лёгкие тоже должны были раскрыться под рёбрами огненным цветком, а дым и пепел осесть на губах сладостью горелой травы. Это сам остров урчал на ухо и всё царапал разгорячённую кожу спёкшимися на губах ранками, пока где-то очень далеко в дебрях перекликались рыком леопарды, тревожа уснувших обезьян и дневных птиц. Остров дышал учащённо и шумно – огромное морское чудище, что никогда никого не отпускало, а Мэл цеплялась за его воплощение, слушая, как колотятся два сердца. С дикой, бешеной силой, в которой не было места ничему человеческому. Человеческое – чуждое, постороннее. Как чьё-то настойчивое внимание. Сердечный ритм кого-то третьего. Сначала похожий на раздвоенное эхо, потом вполне явственный. Частые сглатывания – ходит ходуном кадык. Дрожат напряжённые мышцы – кто-то истекает тёмной энергией, концентрирует её в паху. Потом картинка вспышкой, чужими глазами – два сцепленных на песке тела. Ещё один глоток, пот, – природная реакция, но в природе никто не наблюдает за подобным с такими чувствами. Кто знает, сколько по счёту мгновений в объятьях самого пламени Мэл не нуждалась в зрении, но сейчас она разлепила веки. Звёзды тут же размазались на чёрном полотнище белёсыми запятыми, затем собрались в отчётливые крупные точки, снова расплылись. Мэл замерла, потом вздрогнула, когда горячая ладонь, не идола и не чудовища, а вполне человеческая, проехалась по животу к низу, проникла под пояс штанов, вцепилась в застёжку. Дрожь тут же попытались подавить, навалившись сверху, сжимая в объятьях-тисках, будто в намерении высушить последние силы. Слишком крепко и больно. Перед глазами вспыхнуло, на этот раз белым днём, что пробивался лучами в обшарпанное помещение, перебирал чёрные волоски на знакомых руках в кожаных браслетах и грязных обмотках. День трогал световыми пятнами вещи на столе, в самом центре которого разложили тонкую бумагу с горкой измельчённой травы. Рядышком, на другом листке, по мановению грязных пальцев тут же появилось что-то вроде пилюли или таблетки. Пурпурной. – Ласковая… будешь ласковой. Все ласковые под шмалью и ширевом… – бормотал заторможенно хриплый узнаваемый голос. Тот же голос рыкнул что-то по-звериному над самым ухом, когда хозяин его, не ощутив прежнего ответа на объятия, сдавил Мэл сильнее, вынуждая выгнуть спину дугой и приникнуть к липкой от пота широкой груди. Муть перед глазами снова сгустилась, уже от нехватки воздуха, ослабевшие руки соскользнули с чужой спины в попытке не прижать – оттолкнуть. Ваас, конечно, не отпустил. Улучшенный обмен веществ быстро выводил из организма отраву, но тяжкая слабость никуда не девалась, – Мэл вырывалась молча, теряя силы, только губы кривила в беззвучной и бесполезной злости. А потом вдруг замерла, застонав, – мозг прошибло чьим-то воплем. Отчаянным, надрывным, Мэл даже не представляла, что мысленно можно так орать. Зато как-то сразу поняла, кому снова нужна её помощь. Горячие руки прилипали уже к голым ягодицам, вызывая теперь настоящую тряску отвращения. Мэл заставила себя на пару секунд поддаться и расслабиться. Сделала вдох, сгребла в кулаки ярость и концентрацию. Чтобы сквозь серое «нигде» нанести единственный удар по сплетению алых нитей в груди своего врага. Глава 28 Он казался слишком тяжёлым. Мускулистое поджарое тело грузным мешком придавило Мэл к земле, вдобавок все разом навалились запахи, которые растаяли было в наркотическом дыму. Порох, жжёная резина, пот, курево, перегар и чужая кровь. Брызги, протухшие на жаре, горчащие, давящие глотку спазмами тошноты. Или это на горле лежала тяжкая ладонь — омертвевший свинцовый груз, а в спину будто нарочно впились мелкие камни. Не иначе как пару сотен грёбаных камней, но боль хоть немного отрезвляла. Нормально. Главное, сама не отрубилась, когда сконцентрировалась во второй раз, едва отсчитав десяток секунд после первого ментального удара. От усилия желудок скрутился болючим комом, вытолкнув вверх по пищеводу жгучую горечь, но Мэл сцепила зубы и не пустила её наружу. Руки Вааса тем временем безнаказанно шарили по телу, с жестоким, липким и жарким давлением оголяя его всё больше. Застёжка на брюках главаря, кажется, уже некоторое время болталась свободно, царапая металлом разгорячённый живот Мэл. Сейчас-сейчас. Только ещё раз нащупать это, почти вслепую – тугой сгусток, где собрались нити энергии, заставляющие сердце врага биться. Потом он обмяк, а звёзды перед глазами у Мэл разлетелись облаком белых точек. Да ладно, с чего бы? Она ведь и более рослых носила на курсах медицинской подготовки в Академии, а тут вдруг распласталась, как жук под тяжёлым ботинком. Только пульс колотился в голове, а ноги бессильно скребли пятками по песку в поисках опоры. Рычага, чтоб его, иначе придётся испустить дух прямо тут, у костра, на берегу всеми богами забытого острова. Когда Мэл всё-таки сбросила груз и встала на четвереньки, тёмный мир вокруг перекосился. Покачнулся чуть просевший огонь, надвинулся вплотную, пыхнув в лицо испепеляющим жаром. Она отшатнулась, почти завалилась на бок, чудом удержалась, чуть не наступив на ладонь Вааса. Тот лежал ничком и не шевелился, вогнав в песок скрюченные пальцы. Мёртв? Мэл постаралась понять это с расстояния, но в глазах в который раз поплыло и померкло. Во рту сделалось совсем горько, желудок ходил ходуном, но прежде чем едкая желчь прорвалась сквозь зубы, Мэл поползла. Вон из светового круга – это место наверняка легко просматривалось с аванпоста. Побоятся ли караульные с двух помостов на крышах стрелять в сторону главаря, – чёрт его знает. Проверять не хотелось совсем, зато воображение услужливо подкидывало картинку, как прошитый пулями пляж взрывается фонтанчиками песка. Пошли они! Пошли они все, сволочи!.. У границы темноты и света Мэл попыталась привстать. Сделала шаг на полусогнутых, тут же чуть не подвернула ногу, запутавшись в каком-то тряпье. Упала на колени. Желудок совсем скрутило, выталкивая на островок жёсткой береговой травы жгучую массу с непереваренными кусочками съеденного днём. По рвотным толчкам можно было считать время – совсем недолго, но достаточно, чтобы выставленные для опоры локти начали разъезжаться от слабости. Наконец приступ улёгся; Мэл старалась дышать глубже, но выходили только рваные всхлипы, и даже их вдруг заглушил дикий выкрик прямо в мозгу: — Нет, нет, пожалуйста! Не надо, прошу! — казалось, череп затрещал по швам. Перед глазами вместо береговых камней запрыгала тускло освещённая внутренность барака: размытые рыжие всполохи, загустевшие тени по углам. Потом на лицо надвинулась драная поверхность чего-то, похожего на древний матрац, прямо под носом на старое пятно уже падали густые бурые капли. — … брыкаешься, дрянь! – прорычали над ухом. Надавили на затылок, заставляя вдыхать сырую пыль и труху. Мэл тряхнула головой, разрывая контакт. Прежде чем подняться, нечувствительными пальцами зацепила тряпку, о которую запнулась. Вытерла ею лицо, попутно узнав свою майку, вернее, обрывки, отброшенные сюда не иначе как Ваасом. Поспешно, с ползущим по коже холодом оглянулась на главаря, – тот всё так же не подавал признаков жизни. Шагнула вперёд, во мрак, «мёртвую зону» для прожекторов с аванпоста и пламени костра, — чересчур уж быстро, забыв проверить одежду. Расстёгнутые штаны подхватила каким-то чудом, верхняя пуговица на ширинке совсем разболталась, и Мэл поблагодарила, что всего их три. Одёрнула топ, задранный до горла, пошатнулась, чувствуя, как текут по телу целые ручьи пота, холодные, хоть в душном воздухе не было ни капли прохлады. Впереди клубилась темнота, прожекторы едва добивали до этого места, скользя поверх забора по огромным валунам. Пьяно шатаясь, Мэл побрела то ли на свет, то ли на отчаянные крики о помощи. – Нет! Пожалуйста! — новый вопль совсем ослепил, а ватные ноги сами нашли в чернильном мраке преграду. Тут вилась протоптанная от берега к аванпосту тропа, и наёмник, когда Ваас приказал ему убираться, не стал уходить по ней далеко. Устроил себе импровизированный кинозал, пялился из темноты в освещённое костром пространство, представляя себя на месте главаря. Смаковал возбуждение, и даже не опомнился, когда сердце заколотилось вдруг слишком сильно, а потом лопнуло, выбросив сквозь разорванную мышцу кровь. Быстрая, почти милосердная смерть, расслабление, — только к продирающим горло запахам синтетики в экипировке примешивался кисло-едкий запах испражнений. «Оружие, у наёмника есть оружие, – твердила Мэл мысленно, заглушая вопли о помощи, каждый из которых, казалось, вызывал в мозгу мини-взрыв. – Держись, ещё немного…» Наконец пальцы нащупали в темноте что-то вроде плечевого оружейного ремня. При падении наёмник придавил пистолет-пулемёт собой, и пришлось хорошенько упереться ногами, чтобы столкнуть погрузневшее тело. Да, это было оружие -- Мэл вцепилась в него изо всех сил, как в последнюю надежду. Ментальная защита тряслась и прогибалась от чужой паники, но ещё несколько секунд потребовалось на то, чтобы обшарить разгрузку вояки в поисках патронов. Вот они, длинные карманы под грудью. Ощупью, обдирая пальцы и ломая отросшие ногти, Мэл выдернула запасной магазин. Пригодилась бы ещё парочка, а ещё лучше было разжиться виденным накануне глушителем, но всё говорило: времени копошиться в темноте нет. С диким чувством, что упускает важную деталь, совершает и уже совершила какую-то ошибку, Мэл поднялась и побрела к забору. Под ногами путалась трава, становилась всё выше, будто вырастала прямо на глазах, чтобы задержать, помешать, погубить. Трава непрерывно шептала, пробуждала толкущуюся в черепе боль, но Мэл стискивала зубы – и шла, скользя уже вдоль приземистого хребта из валунов. Остановилась, достигнув каменного края – впереди был штабной барак, сложносочинённый, из пары строений с общей крышей-помостом для охраны. Караульный с РПГ застыл спиной – Мэл отчётливо видела торчащие из его ранца длинные «хвосты» гранат, похожие на антенны. Мэл даже покосилась на зажатый в руках трофей и медленно сдвинула вниз рычажок предохранителя, очень уж соблазнительной казалась цель. Вовремя опомнилась – ввязаться в шумный бой оказалось бы редкой дуростью, хоть пистолет-пулемёт вроде машинка потише, чем АК. Вжалась во всё ещё тёплый камень животом, когда гранатомётчик надумал вполоборота скользнуть взглядом по тени между валуном и стеной барака. Потом затаила дыхание, точно перед погружением в воду, нырнула в эту тень, неизвестно кого моля о том, чтобы не услышали, как бешено колотится сердце. Пространство у восточного края аванпоста поросло молодыми пальмами и какими-то деревьями, гладкие стволы которых едва серели в темноте. Мэл сосредоточилась на том, чтобы не налететь на них и, согнувшись в три погибели, заскользила вдоль стен и забора в поисках прорехи или пустого пролёта. Благо забор опоясывал пиратское гнездо всего лишь чисто символическими щербатыми полукружьями. Слабое утешение. Деревья призраками вырастали перед лицом, оголённых плеч, обжигая порезами, касались острые кромки травинок-лезвий. От задержек дыхания кругом шла и без того одуревшая голова, волны чужой паники заставляли желудок бунтовать. Но Мэл брела вперёд, ей казалось – уже на вполне чёткие звуки борьбы. Удар, ещё удар, прямо в дряхлую мебель и тонкие стены. Вскрик, рывок, – молодец, девчонка, ещё держится, а насильники не решаются слишком уж портить товар побоями. Мэл почти обрадовалась, чёрт знает, тому ли, что девчонка не сдаётся, то ли ощущению: Ваас соблюдал условия сделки и не отдавал подручным пленницу, пираты ослушались. Нашла время и повод – уже через миг скукожилась у забора, выставив перед собой оружие. В десятке метров впереди мерцали отблесками света звериные глаза, и даже сквозь отдалённое пыхтение генератора чудилось глухое ворчание. Чудилось? На затылке дыбились склеенные потом волосы, совсем как шерсть на собачьем загривке, а палец уже вдавливал спусковой крючок – медленно, но всё сильнее. Реши пёс напасть – придётся стрелять, на иное силы не хватит, – Мэл почти шипела, как кошка, обнаружившая себя перед исконным врагом и его хозяевами. Но враг, мощный и гладкий силуэт которого выхватывали привыкшие к темноте глаза, почему-то медлил, даже не лаял. Будто помнил: эта кошка совсем недавно почти свободно ходила внутри обозначенного забором периметра, и её, кажется, даже не велели рвать. Под бешеный грохот пульса в ушах Мэл чуть было не выстрелила, когда псина явственно напряглась, издав глухой рявк. На мгновение мускулистое тело подалось вперёд, будто давая возможность в просочившейся сквозь забор полоске света разглядеть воплощение животной силы. Тварь той породы, которой в невероятно древние времена на арене травили подневольных бойцов, чья кровь служила развлечением для праздной толпы. И, кажется, тот самый пёс, что когда-то очень давно играл с человеческой костью. Мэл едва протолкнула колючий комок в горле, когда собака отвернулась и одним прыжком исчезла в темноте. Временная отсрочка? Оставалось прижаться к забору спиной, чтобы избежать атаки сзади, и передвигаться боком, без перерыва вертя головой и пытаясь что-то разглядеть за клубами пальмово-древесных зарослей. Там, где темнота выедала глаза, откуда веяло неясной… тревогой? Угрозой, злобой и ненавистью, впрочем, разве можно ориентироваться на то, что и так вечно кружит в воздухе? Пираты тоже ненавидели, всю свою здешнюю жизнь, истекая потом, подыхая от пуль и заразы. Ненависть спереди и позади. Ненависть сразу за провалом в ребристой стене, жадная дрожь и ужас с металлическим привкусом слизи и крови из разбитых губ. Мэл нырнула в дыру, что острыми загнутыми краями щерилась во все стороны. Судорожно глотая свою и чужую панику, распласталась в траве, чувствуя себя бабочкой на раскрытой ладони, которую вот-вот раздавят в сжатом кулаке. Или метко пришпилят к земле одним-единственным выстрелом со второго, меньшего по размеру, помоста у самого выезда на дорогу, – только почему там так тихо? Не слышно шагов по настилу. Ни скрипа, ни потрескивания, ни глухого мерного стука с перерывами на остановки и наблюдение. Ни биения сердца – только под навесом у пристройки к штабу всё так же механически ворчал генератор. И еле слышное движение сонного воздуха густо несло над самой землёй острый дух свежей крови. Много, много крови – даже в глотке запершило, пока бродячий ветерок не сдул запах в сторону и не вернул в своём кружении истошный женский вопль. – Нет! Пусти! Не… – Крик заткнули оплеухой, но Мэл уже определила цель. В пустых проёмах пристройки к штабу прыгали чадные светотени, будто на открытом огне плясал уродливый чёрный демон, явившийся на свет, чтобы надругаться, раздавить и замучить любую жертву, до которой сумеет добраться. А Мэл, вместо того чтобы бежать, неестественно тянулась к этому страшному свету. Каждый шаг отзывался в согнутой спине электрическим пробоем, боль вышибала дыхание. Дышать вообще-то лучше бы ровнее, чтобы прояснилось в голове, но получалось плохо. Выдох. В проёме отсутствовала дверь, как в доброй половине здешних построек, взгляд мимоходом зацепился за стол и примитивную лампу с огнём под закопчённым стеклом. Вдох. На фоне рыжей стены рисовалась стоящая на коленях плечистая фигура, дочерна загорелая кожа лоснилась от пота. За фигурой угадывался матрас, прямо на грязном полу. Девушку бросили туда лицом вниз, и она только сучила по обтрёпанному краю босыми ногами. На светлой коже – ссадины и кровоподтёки, кажется, бесчисленное множество.