– Что ж, мне сегодня не нужно возить детей, поэтому я выпью пива. Хочешь бокал вина? – Может, позже. Я только что вспомнила, что мне нужно отлучиться. – Отлучиться? Куда? Зачем? – Джейк поник оттого, что их спокойный вечер может быть испорчен. – Я пообещала завезти книгу Диане Ропер. Это займет всего пару минут на машине. – Ты поедешь сейчас? В субботу вечером? – Ей нужно прочитать ее для книжного клуба ко вторнику. Я обещала, что передам ее сегодня и совсем об этом забыла. Извини. Слушай, смотри фильм без меня. Я ненадолго, а потом присоединюсь, – Лекси встала, отыскала ключи от машины и пошла к двери. – Ты ничего не забыла? – спросил Джейк. – Что, например? – Книгу, – он казался неубежденным, сомневающимся. – А, точно, – Лекси побежала наверх и схватила книгу с возвышающейся у ее кровати стопки. Она взяла верхнюю, даже не взглянув на название. Лекси проехала по узким, извилистым проселочным дорогам, которые так хорошо знала – ведь она ездила по этому маршруту сотни, а то и тысячи раз. Она знала каждый поворот и кочку. Она направлялась в Грейт Честер, опрятную деревню, где жили Дженнифер и Карла. В деревню, где они с Джейком не могли купить дом, и которая часто упоминалась в статьях о самых красивых местах для жизни в Британии. Она не планировала останавливаться, ей нужно было лишь проехать мимо. Проверить. Наверняка Дженифер не стала бы ей врать. Наверняка она была у сестры Фреда, как и сказала. Но Лекси не могла сдержаться. Ей нужно было увидеть безлюдный дом, темный и тихий. Она хотела успокоить себя видом только одной машины на подъездной дорожке – у Дженнифер и Фреда их было две, но они предпочитали брать в длинные поездки его машину. Она планировала проехать мимо на низкой скорости, просто выиграв достаточно времени, чтобы убедиться, что ее подруга и правда уехала, как и говорила. Однако она мгновенно заметила, что обе машины припаркованы перед домом, окна первого этажа открыты настежь, а велосипед Ридли стоит у забора, свидетельствуя о сонном, безопасном, практически свободном от преступности окружении. Лекси охнула, шокированная подтвердившимся опасением, разочарованная своей правотой. Она остановила машину прямо перед домом Дженнифер, внезапно ощущая себя конфликтной и вызывающей. Она почти хотела их теперь увидеть. Она хотела, чтобы ее так называемые друзья знали, что она подловила их на лжи. Было еще светло, поэтому она без труда видела, что происходит в доме и даже на заднем дворе. Она увидела Дженнифер и Фреда – она сидела за столом, а он нервно расхаживал. Лекси припарковалась и вышла из машины. Она не собиралась сидеть сложа руки. Не после пятнадцати лет дружбы. Она собиралась прямо спросить у Дженнифер, почему она соврала. Если это потому, что она больше сблизилась с Пирсонами, а их с Джейком оставила за бортом, Лекси хотела это знать. Она, возможно, даже могла зажечь чертов фитиль бомбы под этими отношениями. Она могла бы. Она решила пойти прямо в сад, обойдя дом. Застать их врасплох и не дать им возможности придумать какое-то отстойное оправдание, почему они не были на пути к Бирмингему, где жила сестра Фреда. Она прошла по задней дорожке. Скользнув в тень, она пожалела, что вышла из дома в такой спешке. Ей стоило взять кардиган. Солнце теряло силы, и в тени побеждала прохлада. Ранее днем ветерок поглаживал, а теперь кусался. Она внезапно утратила решительность, когда услышала крик Фреда – она не совсем разобрала слова, но он звучал серьезно взбешенным. Дженнифер прошипела что-то ему в ответ, слишком тихо, чтобы расслышать. Ах, семейные разборки. Вот почему Дженнифер отменила планы на вечер. Ничего коварного, просто ссора. Лекси почувствовала облегчение. И тут же ощутила за это укол совести. Ей не нравилось, что ее друзья ругаются. Насекомое зажужжало над ее ухом, и она инстинктивно увернулась от него, а затем застыла, боясь своим движением привлечь внимание, хотя они вряд ли заметили бы ее, будучи глубоко погруженными в свой скандал. Это было не похоже на Дженнифер и Фреда. Карла с Патриком – да, они были вспыльчивыми, едкими. У Дженнифер с Фредом были гораздо более спокойные, цивилизованные отношения. Некоторые могли бы даже сказать, что они скучные. Партнерство, основанное на финансах. У Дженнифер была хорошая жизнь в этом замужестве, но не страстная. – Ты трахаешься с ним, – закричал Фред. – Просто признай это! – он звучал пьяным. Он произносил слова невнятно, но громко, настойчиво. О чем это он? – Ты. Трахаешься. С. Ним. Просто признай это. Это было унизительно. Что Фред себе думал? Дженнифер ему не изменяла. Она бы сказала Лекси. Откуда Фред такое выдумал? – Говори тише, соседи. Лекси стоило просто развернуться, уйти от этой личной ссоры, но она прокралась ближе по дорожке, чтобы видеть своих друзей, а не только слышать. Она всего лишь человек. Она увидела, как они напряженно стоят друг перед другом, словно воинственные гладиаторы. Готовые напасть или убежать. Лекси видела, как напряженно пульсируют жилы на шее Дженнифер. – Мне плевать на долбаных соседей, – прорычал Фред. – Тогда подумай о Ридли. – Тебе надо было думать о Ридли прежде, чем ты начала трахаться с Джейком, мать его, Гринвудом. Нет, нет, нет. НЕТ! У Лекси словно расплавились кости. Ее тело поплыло. Джейк, ее Джейк? Нет. Этого не может быть. Фред все не так понял. Дженнифер так ему и скажет. Это абсурд. Мгновение тянулось вечность. Дженнифер не исправила своего мужа. Она вообще ничего не сказала. Лекси не могла оторвать взгляда от лица Фреда, которое выглядело распухшим от предательства и отчаяния. Она не знала об этом, но ее собственное лицо было искажено шоком. Птички радостно чирикали, не обращая внимания на ядовитые слова, каждое – рубящее их жизни, как меч. Соседская собака залаяла, выдавая, что ее хозяев все же не было дома. Дженнифер везучая, ей не нужно переживать, что соседи услышат ссору. Везучая хренова Дженнифер. – Я проследил за тобой, Дженифер. Черт возьми. Я не хотел оказаться прав, но неделя за неделей – один и тот же счет за отель. – Я тебе говорила – это оплата за спа. Столько стоит массаж и маникюр. – Прекрати, нахер, врать, Дженнифер. Я проверил. В отеле нет спа. Это стоимость номера. Я платил за номер, где мой лучший друг трахал мою жену каждый вторник. Лекси сидела на земле. Она не помнила, как села, но, возможно, ее тело предвидело, что она может упасть, и обезопасило ее. Она уронила голову в ладони. Она не могла смотреть на них. На эту пару, раздиравшую ее жизнь на куски своими обвинениями, своей ложью. Она услышала звук разбивающегося стекла. Может, Фред бросил или уронил свой стакан. Она услышала его всхлипывания. Рыдания взрослого мужчины всегда были ужасно болезненным звуком. Вторники? Джейк всегда работал допоздна по вторникам. Лекси на руку села тля. Она смахнула ее и обнаружила, что на мгновение обеспокоилась розами Дженнифер – могут ли они быть заражены? Потому что так было всегда, они переживали друг за друга, они приглядывали друг за другом. Потом мозг Лекси догнал ее инстинкты, и она пожелала, чтобы сгнили розы Дженнифер, ее дом, ее семья, вся ее чертова жизнь. Всплеск адреналина, который почувствовала Лекси, прорываясь по дорожке, испарился так же быстро, как появился. Она больше не чувствовала себя готовой к конфликту, она была сломлена. Было ощущение, будто ее кто-то колотил в грудь. У нее тряслись колени, когда она заставила себя встать. Она поспешила к машине, прерывисто дыша. Прорвалась сквозь облако мошек, висящее в воздухе. Нет, нет, нет. Фред ошибся. Он должен ошибаться. Джейк и Дженнифер? Она бы знала такое о своем муже. Она бы узнала. Изменщиков всегда в конце концов накрывают, не так ли? Мысль была абсурдной, потому что как только она сформировалась у нее в голове, она одновременно поняла, что именно это и случилось в тот момент. Она узнала. Ее тошнило. Она хотела кричать. Рвать на себе волосы. Лечь на дорогу. Она плюхнулась на водительское сиденье и поборола желание биться головой о руль, снова и снова, пока не добилась бы какой-то ясности. Она не стала. Вместо этого она медленно повернула ключ зажигания и уехала. 29 Эмили Суббота, 25-е мая Я одета в пижамные шорты, купленные в Jack Wills, когда мне было лет двенадцать. Тогда мама выбирала почти все мои вещи и покупала все большое и удобное. Теперь они меня облегают, как вторая кожа, но мне все равно нравится их носить, хотя они потрепанные и выцветшие. Я жалею, что мама постирала толстовку Ридли. Он оставил ее у меня дома как раз перед тем, как мы расстались, потому что он играл в мяч в саду с Логаном, и они использовали свои толстовки вместо ворот. Он пошел домой в футболке, совсем забыв о грязной толстовке. Мама бросила ее в стирку вместе с моими вещами, но теперь я жалею, что не остановила ее, потому что скучаю по его запаху. Я все равно в ней сплю. Но теперь она пахнет не им, а мной. Потом от беспокойных ночей, когда сон от меня ускользает. Хотя мой запах кажется мне странно незнакомым. Я это придумываю, или дело в каком-то странном новом гормоне? Вот дерьмо. Полное дерьмо. Полнейшее чертово дерьмо. Как это может происходить? Я не могу спать ни ночью, ни днем. Отчасти я этому рада. Если могла бы, мне бы приходилось просыпаться и вспоминать реальность заново. Мою реальность. Выигрыш – урааааааааа! Ребенок – твою мать! Я не могу родить ребенка. Я сама ребенок. Я это знаю. Не просто потому, что мама назвает меня своей малышкой, но потому, что так и есть. Но как мне это остановить? Ну, то есть я знаю про аборты и все такое. Я не полнейшая идиотка. Но как мне пойти к врачу и рассказать, что случилось? Я полнейшая идиотка. Понесет ли он уголовную ответственность? Технически, секс с несовершеннолетними – это уже не просто секс, не так ли? Это педофилия. Это серьезно. Я не хочу, чтобы Ридли попал в тюрьму, но, с другой стороны, тогда он не сможет делать с другими то же, что со мной. Но даже так – нет. Я не хочу, чтобы он попал в тюрьму. О господи! О господи! Я просто хочу от этого избавиться. Я не могу сейчас об этом думать. Я не буду. Просто не буду. Я встаю, стаскиваю пижаму и надеваю свой костюм. Я оглядываю себя в зеркале в полный рост. В нашем старом доме мне приходилось вставать на кровать, чтобы осмотреть свой наряд, потому что мое зеркало висело на уровне головы и было не слишком большим. Теперь у меня есть настоящая гардеробная с двумя зеркалами в полный рост друг напротив друга, поэтому в них бесконечное количество моих отражений, удаляющихся, становящихся все меньше, пока я не исчезаю совсем. У меня крутой костюм. Я провела вечность на Amazon, пытаясь собрать наряд Зендаи. Я хотела найти классный вариант, а не какое-то дешевое синтетическое дерьмо, в котором я была бы в серьезной опасности загореться, если слишком близко подошла бы к горячей лампе. В итоге Сара заказала для меня точную копию. Она такая восхитительная! Крохотный шелковистый топ и вельветовые шорты. Мне это подходит и выглядит мило, придавая мне вид соседской девчонки. Сара думала, что я могу пожалеть о выборе слишком незаметного наряда, поэтому она также заказала точную реплику фиолетового концертного костюма Зендаи. Он настолько гламурнее и сексуальнее! Вырез до талии, золотые сапожки, даже розовый парик. Я снимаю милый наряд и натягиваю фиолетовый. Я застегиваю ботинки, выпрямляюсь. Осторожно надеваю парик. Снова оглядываю свое отражение. Я преобразилась. Такое облегчение стать кем-то другим. Маме ужасно не понравится. Это потрясно! Я провожу руками по своему все еще плоскому животу. Не знаю, когда он начнет расти, но я рада, что это не сегодня. Сегодня я должна быть сексуальной, милой, идеальной. Что подразумевает под собой плоский живот. Вечернее солнце заливает мою новую ультракрутую спальню. Мне нужно лишь щелкнуть переключателем, и электронные жалюзи закроются, но я этого не делаю. Мне нравится, как тепло и свет падают в комнату, на мое тело, липкое и разгоряченное. Я провожу руками по бедрам, по ягодицам, по талии, вспоминая невыразимое удовольствие, которое мы дарили друг другу. Я никогда такого не чувствовала до Ридли. Я не знала, что люди могли вызывать друг у друга такие ощущения. Что, если я никогда такого больше не почувствую? Что, если ничье прикосновение не сможет так меня оживить? Я узнала все о теле Ридли, прежде чем мы начали заниматься сексом. Или так мне казалось. В детстве мы с ним вместе купались в пенных ваннах и детских бассейнах. Это прекратилось, когда мы пошли в школу, но мы все равно постоянно бывали друг у друга в домах, палатках, садах, кухнях, жизнях. Поэтому я знала, что у него на веках были крохотные голубые венки, которые видно только когда он спит. Знала, что у него есть шрам от ветрянки на челюсти (справа) и родимое пятно на бедре, похожее на лужицу растопленного шоколада. Я знала, что у него росла дорожка волос вниз от пупка и два пучка темных волос под мышками. Я не знала, на что способно это тело. А теперь знаю, поэтому я никогда не буду прежней. Мы никогда не будем прежними. Быть друзьями недостаточно. Внезапно мне не нравится жар, солнечный свет и вообще ничего. Я не могу пойти на вечеринку. Мое тело свинцовое, отягощенное воспоминаниями и последствиями. Мой папа постоянно повторяет, что жизнь прекрасна, все теперь чудесно и так будет всегда. Я хочу этого. Я хочу ему верить. Но мама все спрашивает, в порядке ли я, все ли хорошо, и мне кажется, что я могу рухнуть под ее пристальным вниманием. Я ложусь на кровать и пялюсь в потолок. Я держу веки широко открытыми, но большая слеза все равно соскальзывает по моему лицу. Я нетерпеливо ее вытираю. Мне нужно пойти на вечеринку. Мне нужно поговорить с ним. Сначала с ним. 30 Лекси Я крепко сжимаю ламинированное расписание, выданное организатором вечеринки, в руке, почти как ребенок, цепляющийся за любимую игрушку. Первая версия была напечатана на плотном кремовом картоне, но так как прогноз погоды обещает еще один ливень позже вечером, организатор его ламинировала, чтобы я могла сверяться с ним независимо от погоды. Она очень предусмотрительная, должна я сказать. Она учитывает каждую возможную проблему. Я невольно думаю, что, если бы она управляла страной, мы бы, наверное, избавились от национального долга за следующую декаду. Но это не так. Она организовывает вечеринки для людей, у которых больше денег, чем здравого смысла. А я твердо причисляю нас к этой категории, замечая, как персонал раздает блестящие светящиеся палочки с монограммой, украшенные кристаллами Swarovski. Любой назвал бы эту вечеринку невероятной. Так как я не участвовала в планировании, меня удивляют и впечатляют декорации и дизайн. Это не просто вечеринка – это смесь ярмарки, цирка и съемочной площадки. Люди поняли, что она будет эффектной, и очень постарались над костюмами. Вокруг много девочек и женщин в оборках и сетчатых колготках, с цилиндрами на головах. Есть мужчины, переодетые в бородатых дам, львов и инспекторов манежа, в зависимости от их самовосприятия (смешные, ласковые или альфа-самцы соответственно). Многие одеты в разнообразные блестящие костюмы, я вижу несметное количество клоунов. Это плохое место для страдающих коулрофобией. Я поглядываю на план каждые несколько секунд, но сколько бы я его ни читала, детали не остаются у меня в голове. Организатор расписала, где и когда состоится каждое «событие». Очевидно, как на большинстве вечеринок, здесь будут еда, напитки, танцы, но также фокусники, артисты и возможности сфотографироваться, о которых я должна знать. Я никогда прежде не сталкивалась с вечеринкой, имеющей точное расписание, и меня это сбивает с толку. На устраиваемых нами в прошлом детских вечеринках мы смотрели на время только для отсчета минут до окончания бардака. Мы устраивали рождественские вечеринки. Тогда мы приглашали к себе друзей и соседей, предлагая им приносить с собой разную выпивку, а если я чувствовала себя очень продуктивной, то ставила в духовку парочку мясных пирогов. На тех вечеринках я ожидала тридцать с чем-то гостей, а сегодня мы ждем чуть больше трех сотен. Я понятия не имела, что мы знаем столько людей. Прочитав список приглашенных, я все еще в этом не убеждена. Джейк выполнил свое обещание пригласить всех, кого мы знаем – неважно, насколько поверхностно, – и на наши приглашения ответил огромный процент гостей. Только горстка людей отказалась, и то потому, что их не было в стране. Я удивлена, но Джейк был прав – даже дети из новой школы согласились. – Нельзя переоценить, какой восторг вызывает наш выигрыш у других, – самодовольно сказал Джейк сегодня утром. Мы лежали в кровати, проглядывая список гостей. Он отреагировал на подавляюще положительный ответ незамутненной радостью. Я же едва скрывала панику. – Я беспокоюсь, что сегодня будет много незнакомых людей, – признала я. – У нас много охраны. Я думаю, они заметят разницу между незнакомым нам пятнадцатилетним мажором из новой школы и пятидесятилетним бандитом с пирсингами, собирающимся нас ограбить. Это не так уж сложно. Я никогда не слышала, чтобы Джейк опускался до стереотипов, используя пирсинг, чтобы обозначить потенциально проблемных людей. Так обычно делает Патрик. Мы все прибыли на вечеринку в шесть вечера. Это Джейк придумал начать рано – он хочет, чтобы ночь длилась вечно, но это невозможно, даже деньги не могут изменить пространственно-временной континуум. Дети исчезли в ту же секунду, как мы вышли из машины. Они слились с толпой, выискивая своих друзей – я уверена, как старых, так и новых. Джейк ненамного дольше оставался рядом со мной – кругом было слишком много рук, протянутых для рукопожатия, множество похлопываний по спине. Мы неизбежно разделились из-за людей, требующих нашего внимания. Все словно потеряли голову от восхищения и поражены вечеринкой. Нас постоянно поздравляют с выигрышем, восторгаются вечером, коктейлями и нашими костюмами. Я оделась в Пьеро, грустного клоуна: свободная широкая блузка с большими пушистыми пуговицами и широкие белые панталоны, черный воротник и тюбетейка. Я довершила образ, напудрив лицо белым, накрасив губы черным и нарисовав большую слезу на щеке. Джейку не нравится мой костюм. Ему не нравится, что я переоделась в мужчину. Он хотел, чтобы я пошла в чем-то облегающем, блестящем. Он насмешливо называет мой наряд «монотонным костюмом мима». Но Джейк упускает суть. Пьеро был стандартным персонажем цирка и пантомимы многие столетия, вызывая жалость у зрителей своей тоской по любви Коломбины (которая обычно разбивает ему сердце, уходя от него к разноцветному Арлекину). Определяющая черта Пьеро – это наивность. Его принимают за дурака, часто он становится жертвой розыгрышей, и все же его любят, потому что его искупляющая характеристика – доверчивость. Я долго думала над своим костюмом. Мешковатое одеяние и белое лицо предоставляют мне немного вожделенной анонимности. Когда я не возле Джейка, одетого в инспектора манежа (нет, даже в Инспектора манежа), меня не так легко узнать. Я могу неспешно плыть сквозь тихий гомон вежливых разговоров, присущих началу вечеринки, и звон бокалов. Я вдыхаю пьянящий аромат опаленного солнцем луга и запахи вкусной еды, и никто меня не беспокоит. Нельзя отрицать, что вечеринка выглядит восхитительно. Я никогда в жизни не была ни на чем настолько громадном и не думаю, что многие – или вообще кто-нибудь из гостей – бывали. Каждая деталь расположена так, чтобы создать захватывающее, магическое зрелище. Официанты наряжены в акробатов, они все невероятно спортивные и привлекательные. Куда бы я ни повернулась, везде выпуклые бицепсы и крепкий пресс. Они разносят подносы с разноцветными коктейлями, из которых торчат кусочки карамелизированных яблок или сладкой ваты и красные с белым трубочки. Между деревьями крест-накрест развешаны гирлянды с десятками разноцветных лампочек. Сейчас еще слишком рано, чтобы они сильно привлекали внимание, но они однозначно притягивают взгляд. Всюду расставлены ледяные скульптуры рычащих львов и тюленей, балансирующих мячиками на носах, а огромные кресла-мешки стоят вокруг костров и шоколадных фонтанов, привлекающих группы подростков. Даже подростки получают удовольствие. Я знаю, потому что они не сидят стайкой, прилежно уткнувшись в телефоны, а разговаривают, смеются, подталкивают и обнимают друг друга. Я вижу много похожих девочек в крохотных, блестящих нарядах, с крашеными светлыми волосами и темными корнями, достающими примерно до уха. Я понимаю, что это сделано специально и так модно, потому что однажды я сказала, что это выглядит неопрятно, небрежно, и Эмили закатила глаза. – В этом и суть, мам. Их юные лица все еще упруги и полны запала. Полагаю, позже, сегодня вечером, они будут румяниться от алкоголя, может, наркотиков, может, секса, но прямо сейчас они излучают невинность и надежду. Я ищу в каждой группке Эмили, Меган или Ридли. Привычка. Я делала это с их младенчества. Проверяла, где они, как они себя чувствуют. Прибегала, если одному из них нужно было в туалет, покушать или когда возникали ссоры. Конечно, теперь все по-другому. Я не могу уладить их разногласия. Я ничем не могу помочь. Меган не приглашали, и со стороны Пирсонов было бы наглостью заявиться, учитывая обстоятельства, но это в их духе, поэтому я подобного не исключаю. Мы не слышали о них ничего с моего звонка Карле. Их молчание особенно обескураживает, потому что долгое время их было так много в нашей жизни. Но по большей части это облегчение. Триумф. Что они могут сказать? Что они могут сделать? Я чувствую маленький огонек гордости, что смогла разобраться с ними так эффективно, так окончательно. Но Хиткоты? Это совсем другой зверь. Эмили говорит, что ее не волнует, придет Ридли или нет, но я наблюдала, как она терпеливо сидит, пока визажистка три часа трудилась над ее макияжем и укладывала ее розовый парик перед сегодняшним вечером, так что я ей не верю. Ее это волнует. Слишком сильно. Громкость значительно увеличилась и шум разносится по полю во все стороны. Музыка с танцпола и аттракционов смешивается с уже более веселым смехом, люди перекрикивают друг друга, все уверены, что они смешнее и интереснее, чем были по прибытии, чем люди, с которыми они разговаривают. Время от времени я прохожу мимо облака знакомого дыма, который появлялся на вечеринках моей молодости. Тогда мы называли это травкой. Теперь они зовут это шмалью. Я никогда не пробовала. Я пристально смотрю на детей и с подозрением их разглядываю, но не замечаю даже сигарет, не то что источника зависшей дымки. Они ловкие и хитрые. Таковы люди. – Привет, Лекси, чудесная вечеринка, – Дженнифер улыбается мне. Я не видела ее с пресс-конференции. Странно, но мой первый инстинкт – обнять ее. Это мое тело предает мозг, мышцы и нервы действуют заодно из-за нашего долгого и тесного прошлого. Для нас было нормальным непринужденно обниматься или говорить по душам. Теперь мне стоило бы дать ей пощечину. Я сжимаю руки за спиной, чтобы избежать этого. Она бросается ко мне и целует воздух у моих щек. Когда мы отстраняемся, я сохраняю каменное молчание и просто таращусь на нее. Я смотрю на эту женщину, обманывавшую меня, сделавшую мне больно. Пытавшуюся меня обокрасть.