– Тебе весело? – спрашивает она. – Иногда сложно расслабиться на собственной вечеринке. Я отвечаю не сразу. Я хочу, чтобы было неловко. Я хочу, чтобы она затосковала по нашей былой близости. Я хочу вызвать у нее вину и стыд. Хотя, наверное, глупо считать, что она на это способна. Наше прошлое тонкое, как салфетка. Наше будущее беспокойное и запутанное. Я все еще не совсем осознаю тот факт, что у нее хватило наглости заявиться сюда. Я знаю, что ее пригласили, я знаю, что она приняла приглашение, но крохотная частичка меня все еще думала, что, когда дойдет до дела, у нее, возможно, хватит такта понять, что она не должна быть здесь. Нет. Она наглее этого. Более опасная. Я пытаюсь понять, что значит ее присутствие здесь. Она уже знает, что предложенная ей Джейком взятка никогда не попадет на ее банковский счет? Что она об этом думает? Потом я замечаю ее костюм и все понимаю. Она одета в облегающий, шелковистый комбинезон, покрытый контрастирующими цветными ромбами, ее лицо обрамляет сложный кружевной воротник. Она оделась в Арлекина. В соперника Пьеро в борьбе за сердце Коломбины. Мне остается гадать, как я могла дружить с Дженнифер так много лет и не особо замечать ее фигуру. Она высокая, дюймов на пять выше меня, я всегда знала, что у нее длинные ноги, но теперь я замечаю ее пышную, округлую грудь, ее прямую осанку, ее тонкую талию. – Кто тебе рассказал про мой костюм? – спрашиваю я. Не вижу смысла притворяться. – Кажется, Джейк проговорился, – говорит она с улыбкой настолько же неискренней, насколько широкой. Я хочу знать, когда. Когда она с ним говорила и что еще было сказано. Но я не доставлю ей удовольствия, спрашивая об этом. Ее костюм – это вызов. Пренебрежение. Объявление войны. – Что было не так с твоим мужем? – внезапно спрашиваю я. Это просто вырвалось. Я не планировала обсуждать вопрос в открытую. – Не так? – она не сразу понимает, о чем я, или просто притворяется. Она должна знать, что я узнала бы рано или поздно, учитывая, что Фред знает. Я собиралась молчать вечно, притворяться, что это недостойно моего внимания, их жалкая маленькая интрижка, но если я буду продолжать хранить тайну, то я, возможно, только добавлю им драмы, острых ощущений. Бросить вызов ей – это не то же самое, что оставить Джейка. Если убрать секретность, эта их интрижка не будет такой захватывающей. Она развалится. Я об этом позабочусь. Что бы это ни было. Любовь или похоть. – Почему ты просто не удовольствовалась им? – вызвающе спрашиваю я. – Фредом? С Фредом все в порядке. Я люблю Фреда. – Нет, не любишь, – устало говорю я. – Ну, может, и нет, – пожимает плечами она. – Нет. Но однажды любила, кажется. С ним все в нормально, но твой муж попросту лучше. Ты не согласна? Было с самого начала ясно, что тебе достался лакомый кусочек. Не считая денежного вопроса. Он просто не мог удержаться на работе, а? – Это никогда меня не беспокоило. – Неправда. Мы говорим с чудовищной откровенностью. Пара женщин, относившихся друг к другу наилучшим образом, а теперь – наихудшим. Мы знали друг друга не только в наши самые смелые и прекрасные, но и в самые ужасные и разбитые моменты. – Ну, теперь проблемы с деньгами остались у нас в прошлом, – отмечаю я. – Да. Неожиданная близость такой жестокой честности только подчеркивает пропасть между нами. – Он теперь очень состоятельный мужчина. Этот твой лотерейный билет сделал его очень обеспеченным. Это абсурдное преуменьшение. Для кого угодно, кроме, может, Джей Ло, он неприлично богат. Я не наивная, я знаю, что это может значить. Богатые мужчины – это приманка для женщин вроде Дженнифер. – Знаешь, я никогда не думала, что мне нужно приглядывать за тобой. Я всегда считала, что Карла больше во вкусе Джейка. Она настолько более… – Очевидная? – перебивает Дженнифер. – Я хотела сказать «эффектная». Ну, что ж, не зря говорят, что тихони хуже всех, – я недостаточно внимательно приглядывала, не так ли? Я не могу продолжать этот разговор. Я не смогу долго притворяться более крутой, более спокойной, более уравновешенной, чем на самом деле. – Хорошего тебе вечера. Не налегай на коктейли. Я так поняла, они довольно убийственные, – говорю я, поворачиваюсь и растворяюсь в толпе. 31 Эмили Вечеринка просто запредельная!! Я наблюдаю за реакцией окружающих, и меня почти тошнит от восторга, когда они подъезжают и видят большой купол, танцпол – это потрясающе. И когда они слышат о том, что диджей Грег Джеймс с «Радио 1» действительно будет играть сегодня – их лица!! Скарлетт, Лив и Нелла от меня не отходят. Они прилипли ко мне, как клей, и хоть я перехожу в другую школу и, если верить маме с папой (на редкость в чем-то согласных), должна искать новых друзей, я с благодарностью цепляюсь за своих новых «старых». Мы зависаем у водочной горки, которую мама наивно назвала «очень впечатляющей ледяной скульптурой». Предположительно, это только для взрослых и рядом даже стоит сотрудник, который должен контролировать, кто из нее пьет, но ему, похоже, скучно и самому едва больше восемнадцати, поэтому – сюрприз, сюрприз – он не спрашивает у четырех полураздетых девочек, сколько нам лет. Я быстро выпиваю три шота один за другим. Первый отвратительный, он обжигает горло, и мне хочется сблевать, но второй и третий проглотить легче. Я понимаю, что в нынешних обстоятельствах сейчас для меня худший момент начинать пить. И лучший. Мне не стоит пить, потому что я беременна. Мне нужно думать, потому что я беременна. От этой мысли меня панически тошнит. Я выбрасываю ее из головы. Я смотрю, как гости собираются в случайные группки, а потом легко распадаются, словно в сложном танце. Куча людей подходят ко мне сказать, что они за меня рады, и, когда это происходит, Скарлетт, Лив и Нелла хлопают или подпрыгивают – по сути, ведут себя как чирлидерши, потому что слышат просто слова. Но я слышу чувства, и мне кажется, что за улыбками и поздравлениями скрывается что-то темное. Зависть, горечь, презрение. Я чувствую их вкус на языке, хотя, может быть, это просто водка. Я ощущаю их запах в воздухе. Или это шмаль? Я постоянно вглядываюсь в толпу, чуть ли не вытягивая шею, не слишком незаметно ища Ридли. Обычно настолько отчаянное поведение девочки вызвало бы у ее подруг насмешки, но они притворяются, что не замечают. Они делают мне много поблажек, потому что для богатых девочек другие правила. В конце концов я замечаю Ридли. И когда я вижу его, меня бесит, что моей первой мыслью оказывается «спину ровно, грудь вперед». Я смотрюсь в экран телефона, удостоверяясь, что у меня все в порядке с макияжем, тушь не размазалась под глазами. Я полагалась на его излишнюю самоуверенность. Девочки говорили, что у него не хватит смелости объявиться, особенно без Меган, его напарницы, но я знаю его лучше. Он не страдает недостатком смелости. Ридли калечит себя по жизни. Поэтому, когда мы начали встречаться, я ценила в нем нежность, делавшую нашу связь лучше, чем у других. Меган, его родители, его друзья – все они видели его энтузиазм, но только я получала его нежную трепетность. Пока это не прекратилось. Он приходит со своими друзьями по регби. Банда мальчиков источает развязность – они привыкли, что их замечают и ценят, – другие же мальчики рефлекторно сутулятся и съеживаются. Ридли должен стесняться, но это не так. Все иначе, когда появляются хоккеистки. Несмотря на то, что они оделись одинаково для максимального эффекта, мне кажется, что они притягивают внимание способом, обесценивающим их. Девочки чаще всего подвергаются оценке, но их часто считают недостаточно сильными, и, даже если они проходят испытание пристальным вниманием, их награда – это просто одобрение от какого-то парня. Я не говорю, что это справедливо, но так и есть. Может, если мы все заметим, как дела обстоят на самом деле, мы сможем начать что-то менять. Он одет в костюм силача. Довольно нелепый, потому что весь состоит из искусственных мышц и всего такого, но так как Ридли более мускулистый, чем парни его возраста, ему костюм идет. Я беру коктейль с подноса проходящего мимо официанта. Это помогает мне чем-то занять руки. Раньше мы играли в переодевание вместе. Я не имею в виду недавно, типа ролевых игр (мы же не грустная пара за сорок!) – мы играли в переодевание в детстве. Втроем. У мамы была огромная плетеная корзина, которая использовалась как коробка для переодеваний. Туда были набиты бесконечные костюмы со Всемироного дня книги, Хэллоуина и тематических вечеринок. Но когда мы играли, только Меган утруждалась отыскать полный и сочетающийся наряд, а мы с Ридли предпочитали составлять собственные безумные прикиды. Каска пожарного, римская нагрудная пластина, балетная пачка. Мы ревели от смеха, облачая друг друга во все более нелепые наряды. Разноцветный парик, неоновые браслеты, ангельские крылья. Сегодня он не выглядит смехотворно. Он выглядит сексуально. И круто. Мои внутренности бурлят, словно кто-то вдохнул в меня жизнь. И я точно знаю, что мгновенно приму его назад, если смогу, потому что желание побеждает достоинство каждый раз, когда дело доходит до любимых людей. Но потом парни из команды регби немного отходят, и я замечаю, что Ридли не один – помимо парней, с ним еще девочка. Эви Кларк. На мгновение расслабившись оттого, что он пришел не с Меган, я тут же вскипаю от ревности. Я ненавижу Эви с ее поддельной сумкой Michael Kors. Я вспоминаю, как она дергала меня за волосы, пинала мои голени в той гадкой кабинке туалета. Ее не приглашали. Мы с папой специально не пригласили Меган и всех ее прихвостней. Что она здесь делает? Я смотрю, как Ридли непринужденно обнимает ее за плечи. Это может быть дружеский жест. А может быть и что-то большее. Я залпом выпиваю напиток, который держу. Он мне нужен. Что-нибудь, чтобы притупить, перекрыть этот поток эмоций, эту острую боль. Я думаю: «Черт, я теперь богата», а потом: «Представьте, как можно меня не хотеть, когда я настолько богата. Он, наверное, совсем меня не хочет». И это вызывает у меня сильную грусть и ощущение бессмысленности. – Я сделаю так, чтобы Эви Кларк выгнали, – говорю я Скарлетт. Я ожидаю, что она кивнет, но нет, она просто кладет руку мне на предплечье, острожно, мягко. Так как это первое проявление ее несогласия с чем-либо, что я предлагала с того момента, как мы подружились, ее заботливый жест становится только более значимым. Мне хочется плакать. – Пойдем посмотрим, что еще есть на этой вечеринке, а? – непринужденно предлагает она. Я пытаюсь. Я пытаюсь просто насладиться вечеринкой. Ну, то есть она феноменальная, я была в таком предвкушении, работая над ней с папой и Сарой, мне хочется, чтобы только она имела значение, но я не могу перестать думать о Ридли. Я постоянно ощущаю его присутствие. Он сейчас находится ближе всего ко мне за четыре последние недели. Я думала, это будет приятно, но это пытка. Как и говорила мама. Она говорила, что мальчики запрограммированы терять интерес, но это неправда и я ненавижу ее за это обобщение. Моя боль особая и абсолютная. Никому не понять. Я постоянно прикладываю руку к животу, к комку клеток, которые угрожают разрушить мне жизнь. Которые могут сделать мою жизнь потрясающей. Я не знаю. Скарлетт замечает. – Ты в порядке? У тебя живот болит? Тебя тошнит? – Немного, – признаю я. Она решает, что это от алкоголя. Лучше так, чем если она заподозрит настоящую причину. Я ненамеренно двигаюсь в том же направлении, что и он, пока мы исследуем вечеринку. Когда он идет кататься на колесе обозрения, я становлюсь в очередь; когда он ест у будки с тушеной свининой, я совсем рядом у соседней, отщипываю сладкую вату. Потеря понимания, легкости и близости между нами катастрофическая, непостижимая. Эви Кларк занимает положенное мне место, пристроившись под его рукой, она разделяет с ним шутки, его напиток, его пространство. Я смотрю на него, думая обо всех местах, где мы занимались этим, обо всех частях моего тела, к которым он прикасался. Все внутри меня переворачивается. – Тебе надо перестать за ним следить, – стонет Скарлетт. – Пойдем потанцуем. Я смотрю на нее – или, по крайней мере, пытаюсь. Коктейли намного приятнее шотов водки. Они сладкие и с фруктовыми вкусами. Их легко пить. Алкоголь прекрасен, и он мой друг, потому что с ним вещи не имеют для меня значения. Может, они важны человеку, которым я была – или буду завтра, – но прямо сейчас все не имеет значения. Я парю. Алкоголь ужасен. Я выпила слишком много. Я болезненно зажата между отчаянием и вожделением. Я сейчас обожаю Скарлетт, потому что она правда старается быть настоящей лучшей подругой – не просто лучшей подругой кого-то богатого, – но я проигнорирую ее. – Я пока не хочу танцевать. Танцпол находится в другом направлении от Ридли. – Тогда как насчет воды? Нам всем нужно попить воды. Нелла, Лив, сходите. Я останусь с ней. Потом случается чудо. Ридли отходит от Эви Кларк и направляется прямо ко мне! Он смотрит на меня так, словно вокруг нет трех сотен других людей. Я слышу, как Скарлетт тихо присвистывает и Лив смеется, но потом они отступают. Исчезают. Пуф. И все. Вместе со звуком и другими чувствами. Есть только он, идущий ко мне, смотрящий мне в глаза. Он остался уверенным в себе, но это потому, что он не знает того, что знаю я. Он считает себя парнем, готовящимся к выпускным экзаменам, подготовительным курсам, университету, будущему. Он не знает того, что знаю я, и эта мысль на мгновение меня приободряет – может, у меня больше власти. – Приветик. – Привет. – Отличная вечеринка. – Спасибо, – я благодарю его автоматически, потому что по такому сценарию действовала сегодня раз пятьдесят. Он не отвесил мне комплимент с таким же энтузиазмом, как некоторые – на самом деле, в нем, возможно, даже слышались саркастические нотки, но, может, и нет. Водка и коктейли делают слова людей размытыми. Их лица не остаются на месте. Ридли поглядывает на других окружающих нас людей: Скарлетт, Лив, Неллу и троих-четверых его друзей. Лив и Нелла не пошли за водой. Никто никуда не идет, все смотрят на нас. Они даже не утруждаются притворяться, что разговаривают между собой. Это довольно круто, словно мы Ким Кардашьян и Канье, но это и ужасно, ведь я знаю, что Ридли проявит себя не с лучшей стороны перед другими. Лучшую сторону он показывал наедине со мной, когда валял дурака, подбрасывая Maltesers в воздух и ловя их ртом или забрасывал мяч и останавливался поцеловать меня каждый раз, когда попадал десять раз подряд (что случалось часто, потому что он очень хорош в спорте). Я допиваю свой коктейль, потому что не знаю, что еще делать. – Ты теперь пьешь? – Ридли звучит удивленно, но довольно. – Жизнь меняется, – говорю я, пожимая плечами. Это, типа, противоположность правде. Потому что да, я теперь пью, и да, моя семья стала миллионерами, и да, наши родители перестали общаться, и да, он сфотографировал меня без штанов, пока я писала. Но я люблю его. Это не изменилось и это единственное, что имеет значение. – Сколько ты выпила? – спрашивает он. – Недостаточно, – отвечаю я со смехом. Снова, скорее всего, противоположность правде. Но это звучит круто, будто мы в фильме или вроде того. Нелла поднимает руку и щелчком пальцев зовет официанта. Другие смеются, и один из друзей Ридли говорит: – Ты это серьезно только что сделала? – Моей подруге нужен напиток, – пожимает плечами Нелла. Она обиженно надувает губы, и мы снова смеемся. Появляется парень с подносом и позволяет всем нам взять по коктейлю, хоть и выглядит неуверенным. – Вам всем есть восемнадцать, да? – Это ее вечеринка, – говорит Лив, указывая на меня. Не совсем отвечая на вопрос, но также и давая очень определенный ответ. Мы чокаемся и выпиваем. Парни шутят, что коктейли для «чертовых девчонок», и спрашивают, где они могут достать пиво. – Там есть бар, – говорю я, указывая на одну из палаток.