Он идет на кухню за напитком для меня. И возвращается с бокалом белого вина, а я к тому времени уже присоединилась к разговору его друзей о книгах, которые они читают в данный момент. Они оживленно обсуждают сюжеты и персонажей, и случайно вышло, что я читала книгу, находящуюся в центре дискуссии, поэтому я могу согласиться, что концовка была очень впечатляющей. Худая женщина в платье с цветочным узором, Дита, затыкает уши пальцами и громко повторяет: «Ла, ла, ла». – Я ее не дочитала, осталось еще две главы, – со смехом говорит она. – Разве она не была слегка предсказуемой? – спрашивает бородатый мужчина, Мандек, выглядя искренне обеспокоенным этим. – Ну, иногда получить ожидаемое – это как раз то, что нужно, – замечаю я. – Правда, – соглашается он. Я пытаюсь определить, кто из них работает в издательстве или библиотекарем, потому что не могу представить, с чего бы еще им всем быть настолько осведомленными и увлеченными книгами, но обнаруживаю, что Дита и Мандек работают в прачечной с Тома. Сабина, самая младшая из нас, работает уборщицей в местном полицейском участке. – Хорошие работы, – объясняет Сабина, – достаются моей семье. Я никогда не приношу домой свои переживания. Я киваю, это неоспоримая правда. Потом я узнаю, что мы в доме Диты и Мандека. Я осыпаю их благодарностями за то, что они пригласили меня. – Друг Тома – наш друг, – говорят они. Никто не упоминает о выигрыше в лотерею. Это стоит отметить, потому что люди в последнее время редко разговаривают со мной о чем-либо другом. Я не думаю, что Тома рассказал кому-то о моем везении или его удаче. Я чувствую облегчение. Если бы рассказал, я не могла бы быть просто еще одним гостем. Я перехожу от одной группки к другой. Разношерстная компания – они напоминают мне знакомства, которые мы с Джейком заводили в отпуске, когда были гораздо моложе. Кратковременные связи с людьми из разных сфер жизни. Все со своими историями и прошлым, но никто ими не делится. Это делает вечеринку интересной. Есть какая-то свобода в том, чтобы говорить с этими людьми, встретившимися случайно, по воле обстоятельств. Они не учились вместе в школе, как и их дети не учатся, они не встретились на занятиях для будущих мам, они даже не живут в одном районе, а разбросаны по городу и стране. Их жизни не сплетались тесно годами из-за ответственности или привычки, и есть ощущение, что они хотят проводить время вместе потому, что ценят момент. За первый час вечеринки я встречаю людей из пяти или шести стран. И все же несмотря на то, что мы происходим из разных мест, мы все оказались в одном и том же месте в этот субботний вечер. В доме с террасой в маленьком британском городе – и все, кажется, вполне этим довольны. Их мнения, может, и не были одинаковыми изначально, но они нашли точки соприкосновения, единство и гармонию. Они хотят прожить это по максимуму. Мы хотим прожить это по максимуму. Я считаю себя частью этой мешанины людей, желающих сегодня получить удовольствие. Воздух словно заряжен энергией и радостью. Люди с энтузиазмом пробуют еду друг друга – похоже, все принесли с собой по блюду, которое им больше всего нравится готовить; никому не говорили, должно оно быть сладким или соленым. Однако когда снимаются крышки из пищевой пленки и фольги, создается впечатление, что тушеные блюда с густой подливкой, острые фрикадельки, крендельки, штрудели, пельмени, булочки и хлеб были созданы, чтобы дополнять друг друга так точно, словно Сара-организатор вечеринок написала сложные инструкции. Есть еще большая миска пунша. Если кто-то в начале вечера и знал, из чего он состоит, к тому времени, как его пробую я, смесь однозначно неопределенная. Она сладкая, я чувствую вкус ананаса и рома, но потом замечаю, как кто-то доливает туда бутылку водки. Это легкомысленно и сумасбродно, но я вовсю наслаждаюсь вечеринкой. Тома тоже застает своего друга Владислава за добавлением водки. – Хороший парень, подтверждаешь наши культурные ожидания, – говорит он, хлопая друга по спине. Тот поворачивается ко мне: – Лучше съешь побольше syr smazeny, – предупреждает он. – Это что? – Жареный в кляре сыр. – Звучит идеально, – говорю я и принимаюсь есть. Я знакомлюсь с парой, с которой живет Тома – Джоан и Фрэнк. Англичане, рабочий класс, достойные люди. Фрэнк принес с собой тапочки, Джоан закатывает глаза, но не выглядит слишком недовольной. – Это вечеринка, Фрэнк, на нее надо наряжаться. – Как она? – спрашивает он, указывая на меня. Я просто смеюсь, потому что это добродушный подкол. Джоан обеспокоена уборкой и проводит большую часть вечера на кухне, моя стаканы и пересыпая еду с одной тарелки на другую, чтобы «освободить немного места». Такое впечатление, что каждый раз, когда одно блюдо заканчивается, другое оказывается на столе, принесенное прибывающими гостями. Каждый из них появляется со своей едой и выпивкой, что вызывает все увеличивающееся число радостных возгласов. – Наверное, потому, что они принесли выпивку, – с улыбкой отмечает Фрэнк. Джоан цокает языком, ополаскивая еще одну тарелку в раковине, и говорит мне: – Я слышала, это тебя надо благодарить за то, что нашла нашего Тома. Я улыбаюсь, отпиваю вина. – Он нам как сын. Мы будем по нему скучать. – Да, – мой голос звучит хрипло, словно я жую песок. Ощущается это так же. Я отставляю бокал. Он пустой. Я сбилась со счета, сколько я выпила, а значит – слишком много. Мне стоит проверить свой телефон. Узнать, как проходит моя вечеринка. Мне правда нужно бы вернуться туда. Но я этого не делаю, потому что она кажется далекой, а я чувствую себя отрезанной от нее. Я слышу играющую музыку, и она привлекает мое внимание, захватывает его, держит крепко – сильнее, чем мысль о моей вечеринке. Это не поп-музыка, разносившася из телефона и колонки до этого и заставлявшая людей пританцовывать, – теперь кто-то начал играть на гитаре. Слышатся запросы, и, хоть я не узнаю играемую песню, многие начинают подпевать. Некоторые делают это шумно и невпопад, словно застенчивости никогда не существовало. Я стою в дверном проеме, кивая головой в такт, как никогда ощущая свою ограничивающую британскую сдержанность. Потом Тома постукивает меня по плечу, берет за руку и уводит от пения через кухню – в сад за домом. Он взял меня за руку. Я ему позволила. Я держусь крепко и говорю себе, что это естественно, нормально, совсем не неправильно. Хоть я и замужняя женщина. Хоть его большой палец и поглаживает мою руку, а его тепло проносится по моему телу, как фейерверк. Задний двор шириной всего в несколько метров, но он удивительно длинный и обрывается у железной дороги. На маленьком крыльце возле дома курит и вейпит часть гостей, но Тома решительно проталкивается сквозь них. Мы направляемся в дальний конец сада. Этой весной прошло достаточно дождей, поэтому трава на ухоженных газонах сочная и зеленая, но здесь в ней есть проплешины, указывающие на оживленные детские игры, что подтверждают пластиковый игровой домик и одинокий футбольный мяч. По всей длине натянута бельевая веревка с пластиковыми прищепками, готовыми закрепить новую партию чистой одежды. Кругом, словно веснушки на рыженьких, рассыпаны закрывшиеся нарциссы, лютики и менее привлекательные сорняки. Мы идем к двум видавшим виды белым пластиковым шезлонгам в самом конце сада. Полагаю, тут Дита с Мандеком расслабляются после работы. Я замечаю закинутые на их спинки старомодные клетчатые пледы. Это не самое спокойное место на планете – с грохочущими мимо поездами, – но я понимаю, почему может быть приятно наблюдать за городским пейзажем: рельсами, фабриками и складами. Это немного напоминает мне о Лондоне. Может, Дита и Мандек приехали сюда из городов и скучают по ним. Когда мы добираемся до конца, Тома все еще держит меня за руку. Я смотрю на наши сплетенные пальцы и тут же жалею об этом, потому что он внезапно это замечает и отпускает меня. Мы садимся. Рядом, но на приличном расстоянии. Я накидываю один из пледов себе на колени. Это может быть вино, теплая ночь, разнообразная компания – я могла бы найти несметное количество оправданий, но не могу притвориться, что между нами нет напряжения. Чего-то поблескивающего, тянущегося между нами. Потому что оно определенно есть. На моей вечеринке была выпивка, стоял такой же теплый вечер и да, была разнообразная компания – мне казалось, что я практически никого не знаю, – но все же я не ощущала такой оживленности рядом с Джейком. Я не чувствовала покалывания по коже, небо не казалось таким черным, а звезды – такими яркими. – Ты хорошо проводишь время? – спрашивает он тоном, указывающим, что сейчас для него это важнее всего на свете. Что я для него в приоритете. Что он одержим моим счастьем. – Очень. – Тебе разве не нужно возвращаться на свою вечеринку? – Мне стоило бы, да. Несколько мгновений мы больше ничего не говорим. Сейчас половина двенадцатого. Мне нужно потянуться за телефоном. Мне нужно вызвать такси. Не для того, чтобы вернуть меня к реальности, но чтобы отвезти меня в мой, теперь нереальный, мир. Вместо этого я говорю: – Мне понравились твои друзья. – Я познакомился с хорошими людьми. С некоторыми – недавно, а некоторых я знаю со времен с Ревекой и Бенке. Я хотел всех их собрать здесь сегодня. Я киваю. – Во сколько ты завтра улетаешь? – В восемь утра. – Уже собрался? – Да, – Тома поворачивается ко мне и наклоняется очень близко. На одно безумное мгновение мне кажется, что он меня поцелует, и я задумываюсь, что сделаю, если это случится. Отвечу ли я на поцелуй? Я была полностью верна Джейку с момента, как наши глаза встретились на студенческом собрании больше двадцати лет назад. Это не вопрос самодисциплины или даже похвального и сознательного проявления преданности. Измена просто никогда не приходила мне в голову. Я никого не находила достаточно привлекательным, чтобы меня можно было отвлечь. Я всегда видела только Джейка. И да, я дала клятвы и обещания. Но это относится и к Джейку. Я не думаю, что нарушенное обещание можно когда-либо загладить. По-настоящему. И я нахожу Тома привлекательным. Однако он меня не целует. Мои волосы падают мне на глаза, и он наклоняется, чтобы заправить прядь мне за ухо. Он разглядывает меня достаточно долго, что должно быть неловко, не это не так. Это приятно. – Мне надо снова у тебя спросить, Лекси, прежде чем я внесу деньги в траст. Ты уверена? – Абсолютно, – твердо говорю я. – Потому что я пока ничего не тратил. Они сделали свое дело, не будучи потраченными. У меня снова есть жизнь. Мне необязательно принимать деньги. – Но ты собираешься пустить их на такое доброе дело, – возражаю я. – И твой муж согласен? Я подумываю солгать ему, но не могу. В моей жизни и так много лжи. Я не могу добавить еще одну. – Он не знает. – Разве это не будет проблемой, когда он узнает? – Может быть, – со вздохом признаю я. – Но в данный момент перед нами ряд проблем. – Я не хочу быть еще одной. Я глубоко и решительно вдыхаю: – Как я это вижу, в худшем случае у каждого из нас будет по девять миллионов, чтобы тратить их, как нам захочется. Я хочу потратить свою часть так. Скорее всего, я отдам еще больше. Я не знаю, что с ними делать. Другим они нужны больше, чем мне. Уж это ясно. Тома смотрит на меня с незамутненным восхищением. Это лучший взгляд, которым может наградить один человек другого. Он смотрит на меня с уважением, одобрением, благодарностью и рвением. Словно я показала ему что-то новое в мире. Я робею, но мне это также кажется прекрасным. Что-то поблескивает, закипает и тает в моей груди. – Как у тебя это получается? – спрашивает он. – Что именно? – Так беспокоиться о людях, которых ты даже не знаешь? По моему опыту, беспокоиться за знакомых уже достаточно болезненно. – Я тебя знаю, Тома, – отвечаю я шепотом, хоть я и не хотела, чтобы это прозвучало как секрет. Он отвечает более смелым тоном. Который немного меня встряхивает и отрезвляет. Мне кажется, из-за алкоголя я воспринимаю это как момент близости, а он – нет. Я веду себя мечтательно и романтично. Он хочет убедиться, что на него не подадут в суд, если он примет мой подарок в три миллиона фунтов. – Да, но дело не только во мне. Ты беспокоишься обо всех. Я только один из длинной вереницы людей, – твердо настаивает он. Его слова приводят меня в ярость, делают больно. – Как ты можешь такое говорить? Я не делилась своим выигрышем со всеми подряд. Между прочим, я не делилась им ни с кем, кроме тебя. – Ты отдала мне ровно 2,976 миллиона. – Да. – Очень точная сумма. – Это ровно одна шестая нашего выигрыша. Твоя доля. – Моя доля?