– И тебя это не беспокоит? – резко говорю я. – Конечно, это меня беспокоит. Я просто говорю: что бы ни случилось с Эмили, это вряд ли Армагеддон. Джейк всегда спокойнее относился к наркотикам, чем я. Он считает их неизбежной частью опыта. Мне же они правда кажутся Армагеддоном. Я заставляю себя не звучать слишком испуганной, но не могу не спросить: – Значит, ты думаешь, что-то случилось? – Я не это имел в виду. Послушай, выпей чего-нибудь. Попробуй повеселиться, Лекси. – Я не могу веселиться, – настаиваю я. – В этом-то и половина проблемы, – вздыхает он. Мне хочется спросить, в чем вторая половина. Я хочу сказать ему, в чем. Я дрожу, несмотря на липкую жару в палатке. Жар усиливают недосказанные слова, зависшие в воздухе. Слишком убийственные, чтобы их произнести. – Нам нужно позвонить Ридли и ее друзьям, всем, кто в одной с ней параллели. Всем, кого мы пригласили из старой и новой школы. Нам нужен список нового класса. Думаю, у меня он есть в телефоне, – пока я спешу открыть телефонную книжку, Джейк кладет руку мне на экран. – Просто сделай вдох, Лекси. Она просто где-то там, пьяная, отсыпается. Давай не поднимать шумиху. Не раздувать из мухи слона. Какое первое впечатление мы произведем на родителей из новой школы, если позвоним и скажем, что она потерялась на собственной вечеринке? Если мы позвоним в такое время, они все просто забеспокоятся о собственных детях, половина из которых разъехалась по домам друзей и все такое. Это бы спровоцировало панику. Я гневно смотрю на Джейка, но нерешительно признаю, что он может быть прав. Я оставляю Логана с Джейком в главной палатке и выхожу на улицу поискать Эмили. Я убеждаю себя, что, скорее всего, не случилось ничего по-настоящему плохого, но мои годы материнства научили меня одному: если ребенок не хочет, чтобы его нашли, его, скорее всего, нужно найти. Прогноз погоды оказался точным. Ночной воздух похолодел, по земле начинает стучать дождь, высмеивая оптимистичную надежду британцев на летнюю погоду. Многие покидают уличные аттракционы и ищут укрытия, другие решают отправиться домой и забираются в микротакси. Как лосось, плывущий вверх по течению, я выхожу в черноту, вглядываясь в толпы и тени, ища свою дочь. 35 Лекси – Эмили, Эмили! Мой голос прорезает ночь, звуки вечеринки отдаляются – смех, шум аттракционов, музыка. Я не слышу ничего из этого. Я слышу лишь свое сердце, грохочущее у меня в груди, и напрягаю слух в надежде, что она крикнет в ответ. Я прочесала всю локацию вечеринки, но не нашла ее. Я спрашиваю у всех, на кого натыкаюсь, не видели ли они ее в последнее время. Мне отвечают лишь неопределенными пожатиями плеч и смутными извинениями, что, нет, не видели. Большинство людей просто хотят укрыться от дождя, и мне кажется, что они на самом деле не задумываются над моим вопросом. «Она была одета как Зендая в “Величайшем шоумене”». Пожатие плечами. «Ну, в такое фиолетовое трико». Я теряю терпение от их стеклянных взглядов, их тупого безразличия и спешу продолжить поиск. Я бросаюсь бежать. Я не в такой хорошей форме, как стоило бы. Я провела слишком много часов за столом. Мои легкие не наполняются и не опустошаются полностью – вместо этого воздух застревает у меня в горле, и я задыхаюсь. Я представляю себе ее без сознания, давящуюся рвотой из-за алкоголя, я представляю ее замерзшей, промокшей, одинокой. Лес омрачает каждую мою мысль и каждый вдох: темный, угрожающий, подавляющий. Я не нахожу ее на вечеринке, поэтому мне нужно отправиться в лес и поискать ее там. Деревья густые, некоторые толстые и древние, другие – низенькие и тонкие, совсем еще молоденькие. Их кроны заслоняют весь лунный свет, который еще не успели украсть тучи. Я спотыкаюсь, возможно, наматывая круги, потому что здесь нет протоптанных тропинок, а даже если бы и были, я бы не знала, как им следовать – или в какую сторону. Кустарники цепляются за тонкий хлопок моего костюма, и вскоре все мои руки и ноги исцарапаны. Я хотела бы быть в джинсах. Я хотела бы просто заметить ее, спящую под крупным деревом. Я хотела бы, чтобы я держала ее возле себя весь вечер. Я хотела бы, чтобы мы никогда не устраивали вечеринку. Я так много всего хочу, что мои исполосованные икры – это меньшая из моих проблем. Даже со светом фонарика в телефоне вокруг слишком темно, чтобы что-нибудь отчетливо рассмотреть. Я решаю, что мне нужно вернуться на вечеринку и оповестить охрану. Они могут помочь мне искать. Нам нужно делать это последовательно. Я бегу обратно к палатке с танцполом. Я понимаю, как долго искала, когда замечаю, что музыка стихла, диджей свернулся – он, наверное, уже едет домой. Танцпол, усеянный разлитыми напитками и обломками раздавленных пластиковых стаканчиков, похож на место преступления. Конфетти от хлопушек плавает в лужах, натоптанных мокрыми и грязными подошвами. Со включенным верхним светом место, казавшееся невероятным совсем недавно, теперь сырое и грязное, как общественный туалет. Никто не убирает. Персонал слишком изможден, чтобы утруждаться и натягивать улыбки при виде меня. Они сутулятся и горбятся, подавляют зевки и засовывают руки в рукава своих пальто, несомненно, очень радуясь, что мы решили устроить уборку завтра при свете дня. Осталось всего несколько гостей. Джейк по-прежнему поглощен разговором с одним из них, но я не узнаю этого человека. Я замечаю Логана – кажется, он спит. Он обмяк на высоком барном табурете, положив голову на стойку. – Я не могу ее найти, – кричу я. – Джейк, Джейк, нам нужно вызвать охрану. Нужно вызвать полицию. Я не могу ее найти. Конечно, это привлекает всеобщее внимание. Персонал мгновенно меняет свое усталое поведение на оживленность, любопытство и панику. Задержавшиеся гости борятся с опьянением и смотрят на меня с непониманием и тем извращенным интересом, с которым зеваки наблюдают за автокатастрофами. Джейк быстро подходит ко мне. Он уводит меня из центра внимания, решительно положив руку мне на поясницу. В прошлом этот жест казался нежным и собственническим, но теперь это похоже на манипуляцию. Похоже, его главный приоритет – избежать публичной сцены. Не допустить, чтобы кто-то еще расстроился или встревожился. Ну, то есть, не считая меня. Мне на это плевать. Я лишь хочу знать, где Эмили. – Я везде ее искала. Ее нигде нет. – Она объявится, – он улыбается. Если он пытается меня успокоить, то у него не выходит, потому что он просто кажется мне самоуверенным и раздражающим. – Когда? – Все в порядке. – Очевидно, что нет. Мы разговариваем раздробленными предложениями, они вырываются, как пули: коротко, но смертельно. Джейк глубоко вдыхает. Машет на прощание последним нескольким гостям, говорит персоналу, что они могут идти. Почему он позволяет людям ускользнуть? Они нам нужны, чтобы помочь с ее поисками. Я чувствую себя опустошенной и бессильной, словно разряженная батарейка, потому что не противоречу ему. Я позволяю ему сделать по-своему. – Знаешь что, я уверен, беспокоиться не о чем. Могу поспорить, наша первая догадка была правильной. Она, должно быть, с Ридли. Я хочу, чтобы это было правдой. Меня это не побеспокоило бы. Правда. Он – или любой другой мальчик. Один из тех богатых и помпезных, что прибыли с водкой и нахальством, или низеньких и коренастых, которые пришли с плохими стрижками и акне. В данный момент я отчаянно хочу, чтобы дело было в подобном уровне обмана. Молюсь об этом. – Вы видели Ридли? – требовательно спрашиваю я не у кого-то конкретного, а сразу у всего зала. – Меня кто-то искал? – я поворачиваюсь – и вот он, с опущенной головой, выглядит так, словно хочет исчезнуть, а не оказаться в центре внимания. Я набрасываюсь на него. – Ты видел Эмили? Он медленно качает головой. – Совсем нет? Ни разу за вечер? – Ну, недолго. Раньше, – он явно не решается делиться. – Когда? Во сколько? У него стеклянные, красные глаза. От выпивки, наркотиков, слез? Мне все равно. Я просто хочу, чтобы он ответил на мои вопросы. – Около восьми. Больше пяти часов назад. У меня сердце уходит в пятки. – Что происходит? – спрашивает Дженнифер. Я была так занята допросом Ридли, что только сейчас замечаю его родителей по бокам. Он выглядит защищенным, охраняемым. Моя дочь отсутствует, наша с Джейком неадекватность кусается. И хотя я ненавижу Дженнифер, презираю ее с первобытной, нутряной определенностью, в этот момент я просто вспоминаю, что она знает Эмили с младенчества. Мысли борятся в моей голове, добиваясь моего внимания. Дженнифер когда-то на головокружительной скорости повезла нас в больницу, потому что Эмили упала с дерева, на которое они с Ридли и Меган взбирались. Дженнифер готовила для Эмили отдельную подливку, потому что Эмили вегетарианка, а ведь так мало людей заморачиваются подобными вещами. Она всегда пришивала именные бирки на школьную форму Эмили и Ридли, потому что у нее есть швейная машинка, а для меня шитье вручную занимает часы. Она приезжала ко мне с жаропонижающим, когда у детей поднялась температура, а я была привязана к дому, потому что Джейк находился в отъезде. Она водружала шляпу на голову моей дочери, когда замечала, что та бегала по саду без защиты. Она научила Эмили ходить под парусом. Может, она и разрешила моему мужу трахнуть ее, но в данный момент мне все равно. Поэтому я говорю ей: – Эмили пропала. Я вижу, как лицо Дженнифер сводит от ужаса. Я утверждаюсь в своей правоте: мы обе понимаем мучительность этой ситуации. – Кто-то забрал ее? – спрашивает она. Я охаю. Новый кошмар. – Думаешь, такое возможно? – я об этом не подумала. Мои страхи распространялись только на алкоголь и несчастные случаи. – Ну, вы теперь такие богатые. Ее могли похитить. У меня подкашиваются колени, я покачиваюсь, кто-то опускает меня на стул. Я позволяю им. – Я думаю, что она просто где-то вырубилась, – добавляет Джейк. Я вижу, что лицо Дженнифер меняется, неожиданно наполняясь облегчением. – Ну, это было бы лучше, – добавляет Фред. Я знаю, что он прав. Подросток в смятении, обиженный подросток, неуправляемый и непослушный подросток – это бесконечно лучше, чем подросток, которого похитили ради выкупа. Но я неожиданно ощущаю надвигающееся отчаяние – и уверена, что Джейк ошибается. – Да, так и окажется, – говорит Дженнифер. – Я заметила вечером, как она пила. Уверена, ничего серьезного. Я ненавижу Дженнифер за то, что она мгновенно встала на сторону Джейка, незамедлительно приняла его версию и умалила мои страхи, отмела их. Но, конечно же, она это сделала, ведь сосание члена мужчины перевешивает надевание шляпки на голову ребенку – в плане преданности и обязательств. Меня тошнит от тревоги, и я не могу распыляться на них. Теперь, когда Дженнифер поселила в мою голову мысль о похищении, я обезумела от страха. Даже когда я искала Эмили и представляла, как она давится своей блевотиной, замерзшая и без сознания, часть меня в этом сомневалась, не могла этого принять. Она не из тех, кто позволит себе оказаться в таком положении. Она бы обратилась за помощью – даже если не хотела бы показываться нам на глаза пьяной, она бы пошла к друзьям или брату. – Где она, Джейк? – Джейк не отвечает и не двигается. Я хочу оторвать ему голову голыми руками. Почему он не взволнован? – Где она? – очевидно, он не знает. Я понимаю это, но хочу от него что-то услышать. Что угодно! – Кто ее забрал? – Мы не знаем, что ее кто-то забрал, – нетерпеливо, небрежно бормочет он. Он явно считает, что я веду себя, как истеричка. Он подходит к Ридли. – Ридли, дружок. Я знаю, ты думаешь, что прикрываешь ее по-дружески, но это не так, – говорит Джейк. Мне стыдно за мужа, что он назвал Ридли «дружком». Это совершенно неуместно, и это такая очевидная попытка втереться в доверие и притвориться крутым, на одном уровне с детьми. Стыд перерастает в презрение, когда я осознаю, что он хочет быть на одном уровне с ребенком, разбившим сердце нашей дочери. – Просто скажи, где она скрывается, и мы все сможем поехать домой по кроватям. Где она? – Я не знаю. – Знаешь. Просто не говоришь нам, – отвечает Джейк немного тверже. – Не знаю, – взгляд Ридли прикован к полу. Я вздыхаю. Боюсь, он действительно не знает. Я наблюдала за ним ранее вечером, и, судя по тому, что я поняла, он ни капли не интересовался Эмили. Она ходила за ним по пятам, как преданная собака, но он продолжал идти дальше. Если он был у колеса обозрения, она шла туда, а он удирал к надувному замку. Когда она появлялась там, он шел что-нибудь съесть. Всегда с девушкой, которую привел с собой. Он казался довольно сфокусированным на ней, совсем незаинтересованным в Эмили. Душераздирающее зрелище. Я злилась на Джейка за то, что он пригласил его сюда и позволил ему утереть Эмили нос своими новыми отношениями – или увлечением, или чем бы то ни было. Я верю ему, когда он говорит, что не знает, где Эмили. Это просто не то, что я хочу слышать. Мое отчаяние делает меня одновременно сосредоточенной, враждебной и неодобрительной. Я гневно смотрю на него, источая презрение каждым дюймом своего тела. – Ты уверен, что у тебя нет никаких предположений? – спрашивает Фред, тоже звуча жизнерадостно. Мы из тех родителей, кто читал все эти книги с указаниями не напускаться на подростков, потому что они просто закроются и станут непробиваемой стеной. Лучше создать окружение, предполагающее безопасность и доверие. Прямо сейчас мне хочется потянуться Ридли в горло и вытащить его язык, чтобы заставить его выплюнуть какие-нибудь полезные слова. – Я ей не нянька, – обиженно бормочет Ридли. Но я – да. Его ответ будто дает мне пощечину. Потому что на деле я больше, чем нянька. Я ее мать. Я должна была быть там. Присматривать за ней. Заботиться о ней. Я должна была быть с ней, а не с Тома. В ту же секунду у меня вибрирует телефон. Я думаю, что это сообщение от Тома, которого я как-то призвала мыслями о нем. Я смотрю на экран и сперва не понимаю, что вижу. А потом до меня доходит. Это фотография Эмили. Я не вижу большую часть ее лица, потому что ее глаза и рот заклеены лентой, свободным оставлен только нос. Он влажный. От слез, соплей. Руки завязаны у нее за спиной, ноги связаны в лодыжках – ее тонкие, как у жеребенка, ножки выглядят побитыми, в синяках. Она все еще в фиолетовом трико. Оно облегает ее тело, и меня потрясает мысль о ее ранимости. – Нам нужно вызвать полицию, – говорю я едва слышным шепотом. Когда я это озвучиваю, приходит еще одно сообщение: «Не обращайтесь в полицию или мы ее покалечим». Приходит аудиозапись. Я включаю ее. – Мам, мама, пожалуйста, – она всхлипывает, задыхается. – Делай, что они говорят. Мне страшно, мам, пожалуйста.