– Я только что услышала, как ты говоришь, что Патрика арестовали. – Ну, вызвали на допрос, – осторожно исправляет мама. Она не кричит на меня за то, что я подслушала их разговор, ничего такого. После моего похищения и случая с ребенком мама с папой начали по-другому ко мне относиться. Не так, как раньше – каждый по-своему. Мы с мамой стали ближе. Она как будто, не знаю, почти уважает меня, как взрослую. Папа словно стыдится. Полагаю, ни один из них больше не сможет воспринимать меня как их малышку. – Ты можешь себе представить, что она переживает? Ее папа, типа, настоящий преступник. Мой папа, который, по сути, герой (он договорился, чтобы меня отпустили, забрал меня, отвез в больницу), снова вызывается помочь, говоря маме: – Я ее отвезу, ей не стоит ехать одной. Ты оставайся тут с Логаном. Мы ненадолго. Мама, которая, вероятно, собиралась запротестовать по миллиону разных причин и, наверное, тоже хочет поехать с нами – не столько ради того, чтобы утешить Карлу, а просто чтобы заехать ей по лицу или еще что, – выглядит, словно ее разрывает пополам это решение. – Мам, мы же были лучшими подругами целую вечность, – добавляю я. – И ты не можешь оставить Логана одного, – замечает папа. Мама сейчас очень переживает за безопасность, что вполне можно понять. Даже если Патрик за решеткой и если он стоит за моим похищением, он вряд ли единственный жадный псих на планете. Она однозначно не оставит Логана одного. Мама напряженно кивает. 48 Эмили Мы едем к Пирсонам в тишине. Папа смотрит на дорогу, выглядя напряженным, нервным. Все теперь постоянно так выглядят. Мы не так много времени провели наедине с тех пор, как он нашел меня в том сарае. Вообще нисколько, на самом деле. Если я вхожу в комнату, и там только он, он тут же придумывает оправдание, чтобы уйти: говорит, что ищет книгу почтитать или что ему нужно отлучиться по делам. Ему явно со мной неуютно. Я понимаю. Мне с ним тоже не так уж легко. Это из-за беременности. Папа со мной об этом не разговаривал. Ни разу не упоминал. Я понимаю. Он видел, как мой ребенок растекся кровотечением по всему моему костюму – он не может спрятаться от факта, что его принцесса занималась сексом. Я сглатываю слюну, пожевывая внутреннюю часть щеки, как жвачку. Это помогает мне не расплакаться. Я точно не знаю, злится ли папа, что я занималась сексом. То есть в обычных обстоятельствах он был бы в ярости, в чистой ярости. Но все так сложно. Может, он не столько злится, сколько грустит оттого, как все закончилось. Я не знаю. Мама говорит, ему плохо, типа, очень, очень плохо. Папочки должны защищать своих маленьких девочек, верно? Она говорит, что ей тоже плохо. Она плакала, когда сказала мне это. – Нам так жаль, что недостаточно присматривали за тобой, не уберегли тебя. Она повторяла это снова и снова. Не то чтобы они виноваты, ведь это не они побили меня и затолкали в фургон. Я думаю, хорошо, что я пока не стану матерью. Я правда не смогла бы справиться с постоянным чувством вины и самобичеванием, которые, очевидно, сопровождают родительство. Я не могу стерпеть молчания, поэтому спрашиваю у папы: – Думаешь, он это сделал? – Полиция явно так думает. – Но зачем ему это? Зачем ему такое со мной делать? Патрик, типа, не такой хороший папа для Меган и ее братьев, как мой – для нас с Логаном. Он не шутит и не делает горячий шоколад, когда у нее с ночевкой остаются подруги. Он не встает утром по субботам и не предлагает что-то веселое вроде поездки в веревочный парк или в Лондон на шоппинг, он нечасто с ней разговаривает. Мой папа все это делает (ну, разговоры пока временно на паузе, но обычно!). Патрика часто не было – он уезжал на работу до того, как Меган проснется, возвращался домой поздно, ослаблял галстук и просил Карлу принести ему напиток таким тоном, который заставлял всех детей, оказавшихся рядом – своих или гостей – почувствовать, что им нужно пойти в другую комнату, что мы ему мешали. Казалось, работа для него была важнее семьи. Я знаю, Меган всегда считала, что мой папа лучше, чем ее, но Патрик, типа, не был и самым худшим. Он покупал ей крутые вещи, помогал с домашним заданием по математике. Типа, он не был совсем дерьмовым отцом. Или, по крайней мере, до этого момента. Похищение, незаконное лишение свободы, вымогательство – все это совсем дерьмово. Это новый уровень дерьмовости. Думаю, у папы приступ аллергии, потому что его глаза покраснели и слезятся. Он же не может плакать, да? С чего опять? Я понимаю, плакать в больнице, когда я была побитая и все такое, но с чего теперь, когда полиция практически все раскрыла, поймала преступника? Он по-прежнему не смотрит на меня, но все же отвечает на вопрос. – Ну, он упустил много денег, очень много, и, думаю, от этого слегка слетел с катушек. Люди делают много плохого за такую кучу денег, как мы выиграли. Очень плохого. Внезапно я начинаю нервничать, когда мы подъезжаем к дому Меган. Я могла ошибаться. Что, если мое предчувствие ложно, и она подумает, что я сошла с ума? Или что, если я права, и она просто не захочет об этом говорить? А если я права? Что, если Меган была там со своим отцом, и это она дала мне тогда воду, помогла мне. Потому что, честно говоря, в тот момент было так мрачно, что, мне кажется, ее доброта спасла меня. И я не имею в виду, что было мрачно, и поэтому я не могла видеть. Я имею в виду, что было мрачно у меня в мыслях и в сердце. Я думала, что умру. Я думала, они собираются меня убить. Я лежала в своей моче и крови. Никогда прежде я не была так одинока или напугана. Я помню, как слышала звук подъехавшей машины. Голоса. Наверное, ей сказали оставаться в машине. Вероятно, она не знала, что происходит, но Меган редко делает то, что ей говорят. Она слишком любопытная, чтобы оставаться в машине, когда очевидно, что происходит что-то серьезное. Я прекрасно могу представить, как она выскальзывает из машины в сарай, гадая, с кем встречается ее отец. Она, должно быть, чертовски испугалась, найдя меня. Может, это она связалась с моим папой? Они рассказали мне не все подробности того, как папа меня нашел. Они сказали, что расскажут, но только когда я буду готова. Я знаю, что он получил наводку и воспользовался ей. Даже не позвонил в полицию, просто бросился внутрь, не беспокоясь о своей безопасности, просто отчаянно желая вернуть меня домой. К сожалению, подсказка о месте моего заключения пришла после того, как он заплатил деньги, но кто-то отправил ему локацию, где меня искать. Кто-то пытался помочь. Спасти меня. Меган обожает отправлять локации. Она всегда мне их присылала, если мы ехали в какое-то новое место. Я никогда не знала никого, кому так сильно нравится отправлять локации, как ей. Кто знает, что могло бы случиться, если бы она этого не сделала? Когда Патрик получил бы деньги на свой оффшорный счет, приказал бы он тем людям меня убить? Я не знаю, это возможно. Но приехал папа, спугнул их. Меган спасла мне жизнь. Карла открывает дверь. Она не выглядит удивленной при виде нас. Она крепко, излишне драматично обнимает моего папу, типа, повисает на его шее и начинает плакать. Мне уже слегка надоело, что все постоянно плачут. Я просто стою. Примерно через год она наконец-то вспоминает обо мне и говорит: – Меган у себя в комнате. Довольно грубо, она даже не поинтересовалась моим здоровьем из вежливости. С другой стороны, все с такой осторожностью ко мне относятся, что я почти чувствую облегчение от обыденного отношения. Меня не надо просить дважды. Я взбегаю по лестнице. На двери комнаты Меган висит жестяная вывеска с надписью: «Грязная комната Меган. Входите на свой страх и риск». У меня есть такая же, только, ясное дело, с надписью: «Грязная комната Эмили». Мы купили их на Камден-маркете, когда нам было лет по десять. Мы приехали в Лондон потому, что трое мам хотели отвести нас в Тауэр посмотреть на королевские драгоценности. Короны были вычурными, но лучшей частью поездки был визит на рынок. Ридли обиделся, что вывески с его именем не было. Мы поддразнивали его и говорили, что он не в нашем клубе. Я не знаю, где теперь моя вывеска. До переезда она, наверное, валялась в глубине шкафа; может, теперь она в лофте или в сумке, которая отправилась в благотворительный магазин. Мне всегда казалось смешным, что Меган оставила свою вывеску. Во многом она была такой крутой и старалась, чтобы ее воспринимали как взрослую, а потом просто выдавала что-то смешное – вроде этой вывески, кричащей о том, что она еще ребенок. Меган это может. Она может сделать что-то отстойное крутым, просто отказываясь беспокоиться, круто это или нет. Я скучала по ней. В последнюю нашу встречу она била меня в туалете. Или поила меня водой и кормила шоколадом? Я все еще собираюсь с силами постучать или, может, просто открыть дверь и войти без предупреждения, когда Карла кричит снизу: – Твой папа сейчас подбросит меня до магазина. Из-за всего происходящего у нас нет ничего на ужин. Он говорит, ты останешься. Меган, очевидно, слышит свою маму и распахивает дверь. Я пытаюсь притвориться, что только что поднялась по лестнице, и не выдавать того, что болталась здесь, набираясь смелости войти в ее комнату. Она смотрит на меня, но ничего не говорит. Непохоже, что она собирается ответить своей маме, поэтому я выкрикиваю: – Ладно. – Присмотри за братьями, Меган. Напиши маме и скажи, что ты ненадолго останешься, Эмили. Наверное, папа знает, что маму это жутко разозлит, поэтому он и предоставил мне сообщить ей об этом. Отлично, пап. Я решаю, что напишу ей чуть позже, ненадолго это отложу. Мы с Меган стоим на лестничной площадке, пока не слышим, как наши родители выходят из дома, захлопнув за собой дверь, а потом прислушиваемся к реву папиной Ferrari, удаляющейся по улице. – Она до смерти хотела покататься на этой машине, – говорит Меган, закатывая глаза. – Я тебе гарантирую, что в доме есть еда – она просто искала повод, чтобы твой папа куда-то ее отвез на Ferrari. Она такая поверхностная. – Совсем как лужа, – добавляю я. Меган улыбается, а затем хватает меня, крепко обнимая. – Но все же это чертовски крутая машина, а? – спрашивает она. – Сто пудов, – бормочу я, уткнувшись в ее шею. Я вдыхаю ее запах – и я не ошиблась. Конечно, нет. Я знаю ее запах так же хорошо, как свой. 49 Лекси Мы с Логаном играем в ФИФА. Он за «Манчестер Сити», а я за «Реал Мадрид». Он выигрывает все три игры. Я получаю сообщение от Эмили, что она остается у Меган на ужин. У меня смешанные чувства. Эмили сейчас нужны любые друзья, но как может Меган быть ее подругой, если ее отец организовал похищение? Это сложно осознать. Я решаю это принять. Эмили нужно свое пространство. Мы с Логаном заказываем пиццу. Он думает, что умер и попал в рай. Я улыбаюсь своему сыну, радуясь, что с такой легкостью могу его осчастливить. Джейк со мной не связывается. Полагаю, он мог остаться поесть с ними, или, может, он отправился в тренажерный зал. Или, может, куда-то еще. К Дженнифер. Эта мысль продолжает раз за разом ко мне подкрадываться. Я хочу от нее избавиться, но мне не удается просто отмахнуться от того факта, что я годами считала, будто знаю, где он, чем занимается. Но это не так. Логану становится скучно так легко меня побеждать, и он говорит, что теперь хочет поиграть со своими друзьями онлайн. Мне понравилось наше совместное время мамы с сыном, но, если честно, я ненавижу видеоигры, так что испытываю облегчение. Я спускаюсь вниз на кухню и наливаю себе бокал вина. Я не планирую любопытствовать. Я планирую взять книгу и раствориться в чьем-то мире, но обнаруживаю себя в комнате, которую Джейк сделал своим кабинетом. Я включаю его компьютер. Бессознательная часть меня взяла верх, и мое тело просто следует указаниям. Пока компьютер включается, с жужжанием возвращаясь к жизни, я открываю ящики его стола. Я лениво проглядываю его бумаги. Я не знаю, что именно ищу – электронные письма или открытки от нее, телефонные записи, доказывающие, что они все еще общаются. Мне интересно, поменял ли он свой пароль. Раньше это была дата нашей свадьбы. 50 Эмили У Меган в комнате очень чисто. Всегда так было. Мы с Ридли раньше шутили, что у нее ОКР, но моя мама сказала, что нам нельзя так говорить, потому что психические расстройства – это не предмет для шуток, и то, что подростку просто нравится поддерживать комнату в чистоте, не значит, что у нее синдром. Моя мама может быть очень благородной. Меган садится на табуретку возле туалетного столика, а я располагаюсь на ее аккуратной кровати, которую словно заправлял солдат, и у меня возникает желание, чтобы что-нибудь валялось не на своем месте, чтобы я могла взять что-нибудь, чем-то занять руки, отвлечь нас обеих. – Хочешь послушать музыку? – спрашивает она. Я киваю. Она включает последний альбом Билли Айлиш. Я тоже недавно его скачала. Меня приободряет, что мы продолжили слушать одинаковую музыку, даже когда наши жизни стремились в разных направлениях. Это что-то говорит о нас, о нашей дружбе. – Как ты? – наконец спрашивает она. Я пожимаю плечами. С чего начать? Была богатой? В экстазе? Одинокой? В ужасе? Я выбираю: – Беременна. – Серьезно? – у нее глаза становятся как две плошки. Мне почти хочется рассмеяться. Всегда было довольно весело шокировать Меган, потому что из нас двоих она, наверное, самая отважная. Но невесело, когда мне приходится добавить: – Была. Я потеряла ребенка во время похищения. Она кивает и смотрит в окно. – Тебе грустно? – спрашивает она. – Что бы я делала с ребенком? – Не знаю, обнимала бы? – пожимает плечами она. Это правда. Я могла бы это делать. Я откидываюсь на кровать, позволяя горячим тихим слезам катиться на одеяло. Она встает с табуретки и ложится рядом со мной. – Ридли знает?