Он поднялся, а я, повинуясь какому-то внутреннему порыву, вдруг схватила его за запястье. Внутри возникло странное ощущение дежавю, как будто я это уже делала. Но стоило встретиться с ним взглядом, как ощущение растаяло. Я разжала пальцы. Антон задумчиво посмотрел на место, где я его коснулась, подвигал рукой во все стороны и молча вернулся на место. – Это сладкие мальчики Юли, – нехотя объяснил он. – Я говорил тебе. Есть другие. Юля-Лето, Дарина-Осень, Фрося-Весна. И ты. Я смахнула надпись легким движением ладони, проигнорировав слышимый только мне хруст. Если я теперь офигеть-какая-сильная Зима, то почему продолжаю терять частички души? «Фрося?» – переспросила я новой строчкой. – Ефросинья. Она немного того. У нее семеро детей. Я хотела поинтересоваться, с каких пор многодетность считается признаком безумия, но стол был не бесконечным. «А сладкие мальчики – это телохранители Летней Девы?» – Они не охраняют Летнюю Деву, – отрезал Антон и посмотрел так сурово, что я физически ощутила тяжесть его взгляда. – Они ей служат. «А почему произошел взрыв? Кто-то хотел убить меня?» Вместо ответа он включил маленький квадратный телевизор, висящий в углу почти под самым потолком. Я узнала вход на станцию. Стекла выбиты, рамы покорежены, на полу потемневшие следы крови. – Ответственность за взрыв взяли на себя боевики, – сообщил женский голос. – Всего во взрыве пострадало двенадцать человек. Пятеро погибли. Я вспомнила молодую женщину, которая везла погодок. Представлять вопросы не пришлось – все было написано у меня на лице. Антон покачал головой. – Мне вовремя подсказали вытащить тебя. Остальное не моего ума дело. И не твоего. Это дела людей. А я уже не человек, что ли? «Двое мужчин задержаны по подозрению», – затараторила ведущая, и на экране возникла черно-белая картинка со снимком скрытой камерой. Лица расплывались, видны были только темные фигуры. Было бы изображение почетче… Я подошла к маленькому телевизору почти вплотную, изо всех сил напрягая глаза. Но ничего нельзя было толком разобрать. – Знакомый взгляд. – Антон допил свой черный, как ночь, кофе и налил добавки. – Когда Хельга так на кого-то смотрела, человек околевал. Я вернулась к столу. По-моему, заморозить – слишком милосердно по отношению к тем, кто это сделал. – Вера, нельзя просто уничтожить всех вокруг, – терпеливо пояснил Антон. – Даже если ты в состоянии это сделать. Должен соблюдаться баланс. Я глянула на него через стол. Сколько там сказали – двенадцать человек? Как-то не очень похоже на баланс. – Ешь. – Антон выключил телевизор. – Не тебе решать, кому жить, а кому нет. Я взялась за вилку. Запеканка оказалась на удивление вкусной и напомнила ту, что готовила мама в моем детстве. Правда, мама всегда щедро поливала ее холодной сметаной. – Сметана! – вдруг рявкнул Антон. Я аж подскочила. – А ну брысь оттуда! – Он метнулся в угол кухни, где стоял горшок с пальмой, и подхватил черного котенка за шкирку. Тот зашипел и начал вырываться, норовя ухватить Антона за палец. Туловище у него было черное, а лапки белые, как носочки. – Подобрал на свою голову. А ты землю жрешь! Кажется, котенок все-таки цапнул Антона за палец, потому что тот отпустил его. Котенок вспрыгнул на диван и приземлился рядом со мной. Потом как ни в чем не бывало поднялся, полизал переднюю лапку и вальяжно направился к моей тарелке, задрав хвост. Я быстро сунула последний кусок запеканки в рот. – Ишь, – хмыкнул Антон и сел обратно. Сметана забралась на мою коленку и требовательно мяукнула. Потом начала карабкаться на стол. – В стиралку засуну! – пригрозил он. Я подхватила Сметану под живот и прижала к себе. Мася зашипела на нее. Та мгновенно вырвалась, оставив мне две длинные царапины, и сиганула на подоконник, а оттуда – в окно. – Сметана! А ну куда пошла! Стой! – Антон устремился в прихожую. Хлопнула дверь. Я подошла к окну, но из-за густой листвы прямо под окном ничего не было видно. Мася, недолго думая, вспрыгнула на стол, схватила небольшой кусок запеканки, так же быстро вернулась на пол и неторопливо удалилась. Вот засранка. Я постояла у окна. На кухне было так тихо, что казалось, я слышу собственное дыхание. Поднявшийся ветер из открытого окна не приносил ни голосов, ни мяуканья. Вдруг в коридоре что-то зашуршало. Казалось, звук щекочет меня прямо под кожей – или это побежали мурашки? За шуршанием последовали ленивые шаркающие шаги. На пороге кухни показался растрепанный парень лет шестнадцати. Он был такой худой, что почти терялся в полинявшем синем свитере и широких джинсах. В одной руке он мял пустой пакет от чипсов, другой держался за стену и во все глаза таращился на меня. – Ты кто? – ошарашенно спросил парень. У меня был тот же вопрос, но задать его без голоса я не могла. В коридоре щелкнул замок, и вошел Антон, на ходу поглаживая пушистый комок за пазухой. – И больше не убегай, – приговаривал он вполголоса. – И землю не ешь. Во всем слушайся Масю. Ну все. Друзья? Он выпустил Сметану. Та задрала пушистый хвост и важно отправилась вглубь квартиры. Антон заметил парня, и лицо его, и так малоэмоциональное, превратилось в восковую маску. – Доброе утро. Я выдохнула. С убийцами так мирно не здороваются. Антон не спеша разулся, дошел по длинному коридору до кухни и, поравнявшись с парнем, вынул у него из рук пустую пачку. – Не ешь эту дрянь на голодный желудок. Лучше нормально позавтракай. Вон запеканка готова. – Это кто? – Парень ткнул в меня пальцем. На запеканку ему, судя по всему, было глубоко наплевать. – Это Вера. Она поживет пока с нами. Кофе хочешь? Антон выбросил мятую пачку в мусорку и достал из шкафчика над мойкой чашку и пластмассовую коробочку. Такие вроде называют таблетницами. – Вера, это Ваня. Мой брат. На кухне повисла почти осязаемая тишина. Судя по взгляду, которым Ваня сверлил меня, перспектива пожить со мной под одной крышей воодушевления у него не вызывала. – На ней мамино платье, – сообщил Ваня тоном обвинителя. – А ты сам хотел его поносить? – Антон поставил чашку и таблетницу на стол. – Ешь. Ваня не отреагировал, и Антон сделал странную вещь – взял меня за руку, уводя из кухни. – Пойдем, – тихо позвал он. И добавил уже громко: – Мы с тобой потом это обсудим. Я в полном замешательстве позволила увести себя в комнату, где ночевала. Антон подошел к высокому комоду с потертыми боками, выдвинул все ящики разом, и в носу засвербило от запаха старой ткани. – Я тут ничего не трогал. Сама разберешься, – сказал он. – Мама… В дверях возник Ваня. – Нет, давай сейчас обсудим, – прогундосил он. – Почему на ней мамино платье? – Ты уже позавтракал? – спокойно отозвался Антон, не поворачиваясь. – Я спросил, почему на ней мамино платье. Антон обернулся, и я уловила его еле слышный вздох. – А тебе жалко? Ваня вздернул подбородок. – Может, и жалко! Давай теперь всем встречным платья раздавать! – Ну можешь пораздавать. Если кто-то возьмет. – А ты чего молчишь? – Ваня переключился на меня. – Нормально тебе в чужих шмотках? Я застыла. Даже будь у меня голос, я понятия не имела, что на это ответить.