Арин был без коня, хотя к подошве его обуви прилипла солома. Он сидел на корточках, опустив пальцы к воде, как бы поглаживая поверхность ручья. Только чтобы почувствовать неспешное течение воды, подумала она. Он не оглянулся. И всё-таки знал, что это была она. Он слушал, как замедляется топот копыт Джавелина. Волосы Арина свисали ему на глаза. Ей хотелось убрать их. Кестрел вспомнила. Точно такие же чувства она испытала и в первый день. Когда купила его. Ей хотелось хорошо разглядеть его. Она остановила коня. Арин выпрямился, вода капала с его пальцев. Он подошел поближе, запустил пальцы в гриву Джавелина и встретился взглядом с девушкой. И память подсказала: любопытство, неуверенность, ощущение неправильности, насилие. И всё же необъяснимое желание увидеть и понять. Этого человека. Она вспомнила его упрямые плечи, жесткий рот. Как он отводил взгляд. Всё его тело: безмолвный рык. Сейчас он не был таким. Он поднял взгляд на неё, на лице читалась беззащитность, обеспокоенность. — Что случилось? — Ничего. — Джавелин переступил с ноги на ногу. Арин нахмурился. — Я напугал тебя? — Нет. — Ты такая бледная. — Он коснулся её руки. Кестрел заметила, как непроизвольно стиснула поводья, но потом ослабила их. — Это не из-за тебя, — сказала она. Но потом, решив быть честной, добавила: — Да, из-за тебя, отчасти. — Она осеклась, растерявшись, не зная, как объяснить ему или себе разницу между страхом, который заставил её гнать коня во весь опор, и вспышками нервозности, которые она испытывала прямо сейчас, глядя на него сверху вниз. — В лесу Джавелин хотел ехать по тропе. А я не смогла. Это меня расстроило. Его глаза остекленели. — Где это было? — Лес чем-то опасен? Он схватился за луку седла и вскочил на лошадь позади нее. — Покажи. Кестрел держала поводья. Арин обнажил меч. Это был другой меч, не тот, с которым он был в тундре. Она думала об этом, что помогало ей не зацикливаться на том, как страшно ехать верхом, и как вновь ускорилось её дыхание. Чертово вымокшее от пота платье продолжало прилипать к телу, даже когда Кестрел выпрямилась, чтобы быть начеку, чтобы всё, окружавшее их, каждая былинка в лесу, также не могли не заметить Арина. Но никакого предательского треска ветки. Ни единой вражеской тени между деревьями. Кестрел почти хотела, чтобы она была там. Это бы объяснило страх, охвативший её… и тот, что вновь парализовал, когда они остановились на развилке. Конь забил копытами. Арин приготовил меч к бою. — В чём дело? — спросила она. — Эта дорога ведет к твоему дому. — Она почувствовала, как его голос поднялся вверх по её спине. Потом последовала долгая пауза. — Мы могли бы туда съездить. — Нет. — Там ничего нет. Никого не осталось. Я буду с тобой. — Я не хочу. Он забрал поводья из её застывших рук и развернул Джавелина. Конь повиновался, но неохотно на этот раз. Арин пустил коня медленным, прогулочным шагом. Они ехали молча. А потом Кестрел, неожиданно для себя, промолвила тихим голосом: — Я чувствую себя такой дурой. — Нет, Кестрел, ты не дура. — Нет причины бояться. — Может быть, мы просто не знаем, в чём причина. Джавелин капризно дернул ушами, потому что ему уже дважды нарушили планы, не дав выбрать тропинку, зафыркал и тряхнул головой. — Тише, — сказал Арин коню, и промурлыкал что-то успокаивающее. Затем он замер и помолчал некоторое время, прежде чем произнести: — Даже если нет причин, бояться не глупо. Я тоже боюсь. Кестрел вспомнила, как он выхватил меч. — Ты подумал, что валорианцы в лесу. Значит, ты их не боишься. — Не очень… — Тогда чего ты боишься? — Пауков, — ответил он серьезно. Она толкнула его локтем. — Ой. — Пауков, — фыркнула она. — Или всего того, у чего тысячи ног. — Он вздрогнул. — Богов. Кестрел рассмеялась. — Я испугался, когда пришёл в конюшню и не увидел Джавелина в стойле, — добавил он тихо. Вздрогнув, Кестрел повернула голову, мельком увидев линию его челюсти и тень на горле. Она вновь перевела взгляд на дорогу. — Сильнее, чем пауков? — непринужденным тоном спросила она. — Да, гораздо сильнее. — Если бы я решилась сбежать, то недалеко ушла бы. — Из моего опыта скажу, что это очень плохая идея — недооценивать тебя. — Значит, ты даже не пытался вернуть меня. — Нет. — Но хотел? — Да. — Что тебя остановило? — Страх, — сказал он, — который означал бы, что я не доверяю тебе. Я оседлал коня. Я был готов уже выехать… но подумал, что если сделаю это, то буду не более, чем просто стражем, держащим тебя в тюрьме, только чуть иного рода. Его слова заставили её почувствовать себя странно. Он сменил тон. — К тому же ты немного пугающая, — шутливо произнес он. — Я не такая. — О, ты такая. Не думаю, что тебе бы понравилось узнать, что за тобой следят. Я видел, что случалось с людьми, которые оказывались с тобой по разные стороны. И вот теперь ты знаешь о моей слабости, поэтому, перейди я тебе дорогу, мне за воротник немедленно упадут пауки, и я познаю по-настоящему тяжкую жизнь. — Хм, — сказала она. Но почувствовала себя спокойнее. Кости уже не так сильно сотрясались и грохотали друг о друга в напряженном ожидании неминуемого падения. Стоял погожий день, пиршество зелени, голубизны и золота. Под ними был могучий конь. Он шёл уверенно. Деревья перешептывались. Веточки с прутиками. По обе стороны от неё — две сильные руки. Корни вздымались над землей и убегали вновь в её недра. Слова застряли в горле. Но какое-то приятное чувство, возникшее в груди, придало ей смелости, и она отважилась заговорить: — Ты сказал, не знаешь причин, почему я остановила Джавелина по пути ко мне домой. Но, как ты думаешь, в чем всё-таки причина? Арин замялся, но потом все же произнес: — Мне нечего сказать. — Тебе всегда есть что сказать. Кестрел почувствовала толику удивления в нём. Его удивила фамильярность её тона. — Выкладывай, — потребовала она. — Думаю, я не хочу строить никаких предположений. Это… — Он прервал мысль. — Опасно для меня. Когда речь идет о тебе. Когда они приблизились к его дому, их ритмичные движения в седле уже были легки. Теперь он правил одной рукой. Ей было немного жаль Джавелина, которому пришлось везти их обоих. Ей хотелось его поблагодарить. Она знала, где хранится морковь.