Раб, именуемый Клоп. Восемьдесят шесть бурдюков. Раб, именуемый Егер. Восемьдесят шесть бурдюков. Раб, именуемый Киор. Восемьдесят шесть бурдюков». О да! Ему знакомы эти трое – ведь он сам выбрал их. Три раба, три опоры моста, который приведет его к новой жизни! К свободной и богатой жизни! Увы, но вернуться к прежнему порядку дел нельзя. Никак нельзя: некуда ему возвращаться! А как была хороша старая жизнь у Арратоя! Грех жаловаться! В меру опасностей, в меру достатка. Налаженная торговля и отличные перспективы. Арратой был правой рукой своего дяди – купца Аркобы. Дядя – будь его посмертный путь прям и легок – выкупил у Империи право торговли с Дорчариан. Отвалил немало золотых в казну Империи и раздал немало взяток добрым людям, чтоб их клиббы за мошонку кусали, как говорят в горах. Торговля с дорча – это тот же Колодец. Только полный не земляного масла, а золота. Носи, что называется, только не надорвись. И Торговому союзу долю заносить не забывай. Согласно имперским уложениям, которым уже больше полутора веков, торговать с Империей горцы не могли. И ввозить свои товары в имперские пределы им запрещено. А вот покупать имперские товары самим – пожалуйста. За звонкую монету – сколько угодно. А свои товары: меха, воск, мед, шерсть – ни-ни. Только через имперских купцов. Которые, понятно, скупали товары по одной цене, а продавали по другой. Уж друг с другом-то купцы договорятся, а козопасам деваться все равно некуда… А поскольку денег у горцев отродясь не водилось, то совершали, как правило, обмен. И прибыль у купца от этого лишь росла. Вот голова у дяди и закружилась. А вслед за дядей и у Арратоя тоже. Вложились они в морскую торговлю. Новый корабль, постройка, один и тот же маршрут по десятилетиями хоженному, проверенному пути… Дядя вложил десятые доли, а Арратой – все. И дом заложил, и долгов набрал… Корабль построили, спустили на воду, загрузили товарами. Вскоре прибыла голубиной почтой весть о том, что корабль прибыл и разгружен. Что погружен новый товар. Что корабль отошел. А потом все рухнуло в бездну. Шторм, разбитый корабль, утерянный товар. И разрушенная жизнь. Арратой потерял свободу, став долговым рабом. А дядя потерял жизнь. Если бы не это, он заплатил бы долги племянника, ведь с ним они заработали бы куда больше… Но сердце его не выдержало, а братцы-наследники не захотели знаться с долговым рабом. И с торговлей покончили, остолопы. Начали проматывать наследство. У ростовщика, что ссужал ему деньги, должников имелось немало. В том числе и тех, кто заплатить по долгам не могли. Потому и целая долговая тюрьма имелась. Вот в ней-то Арратоя и заковали в железо. При нем внесли все изменения в его статус, который он с покорностью перед неумолимой судьбой подтвердил. Отправили изменения при свидетелях городскому судье, а тот – в Арну. И все: был свободным, стал рабом. «Отбегался…» – думал он тогда, ожидая рабского рынка, сидя за решеткой с такими же бедолагами. Впрочем, их было немного. Однако в тот же день в комнату при тюрьме его вызвал человек неприглядной наружности и стал задавать вопросы. Читал их он по бумажке, что-то черкая в ней. И не особенно это скрывая. – Арратой, помощник купца, верно? – Да, господин. – Торговля в горах Дорчариан, верно? – Да, мой господин. – Отличное знание языка дорча, так? – Да, мой господин. А вот дальше произошло малообъяснимое. Невзрачный человечек достал откуда-то из-под полы и протянул ему свиток, запечатанный черным воском – пчелиным воском, смешанным с сажей, – демонстративно отвернулся и сказал: – Читай, мне нужно услышать от тебя ответ: да или нет. Арратой прочитал. И перечитал. И, более не думая, ответил: – Да! В провинции Атариан, где он родился и прожил по сей день, рабов было немного. Да, были. И городские рабы, и рабы провинции. Были имперские рабы. Были рабы у знати и у богатых людей. Но их было немного. Что тому причиной, всем известно. Соседи – Дорчариан. Сами они становиться рабами не хотели, и рабство у них не прижилось. Горцы держали рабов, но их сажали за общий стол, обращались по имени, женили и выдавали замуж, давали вольную… А вот таинственный Колодец и шахты где-то далеко в горах за долиной Дорчариан требовали рабов постоянно. Поэтому из провинции выгребали всех: пойманных воров, грабителей, убийц, должников, военнопленных – всех, до кого дотягивалась длань имперского правосудия. Их сбивали в караваны и отправляли в сторону долины. Дорожная стража Атариан без дела не сидела. Поговаривали, что за каждый караван, который проходил по землям горцев, Империя платила дорча кругленькую сумму. Неудивительно, что при таком постоянном дефиците рабство в Атариан не приобрело широкого размаха. Не то что в столице! В сияющей Арне рабов, по слухам, было едва ли не больше, чем самих граждан. Брадобреи, купальщики, гардеробщики, чтецы, выделыватели пергамента и варщики бумаги, кораблестроители, пряхи, швеи!.. Для приема пищи господином трудились: рабы-повара основных блюд, рабы-повара для пирогов, рабы-повара для паштетов, рабы-пекари, рабы-хранители столового серебра; рабы, что накрывали на стол; рабы, что накладывали кушанье; рабы, что пробовали… От разнообразия всей этой оравы у обычного жителя Атариан голова шла кругом. Арратою предложили в этом свитке иное. То, о чем никто другой из рабов доселе не слышал. Раб-соглядатай. Соглядатай-раб. Арратой знает дорча? Ему и предписывалось работать в горах Дорчариан. Арратой великолепно знает счет и труды древних риторов? Отлично, ему нужно будет составлять отчеты. Правда, кратко и по существу. Ко всему прочему, было написано, что язык стоит держать за зубами, что назначать его будут на разные должности, о чем в посланиях ему будет сообщено… Между строк Арратой прочитал, что и отказываться ему не стоит, так как выйти из этой комнаты на своих двоих он сможет, только если даст однозначный, правильный ответ. Потому он, отложив свиток в сторону, коротко ответил: – Да. – Отлично, – ответил собеседник и бросил свиток в широкую каменную чашу, поднеся к ней головню. Свиток скукожился от жара и вспыхнул. Незнакомец дождался, пока он догорит. Потом разворошил сгоревшие остатки свитка и выложил перед Арратоем маленькую деревянную решетку. – Эту вещь тебе стоит беречь как зеницу ока. Если у кого возникнут вопросы, что это, ты скажешь, что амулет. – Понятно, – послушно сказал Арратой, вешая решетку на шею. – Амулет. – Когда придет письмо, ты положишь поверх него решетку и увидишь истинное сообщение. Понятно? – Я слышал о подобном, мой господин, – ответил Арратой. – Хорошо, – и он опять отметил что-то в своих бумагах. – На этом моя работа заканчивается. А твоя работа в горах начинается. И вскоре тебе придет письмо, ты приложишь поверх текста свою решетку и получишь сообщение. – Я понял, мой господин. – Мне сказали, что пугать тебя не нужно. А вот сказать о том, что вскоре ты сможешь выкупить себя, – да. Работай хорошо, раб. И ты получишь свою свободу! Глава 8 Хродвиг Хродвиг лежал ночью без сна. Рядом крепко спал Ули, разметавшись во сне. Привычно пахло старым деревом и овчиной. Ночная мгла жила своими звуками: хрипловатый голос горлицы выводил свое бессчетное «ху-ху-у-ху», оглушительно стрекотали цикады, раскатисто квакали жабы, шелестел листвой ленивый ветерок. Хранителю не мешало это многозвучие, отнюдь. С годами Хродвиг спал все меньше и меньше, а в последние годы и вовсе почти не смыкал глаз, лишь изредка проваливаясь в зыбкую дремоту на грани яви и сна. Бесконечными ночами он раз за разом пролистывал книгу своей жизни, то задерживаясь в самом ее начале, то почитывая середину. Сейчас он заново просматривал последнюю написанную страницу. Въехав под вечер в Ойдету, Хродвиг с сопровождающими натолкнулся на плотную толпу встречающих – высыпавших навстречу местных жителей. Им были не рады: хмурые, неприветливые лица, колючие взгляды исподлобья, – настороженность так и витала в воздухе. Для почитателей Великого Неба все незнакомцы – чужаки, а чужаков здесь не любили. Но за кинжалы никто не хватался, и на том спасибо. Хоар вытолкнул вперед Ойдена. – Нас позвал этот человек! – громко сказал он. – Его жену обвиняют в ведьмовстве. Послышались перешептывание и глухой ропот. «Пусть шепчутся. И пусть обвиняют, но своего», – подумал тогда Хродвиг. – Великое Небо, – голос Хоара стал еще громче. На этих словах ропот утих, как по команде, – послало вам Главу Хранителей, который случайно проезжал мимо. Случайно для нас, простых смертных, но не для Великого Неба! – Хоар воздел указательный палец вверх. «А с Хоара все-таки будет толк. Не зря я его приблизил. Хитер и не боится хитрить там, где нужно. Отважен, решителен, не прочь подраться – и притом осторожен. Крепкий горец растет. Видна в нем порода», – подумал Хродвиг о помощнике, со слабой улыбкой вспоминая неуверенные, растерявшие накал шепотки жителей. Наконец из толпы вышел упитанный рыжеволосый мужик, комкая в руках войлочную шляпу. И как умудрился в этих пустых горах такой живот наесть? – Я Эйдир, староста, господин. Великое Небо послало нам гостей – прошу разделить мой кров и вечернюю трапезу! Да, время для судебных разбирательств было уже позднее. Полдня прошло, прежде чем они достигли Ойдеты. Но время и путь в горах измерялись иначе, чем в долине. К этому Хродвиг давно привык и был рад уже тому, что не пришлось ночевать по дороге к деревне. Горские традиции не располагали к спешке, и на вечернюю трапезу собралось все село. Уважили Главу Хранителей, так сказать. Старейшина выставил широкий крепкий стол на главную улицу напротив своего дома, а домочадцы накрыли стол всем, что хранилось в закромах. Сосед вынес свой стол и прислонил к столу старейшины, и так, пока вся главная улица не украсилась одной длинной – от начала улицы до ее конца – сплошной столешницей, на которую щедрые хозяйки метали все, что смогли. Никто не хотел ударить в грязь лицом перед соседями, и потому из дома выносились самые вкусные разносолы. Уважаемых гостей усадили на почетное место. Зажгли светильники и факелы. Выкатили бочонки с пивом. Появились дудочники и барабанщики. Праздник, одним словом. Все это было для Хродвига и его спутников привычно. Прибытие Хранителя редко обходилось без широкого гулянья. Вот только обычно праздновали после суда, а не до него. Видимо, так своеобразно жители Ойдеты истолковали слова Хоара о воле Великого Неба. Охрана и Хродвиг ели мало и смотрели больше себе в тарелки, лишь Ултер крутил головой вокруг. Но вскоре он отяжелел от съеденного и увиденного за день и стал клевать носом. Царапнуло глаз то, что праздник вышел невеселый. Натужный, вымученный. Даже знакомые радостные неприхотливые пастушьи мелодии звучали грустно. От выпитого пива у мужчин не блестели глаза, не развязывались языки, не распрямлялись спины. Напротив, горцы сутулились, хмурились и тяжко вздыхали. Жители прятали глаза, но сквозь подавленность опытный Хранитель разглядел нечто. Неужели облегчение? Надежду? От ночевки под крышей дома старейшины отказались – опять постарался Хоар. «Мудрейший Глава Хранителей – и прочая и прочая… – десятилетия в дороге, и уже нигде не может спать, кроме как в своей повозке, ставшей ему домом»… Эйдиру даже показали, как внутренность возка вся полностью устилается коврами и подушками и превращается в огромное спальное ложе. Справедливости ради Хродвиг и вправду предпочитал ночевать именно так. Эйдир, видимо вспомнив о своей каменной сакле с холодным земляным полом и многочисленных домочадцах, не стал настаивать. Впрочем, чтобы не умалять вежества старосты перед приезжими и чтобы охранить толстяка от сплетен односельчан, к нему отправили ночевать пару воинов из охраны… Ули беспокойно дернулся во сне, и Хродвиг укрыл его с головой, чтобы не досаждали комары. Правнук покрылся испариной, и старик неловко погладил его по горячему лбу, вытирая пот. Мальчик нахмурился и что-то пробормотал во сне. «Поздно! Ну почему так поздно! – с досадой подумал старик, глядя на спящего. – Сколько я смог бы дать тебе, мальчик, приди ты раньше… Седмицу назад мне казалось, что времени отпущено слишком много, что опостылевшие дни ползут так медленно, как весенние мухи по холодному камню… Но вот судьба подкинула мне тебя, мальчик, и я сокрушаюсь, что время мое на исходе! Как мне успеть выучить тебя, выковать и закалить?..» Позавчера Хродвиг вновь мочился кровью и потому понимал, что конец близок. И еще недавно он был даже рад этому. Но когда пару дней назад дан Рокон отдал ему своего сына, вручил ему в руки без всяких условий и договоренностей – Хродвиг поразился. Он был ошарашен. Ему казалось, что он, пережив столько, разучился удивляться; что забыл это чувство, закопал под тяжестью прожитых лет. Удивление напомнило ему терпкий вкус молодого вина, которого он не пробовал много десятилетий. Когда горец становится Хранителем, он отказывается от оружия. Отныне слово Хранителя – его меч. А также он перестает пить вино, пиво, брагу – все то, что туманит разум. Чтобы выпитое не могло повлиять на решение и чтобы Суд не оказался неправым. Сам Хродвиг в один день отказался и от власти дана Дорчариан, и от меча, и от вина, решив стать Хранителем. Тот день был долгим… Хродвиг вновь перелистнул свою книгу жизни, одним махом открыв ее на середине. Это случилось тридцать один год назад. Его старший сын Эндир приехал домой из Империи на побывку – празднование Дня долгого лета. Эндир сумел сделать так, что теперь наследника отпускали раз в году на этот праздник, и Хродвиг хотел успеть сыграть свадьбу Гимтара, пока его брат здесь. Когда Эндир попросил встречи с глазу на глаз, дан Хродвиг раздосадовался, но принял сына и выслушал. – Ты собираешься выдать Столхед, дочь вождя алайнов Столаха, за Гимтара? – после изъявлений сыновьей почтительности спросил Эндир.