– Последний шанс, – хмыкает, все так же прямо глядя в глаза. – Уверен, что он у меня еще есть?! – почему-то возмущаюсь. – Да я из вежливости, – пожимает плечами и дает мне тот самый микровзрыв – наступает одной ногой на мои вещи, одновременно с этим стискивая талию, и буквально выдергивает из них. Мои ноги так высоко от пола! Парю, лечу, сердце замирает в ожидании приземления, но разгоняется сильнее и мчит во весь опор, когда вместо того, чтобы поставь меня обратно, он притягивает к себе. Инстинктивно обхватываю его ногами за торс, врезаюсь обнаженной промежность в его неожиданно рельефный пресс и успеваю лишь тихо охнуть, прежде чем он запечатывает во мне эмоции поцелуем, перекрывая возможность развеяться с шумным тяжелым выдохом. До безумия чувственным и бережливым поцелуем. Напряжение осталось где-то под потолком. Наличие на мне футболки позволяет чувствовать себя увереннее, отсутствие белья делает момент исключительно пикантным. Он немного ослабляет поддержку, я – стискиваю ноги, усиливая. Слов не требуется, я чувствую такую прочную эмоциональную связь, что кажется, будто мысли его читаю, улавливаю намерения, предвосхищаю движения. Конечно, в деталях ошибаюсь. Его руки гуляют по моему телу, он трогает и гладит меня везде, как помешенный, целует и ласкает, не останавливаясь ни на секунду. Его так много! Но хочется больше. Чувствую, как раскрепощаюсь. Ерошу его волосы, наощупь привыкаю к его наготе, откровенно кайфую от его силы, сосредоточенной в сокращающихся от движений мышцах. Рубашки на нем всегда сидели идеально, подчеркивая достоинства фигуры, но все же давали неполную картину. Видеть его хочу, разглядывать, долго и жадно упиваться своим выигрышным билетиком. Хочет и он, разрывая поцелуй и немного отстраняясь, фокусируя мутный взгляд на моем лице. Дышим часто и глубоко, восполняем кислородное голодание перед марш-броском. Он бросает беглый взгляд на кровать, на секунду прерывая зрительный контакт. Копаюсь в его волосах, млею от их мягкости, на губах мечтательная улыбка играет, даже сощуриваюсь немного, мурлыкать хочется так приятно. Покровский делает несколько шагов, осторожно опускается вместе со мной на кровать, убирает волосы с лица, целует губы, нос, щеки, нежно и медленно, как будто впереди у нас не день вместе, а вся жизнь. Совершенно некуда торопиться, можно наслаждаться друг другом как захочется. Шея, ключицы, немного оттягивает ворот футболки. Деликатный намек, но я даю себе еще немного времени, прежде чем убираю руки с его спины. Он садится у меня между ног, тянет на себя, помогая сесть и мне. Послушно поднимаю руки, он без резких движений стягивает с меня последнюю внешнюю защиту. Как по минному полю идет, но эта бережливость не кажется чрезмерной, ее ровно столько, сколько мне требуется, чтобы чувствовать себя в комфортной безопасности. Покровский смотрит мне в глаза, и я вижу, какое колоссальное усилие он совершает, чтобы не опустить взгляд. А я хочу, чтобы посмотрел, хочу получить отдачу, ответы на свои хоть и загнанные на задворки, но все такие же животрепещущие вопросы. Закусываю уголок нижней губы, он мгновенно ловит сигнал. – Ничего прекраснее в жизни не видел, Кисунь, – бормочет восторженно, на несколько минут превращается в измерительный прибор, а у меня появляется весьма банальное и пошловатое прозвище, которое из его уст звучит чуть ли не благородно, догоняя пронизывающей нежностью и трепетом. Быть его Кисой – это, чтоб меня, честь. Это – достойно. Он с моей груди глаз не сводит. Примеряет под свои ладони, немного приподнимая, ощущая тяжесть третьего размера. Водит пальцами, едва касаясь, поднимая мурашки, как завороженный следит за тем, как напрягаются соски, гладит с нажимом, успокаивая кожу и вновь проделывает тот же прием. – Я уже ревную, – замечаю капельку возмущенно. Покровский ухмыляется и толкает меня, падая сверху. Снова микровзрыв, резкая смена кадра, обнуляющая. И новый старт, импульсивный, горячий. Нетерпеливо целует, мнет грудь до искр перед глазами, до тяжелого грудного дыхания, ведет рукой вниз, накрывает лобок ладонью, пальцами раздвигает складочки и глухо рычит, чувствуя мои горячие соки. – Кисунь, будет быстро, – вздыхает, немного оправдывается. – С ума схожу как хочу тебя. Авансом, все компенсирую. Перестраховщик, блин. Или это такой хитроумный тактический ход, не знаю. Он настолько раскочегарил меня пальцами, что, когда вошел, меня прострелило током до кончиков пальцев ног. В унисон, с коротким громким стоном вырвалось переполняющее нас удовольствие. Он сразу взял приличный темп, продолжая натирать клитор. – Как же охуительно прекрасно в тебе, – вырывается из него откровенность, – бля-я-я-дь… какая ты узкая, как в тебе тесно… девочка моя хрупкая, идеальная. Никто со мной раньше в моменты близости не разговаривал. Одно это с ума сводит, эта его порочная составляющая буквально выносит мне мозги! Но то, что выражает свои ощущения именно он и именно через мат, не подбирая слова, просто вываливая на меня голую эмоцию, окутывает наш союз, как ни парадоксально, доверием. Он открылся передо мной, он не сдерживается, отпускаю все лишнее и я. Техничные быстрые и глубокие движения, внешняя стимуляция, поцелуи, стоны! Я кончаю так остро, что это удовольствие кажется непомерным. Несовместимым с сознанием, осознанностью, с реальностью. Вульгарно кричу во власти эйфории, меня трясет, мышцы сводит, это слишком! Слишком! Только когда немного отпускает, когда он вытаскивает член и сперма выстреливает мне на живот, до самой груди, понимаю, что он все это время терпел. Что вытерпел давление, частые неконтролируемые сокращения стенок влагалища, мою агонию. Чудовищная пытка! – Я, на хрен, этот фокус больше не повторю, – отвечает моим мыслям, хрипит мне в шею. – Никогда, Вер, слышишь? Если ты не пьешь таблетки, мне нужно в аптеку. Сейчас либо будет очень неловко, либо снова бесконечно хорошо. – Не пью… там на кухне, в корзине с фруктами… Ярослав проявил заботу. Но… кхм… примеришь туфельку? Глава 21 – Осмотрись, – Покровский разувается, поочередно наступая на пятки, но, прежде чем уйти переодеваться, целует в губы. Как же мне нравится его неспешность! Он абсолютно все делает осознанно, вдумчиво и размеренно. Не дергается, не суетится, умеет планировать, но в то же время гибко реагирует на изменения. Он именно такой, каким, по моим представлениям, должен быть настоящий мужчина. Брожу по его просторной квартире, поражаюсь тому, как все продумано. Понятно, что поработали дизайнеры, но ТЗ-то писал именно он. Четыре комнаты, ванная, кухня. Гостиная выглядит уютной, хоть и выдержана в лаконичных серых тонах, на мебели ни пылинки, даже ваза с фруктами стоит на низком столике. Правда, в ней только зеленые яблоки, но именно это цепляет взгляд, заставляя представить, как он берет одно, подбрасывает, проворно ловит и вгрызается, с хрустом откусывая смачный кусок. На нем только спортивные брюки, графитового цвета, футболки нет, носков тоже, волосы взъерошенные. Домашний, простой и невыносимо сексуальный. Меня точно тончайшими электрическими нитями пронизывает. Шевелю пальцами, пытаясь сдержаться, но это выше моих сил. На мгновение зажмуриваюсь, досадуя на неуместность порыва. Что поделать? Этот волшебный день подстегивает мою музу. Быстрым шагом иду в его кабинет, достаю несколько листов из принтера, нахально устраиваюсь в его кресле с ногами, используя дорогой ноутбук как подставку. Карандаш выхватываю из стаканчика на столе. Торопливо делаю набросок своего прекрасного ведения. Выбираю ракурс со спины, момент, когда он подбрасывает фрукт. Тщательно прорисовываю мускулистую спину, все очень рельефно получается. Следом – пальцы и волосы. Одна рука в кармане, ужасно деловой! Ухмыляюсь от удовольствия, закусываю нижнюю губу и веду средним пальцем по позвоночнику, немного смазывая картинку. – Хочу посмотреть, – вздрагиваю от его покровительственного тона. Отрываю голову от своего наброска и вижу его в дверях, привалившегося плечом к косяку. – Нет! – выпаливаю, прижимая к груди листы вместе с ноутбуком. – Ни за что. Давно стоишь? – Время перестало иметь значение, – отмахивается, медленно идет в мою сторону. – Хочу, Вер, – повторяет, делая нажим на первом слове. А я хочу порвать рисунок, но он так прочно зацепил взглядом, что лишь крепче вцепляюсь в то, что держу в руках. – Нет, – отчаянно мотаю головой из стороны в сторону. – Стой, где стоишь! – Вот еще, – хмыкает. – Это мой кабинет. Устройся ты в гостиной, я бы, может, рассмотрел вероятность, но ты покусилась на святое, так что… – Влад, не надо, не отбирай, – как ребенок хнычу, оттопыривая надутую нижнюю губу, когда он оказывается слишком близко. Лицо Покровского озаряет счастливая улыбка. Он быстро опускается на подлокотник кресла и целует меня в задранный к нему нос. – Повтори. – Не отбирай, – бурчу, опускаю голову. Прекрасно поняла, о чем он – я впервые называла его по имени, кратко, без отчества. – Понял, баловать меня ты не собираешься, – смеется, целуя в макушку. – Но рисунок придется показать. Бумага плотная, лист большой, быстро в рот затолкать не успеешь, проглотить – тем более, а значит, даже пытаться не стоит. – Не собираюсь я его есть… Вообще, и такая мысль мелькнула. – Кисунь, я помру от любопытства. Буду ходить по ночам и тихо сходить с ума, мешая тебе спать. – Мы будем ночевать вместе сегодня? – снова поднимаю голову, и он снова целует меня в нос. – Обожаю твою сообразительность и умение видеть суть среди тонны окружающей воды, – я игриво закатываю глаза и в этот момент он виртуозно выдергивает лист с рисунком из моих расслабившихся и потерявших бдительность рук, сразу впиваясь в него взглядом. – Да ангидрит твою перекись, Покровский! – взрываюсь отчаянием и возмущением. Он медленно поворачивает на меня голову и смотрит абсолютно круглыми глазами. Так долго, что я краснеть от стыда начинаю. Выдала! Молодец! – Вера, Вы исключительная женщина, – произносит серьезно. – Блин, – брякаю обреченно, закрываю глаза ладонью. Слышу поскрипывание кожи кресла, а через пару секунд ощущаю его дыхание на своих губах. Открываю глаза, раздвигаю пальцы, подглядывая. – После того, как из-за угла нагло подслушал твой разговор с бывшим, как ребенок ждал, когда тебя прорвет и ты выдашь что-нибудь эдакое, – хмыкает, целует в губы. Я – все также в домике. – А рисунок – потрясающий. Деталировка – сумасшедшая. Я как живой. Но мне страшно. – Почему это еще? – хмурюсь, убираю руку, смотрю ему в глаза. – Не могу осмыслить, как в таком хрупком теле умещается сразу столько талантов. Я тобой восхищен. Я тобой покорен. Я тебя никому. Никогда. Не отдам. Сердце падает с обрыва, его губы касаются моих, и я чувствую его дрожь. Со всхлипом вдыхаю воздух из его рта, им дышу, его эмоцией пропитываюсь насквозь. Целую быстро, часто, держу его лицо в своих руках, пронизывает наточенными спицами от его слов, насквозь прошивает, разрывая внутренности, мне больно! Больно от мысли, что всему когда-нибудь приходит конец, что самые близкие, родные и любимые всегда уходят. Плачу, не могу с собой совладать. – Кисунь, ты чего, – расстраивается, вытирая слезы с моих щек. Упирается своим лбом в мой. – Не плачь, ну. Я собственник, я не умею делиться. Мысли даже допустить не могу. Но я обещаю пытаться не ограничивать твое личное пространство. Если ты обещаешь не прятать свои рисунки и иногда танцевать только для меня. Иногда, иначе ты начнешь ассоциироваться у меня с наложницей в гареме, а я никогда не мечтал о гареме. – Обещаю, – шепчу, шмыгаю носом, улыбаюсь. Не хочу погружать его в свои ночные кошмары. Слишком хороший день. Хочу пожить в этой сказке еще хоть чуточку. Через три часа паркуемся у лучшего в городе отеля. Немного обидно: когда он говорил о еще одной ночи вместе, я решила, что мы останемся у него. Неоправданные ожидания – мерзкое чувство, но проблема возникла исключительно в моей голове, так что я всеми силами придерживаю стремящуюся к подбородку нижнюю губу. Через дорогу видела ресторан, похоже, он решил сразу поставить машину. Когда он выходит – смиренно жду. Еще одна договоренность – позволять ему ухаживать. Чувствую себя белоручкой, но он уверял, что привыкну, потому что, как известно, к хорошему привыкают и быстро. Он подает мне руку, мы выходим… и идем сразу к отелю. Я – разочарована. Вот прям разочарована. Полностью. Грустит каждое нервное окончание, и если еще десять минут назад я раздавала свет как самая яркая в мире лампочка, то сейчас физически ощущаю, как гасну. Как затухаю, медленно и неотвратимо. В лифте прячу взгляд, делая вид, что кнопки занимают меня чрезвычайно. Ну или что в мыслях своих витаю, хотя в голове – прерия с одним-единственным перекати-поле, гонимым слабыми ветрами. Даже ветер в голове не балует, дожила. И тут лифт останавливается, а он берет мою руку в свою. Прикосновение приятно, меня немного отпускает, поднимаю на него взгляд и хочу улыбнуться, но меня сбивают с толка его хитрые глаза. Вот прям хитрющие! Лис! Зависаю, пытаясь нащупать, в чем заключается явное исключительно для него коварство, он же тянет меня на выход. Поворачиваю голову и ахаю, стискивая его руку. – Влад… Я ожидала узкий холл с ковровой дорожкой и кучей дверей с табличками «DO NOT DISTURB», но моим глазам предстает небольшой изысканный ресторан с одним-единственным столиком у панорамного окна. Повсюду свечи в высоких бронзовых подсвечниках, светлый мрамор под ногами, хрустальная люстра дает мягкий приглушенный свет, все искрится, переливается, сияет! Как и я, продолжая сжимать его ладонь. – Это место открыл один мой хороший знакомый всего пару месяцев назад, – поясняет напыщенно. Безумно доволен произведенным эффектом! – Ресторан для двоих. Официант имеется, но над душой он не стоит. Мы устраиваемся за столиком, и я решаю, что лучше спросить, чтобы еще раз не испортить себе настроение: – Мы останемся ночевать в отеле?