Исполняю беспрекословно. Чувствую, как кольцо давит на палец, когда член оказывает противодействие давлению извне, наливаясь кровью. И это… о-мой-бог-я-помолвлена! Взвизгиваю. Вот прям как мышь, тоненько и пискляво. Покровский смеется в голос, а когда я перебираюсь на него, поправляет одеяло, натягивая на мои голые плечи. Смотрю на него светящимися счастьем глазами. Наверняка светятся, наверняка искрят, наверняка смеются, никак иначе быть не может! Моя рука на его плече, вижу кольцо краем глаза, понимаю, что оно какое-то затейливое, не просто камень размером с чью-то голову, но, когда перевожу на него взгляд, не выдержав полета собственных фантазий, враз теряю всю веселость. Сердце отбивает уверенные мощные удары, слышу его глухой стук в ушах наравне с шумом моря и шелестом участившегося дыхания Покровского. Их два. То, что ближе к ладони, совсем простенькое. Шайбочка. Второе – настоящее произведение искусства. Величественная корона с россыпью камней, ажурное, вычурное. Они идеально примыкают друг к другу, но носить можно отдельно. – И какое ты обронил? – интересуюсь, продолжая разглядывать. – Простое. – Поэтому не стал искать? – Поэтому перерыл половину пляжа, чтобы найти, – недовольно выдыхает. – Но в одиночестве, чтобы ты не стала свидетельницей моего позора. – Да брось, – улыбаюсь мягко, перевожу на него взгляд и ласкаю щеку пальчиками. – Нет ничего позорнее, чем сделать предложение без кольца. – Несносная! – взрывается возмущением и смехом. Швыряет меня на кровать рядом, придавливает собой и щекочет, пока я задыхаться не начинаю, захлебываясь слезами от смеха. И наступает тот самый момент. Совершенный. Когда смотришь в глаза человеку и видишь в них все, о чем думать боялся, о чем даже мечтать не смел. Момент абсолютного единения, непоколебимой уверенности, что обрел свое счастье. И я лишь убеждаюсь в своем решении. Спустя полчаса лежим вальтом. Тишина, только шум моря из приоткрытого окна доносится, убаюкивая. Мои ноги задраны на изголовье, я спокойна и расслаблена. Обнажена и умиротворена. Влад поправляет подушку под моей попой, и в этом нет никакой необходимости, зато сколько смысла. Даже говорить не хочется, такая я вся изнеженная и обласканная его заботой и любовью. Сколько раз еще он шептал о своих чувствах, мурашки от одних лишь воспоминаний. Сколько раз благодарил, зацеловывая. А уж сколько всего наобещал! Прыскаю и хихикаю как нашкодивший ребенок. Влад тут же сползает по кровати, оказываясь ко мне лицом к лицу. Широко улыбается, глаза точно два солнышка с лучиками. Красивый до невозможности. Теплый, домашний, уютный и такой вдруг родной. – Ты как? – в его голосе волнение и трепет. – Изумительно, – иронично хмыкаю. – Ну а… там, – очень невнятно излагает свои мысли. – Везде! – оповещаю торжественно. – Вер, я серьезно, – вздыхает, целует в нос. – Все в порядке? – Зачатие происходит только через неделю-две, – делюсь своими глубокими познаниями, успев погуглить, пока ехали из больницы. – Так долго! – прям возмущен и обескуражен, от чего я начинаю смеяться. – А это… – снова мямлит, когда я перестаю потешаться, провоцируя рецидив. – В какой день цикла попали? – В яблочко, – успокаиваю с улыбкой, а потом уже себя, на всякий случай: – Не сто процентов гарантии, но шансы возрастают, – улыбаемся, хитрющие оба! – Работать будем сегодня? – Хотелось бы ответить нет, – вздыхает и морщится, но через три секунды его лицо разглаживается, а глаза вспыхивают огнем. – Лежи пока. Быстро целует, снова поправляет подушку, целует живот, накидывает халат, опять целует живот и только после этого уходит на первый этаж, как выяснилось позже, искать все необходимое для создания нерабочего настроения для начала рабочего дня в джакузи. А ведь мне за это еще и денег заплатят. Пока Влад отсутствует, я проверяю соцсеть, в которую вчера выложила фотографию. Поражаюсь количеству лайков, новых «друзей», комплиментов, вопросов и даже просьб. Супер! Вкусно! Красиво! Что за место? Чем заправила? С кем отдыхаешь? Будешь ли танцевать в субботу? Как дела? Не пропадай больше! Еще фото! Но по-настоящему цепляет лишь одно сообщение в личку. От девушки с красивой звучной фамилией Северская и не менее прекрасным именем Камилла. Глава 29 Машина Влада на охраняемой парковке в аэропорту, но Ярослав все равно нас встречает. С улыбкой от уха до уха крепко жмет руку другу, обнимает второй рукой и громко хлопает по спине, меня – нагло тискает, обхватив вместе с руками и оторвав ноги от земли. – Видок у вас, как будто вы три недели жили в палатке в лесу и сражались с волками за последний сух паек, – гогочет на всю округу. – Кошка твоя одичала, глаза блестят, взгляд хищный, исхудала совсем. А ты вообще в трениках! Ну-ка фоточку, встаньте поближе. Показывает потом, все вместе смеемся над нашими с Владом попытками состроить недовольные мины и показать все свое презрение касаемо его дурацких шуточек. Делаем еще несколько снимков, в том числе общих селфи, я хвастаюсь колечками, мило болтаем, шутим, никуда не торопимся: до выступления еще четыре часа, успеваем. Да и вести пару дней назад Ярослав прислал добрые: все под колпаком. Его фразочка, не моя, смысл уже Влад расшифровал – поездка Турова была успешной, он нащупал связи, воспользовался связями отца чтобы возбудить дела и организовать круглосуточную слежку за тремя гражданами. Опасность не миновала, никого еще не посадили, но любой удар с их стороны удастся предотвратить, это успокаивает. По большому счету, его и ждем: иначе к ответственности не привлечь. Когда в машину садимся, Туров машет на прощание и широким жестом смахивает несуществующую слезу. – Такой кривляка! – возмущаюсь, грожу ему кулаком через закрытое окно. Влад тихо хмыкает, трогается с места. – Настраивает тебя на выступление. А меня на то, что моя невеста помолодеет еще лет на пятнадцать и наши отношения перейдут в разряд запретных, преследуемых законом. – Что ты несешь! – фыркаю, ужасаюсь, смеюсь, все вперемежку, да еще и под локоть его толкаю. – В планах – добро, – отводит руку, делая вид, что уворачивается, – но я доверил организацию двум женщинам, так что исход предприятия непредсказуем. – Вот же ты! – ахаю, слов не нахожу, да и не очень-то стараюсь, на самом деле. – Умный? – подсказывает охотно. – Находчивый? Бесстрашный? – Бесстрашный заявлять мне подобное, – ехидничаю и трясу телефоном. – Знаешь, чей номерок у меня на быстром наборе? – Вот же ты! – передразнивает со смехом. Так и едем всю дорогу, подначивая друг друга нелепыми детскими подковырками: мне в самом деле нужно подготовиться морально. Вчера мы довольно долго обсуждали с Еленой Анатольевной формат моего выступления. Не использовать такую возможность привлечь внимание было бы непростительно, тем более что с легкой подачи Влада я уже перевоплощалась из первоначального образа, но не хотелось сгущать краски. Я должна излучать надежду, быть жизнерадостной и верить в то, что все наладится. Сложность заключалась в том, что я так не чувствовала. Покровский замахнулся на систему. Буквально. Вся прибыль от работающего предприятия будет направлена в благотворительный фонд, учредителем которого уже два десятилетия является его мать. Это огромные деньги и пойдут они на развитие детских домов и приютов, что, в свою очередь, привлечет внимание к этим учреждениям. Повиснут в воздухе два главных вопроса. Первый: если требуются такие вливания, на что расходуются средства, выделенные из федерального бюджета? Второй: какие такие деяния замаливает бизнесмен Покровский? И наша основная с его матерью задача – сделать так, чтобы их задали. Я все сделала неправильно. Трусливо извинилась перед Покровской в сообщении, отключила телефон, чтобы не видеть ответ до выступления. Попросила Влада заехать на родительскую квартиру. В гримерке проигнорировала заготовленный костюм и переоделась в свои старые вещи, которые значат слишком много. Я не знаю, с какой целью я их сохранила. Скажу, что для этого дня – совру, конечно же, откуда бы я могла знать, что жизнь так обернется? Наверное, мне просто нравится страдать. На свою мини-сцену я вышла в джинсах и топе, с повязанной на бедрах толстовкой, в тех самых, в которых я была в момент аварии почти десять лет назад. Пропитанных страданиями и горечью, с пятнами от крови, которые так и не удалось выстирать, хоть я и старалась, как будто от этого зависела моя жизнь. Как будто исчезни они, мои родители вернулись бы с того света. На ногах – убитые в хлам кроссы, в них я тоже была в тот день, но в отличии от всего остального, носила еще три с половиной года после. В руках – мой старый плюшевый медведь с оторванной лапой. Его убогий вид – Сашкина заслуга. О брате и шла речь в танце, по сути, не обо мне вовсе. Брат прожил в приюте три месяца, пока я утрясала всю бумажную волокиту и доказывала свою состоятельность как опекуна. Он сильно похудел за это время – это первое, что бросалось в глаза. Мы толком не жрали три года, но он умудрился похудеть! Взгляд изменился, стал затравленным, он дергался от резких звуков еще пару недель так точно. На его теле было много синяков, которые он тщательно прятал от меня, увидела случайно. Эти три месяца его сильно подкосили, только наша связь и обоюдная поддержка смогли вернуть мне его прежнего. Я не возьмусь утверждать, что подобные метаморфозы происходят со всеми. Не буду с пеной у рта доказывать, что приюты и дома для детей все равно что тюрьма. Никогда не скажу, что так – везде. Но и задорно отплясывать я не в состоянии. Смотрите. Мою. Боль. Смотрите мою правду. Не деньги от вас ждут, никто по вашим карманам не шарит в поисках лишней копейки, не нужны никому ваши честно заработанные, просто, если можете, подарите любовь. Не обязательно дом. Не обязательно семью, хотя каждый ребенок, лишившийся родителей, мечтает лишь об этом. Теплом своим поделитесь, внимание безраздельное окажите, выслушайте, не перебивая. Спросите меня, что я танцевала, ответа дать не смогу: не помню ни единого движения. Помню щемящую сердце музыку, помню собственную эмоцию, помню, как заключила в объятия Елена Анатольевна, когда я спустилась по ступенькам. Помню, что слышала всхлипы с разных сторон павильона, помимо собственных. Терехова помню, поджидающего в гримерке. Как Влад его выставил тоже. Как переоделась, как вышла на парковку, села в машину. После этого наступило сладкое забвение и продлилось оно до утра следующего дня. – Я все испортила, прости, – шепчу, не открывая глаз. Что Влад уже не спит поняла по тому, как изменилось его дыхание. Оно стало чаще. А еще его руки гуляют по моему телу, но это, кстати, вообще не показатель: он так и во сне делает, меня будит, а сам не просыпается. – Поначалу в самом деле никто не понял, – отвечает тихо. – И под началом я понимаю тот момент, когда на входе раздавали разные полезные мелочи. Зубные щетки, карандаши, альбомы, краски… что-о-о? – он приглушенно смеется и поднимает мою руку к лицу, целует ладонь. – Отличная была идея. Когда ты начала танцевать, напротив, все встало на свои места. Я жил в системе с рождения, Вер. По-разному было, врать не буду. Но у меня сколько себя помню была мама. Твою боль мне не постичь никогда, думал сердце лопнет. Пододвигаюсь поближе, пристраиваю голову на плече, руку кладу на грудь, по-хозяйски закидываю на него одну ногу. Хорошо. Удобно. А сердце у него и вправду заходится. – Мне еще повезло… – рассуждаю. Теперь могу, когда он так близко, когда кожа к коже. Кажется, все смогу пережить и преодолеть. – Бабушка хоть и не вставала, она была. Я чувствовала ее любовь. И Саша был. Хочу встретиться с ним сегодня, соскучилась невозможно. – Разумеется. Не понимаю, почему ты не позволила ему присутствовать. Все равно в сети увидит. – Это… другое. Он знает все и без показательных выступлений, но стой он рядом… мы слишком сильно чувствуем друг друга, – объясняю путано. – Не хотелось бы, чтобы он переживал все еще раз вместе со мной. – Я понял, – целует в голову и дотягивается до мобильного на тумбочке. – Ну что, готова? – Нет, – признаюсь честно. Какие, все-таки, люди разные. Нашлись даже те, кто выразил свое недовольство, мол, пришел отдохнуть, развеяться, а попал на траурную процессию. Мол, мне и своих проблем хватает. Тоже понять можно. Но по большей части рассыпались в благодарностях к художнику. Эдриан теперь видный благотворитель! Три раза ха, этот слизняк даже ластика детям не купил. Ему и речь Покровская написала, и он произнес ее слово в слово. Но это неважно, нас зарядило энергией голосовое сообщение от Елены Анатольевны. С самого утра в фонде настоящее паломничество! Люди приходят, звонят, спрашивают, чем могут помочь, что купить, куда везти. Неравнодушных действительно много и это радует просто как факт. Посмотрела на себя со стороны зрителя. Не собиралась, но любопытство пересилило. Весьма жалкое зрелище, должна заметить. С точки зрения танца как будто бы приемлемо, Боня бы похвалил, но мой внешний вид вызывает желание накормить даже у меня самой. – Ярослав был прав, – морщу нос. – Ярослав всегда прав, – хмыкает Покровский. – Ты привыкнешь. О чем конкретно ты говоришь? – Дефицит пропитания налицо, – вздыхаю. И еще раз, очень тяжело: – А грозился откормить. – Когда-нибудь ты будешь изумительно кругленькой и умопомрачительно аппетитной. Я работаю преимущественно на перспективу, – задвигает деловито, поглаживая мой впалый живот под одеялом. Прыскаю и осуждающе качаю головой. – Согласен, – легко признает вину. Откидывает одеяло, садится в кровати и поднимает меня на руки. Ванна у него огромная. На столешнице под раковиной можно смело заниматься любовью, но он лишь заботливо подкладывает банное полотенце, прежде чем посадить меня. Выдает новую зубную щетку красного цвета, с крошечным бантиком на упаковке. Чертовски мило! Сижу, дрыгаю ногами, счастливая до неприличия. Умываюсь как кошечка, смачивая одну руку под струей воды. Покровский же – как чернорабочий после долгой тяжелой смены, захватывая шею и повсюду разбрызгивая воду. Зубы чистим, глядя друг другу в глаза и улыбаясь. Еще одно идеальное утро. Если бы не одно «но». Вбегаю на кухню первая, гонимая страшным голодом: Влад задержался в ванной, чтобы побриться. На мне только тонкие бесшовные трусики и его рубашка нараспашку, наглым образом стыренная из гардеробной. А у нас, оказывается, гости. – Детеныш страшно капризничал и просился к мамочке, – комментирует свое присутствие Ярослав, Саша же, буркнув приветствие, отводит взгляд.