– Блядь, – коротко отражает свое отношение к этому факту Ярослав. Сабина судорожно втягивает носиком побольше прохладного воздуха. – Я пойду лучше, – бормочет тихонько. – Прости, рада тебя видеть, колечко твое на безымянном и мужика твоего роскошного, но я лучше пойду. Выпьем кофе как-нибудь? С ликером, пожалуй. Выпьем же? У меня тоже… не сейчас. Пойду. Она быстро целует меня в щеку, а уходит еще быстрее, цокая каблучками по асфальту. К машине, которую точно не могла себе позволить в студенчество. – Влад, – зову негромко, не сводя с нее глаз. Когда чувствую его теплую ладонь, сжимающую мою, проговариваю, стараясь не мямлить и говорить обычным голосом: – Что-то не так. Я чувствую. Она будто испугалась. – А что ты почувствовала, попав под его прицел? – убивает меня одним точным выстрелом. Виновато опускаю голову, закусывая губу. – Нормальная реакция несвободной девушки на пристальное внимание другого мужчины. Прикусила еще и язык, не желая развивать тему, но ненормальным было другое. В ее социальных сетях нет ни единой фотографии, даже намека на то, что она в отношениях. На ее безымянном пальце нет обручального кольца. Ее трясло. «У меня тоже» – вообще ни в какие ворота не вписывается. Надо встретиться и спросить напрямую. Решив это, я немного успокоилась. Мы поужинали в скромном, но очень уютном месте. Все блюда были очень вкусными, я бесцеремонно залезла в тарелку к каждому и попробовала по крошечному кусочку. Мужчины разделили счет поровну, брат после этого будто ростом выше стал и шире в плечах. Я гордилась им, его успехами, новыми заказами, которые посыпались после презентации проекта для производства Покровского. Часто улыбалась, глядя на их с Мариной нежности. Сама к Покровскому липла, хоть рукой, хоть ногой состыковаться, хоть кончиком пальца коснуться. Ярослав много шутил, выглядел так, будто Сабина нам всем привиделась, ворвалась и растворилась в темноте, словно и не было, но едва мы вышли на улицу, он сослался на дела и уехал. Покровский смотрит на часы и виновато – на меня. – В семь нужно быть уже на заводе, – напоминает, но не давит. – Полчасика погуляем, хорошо? – торгуюсь, повиснув на его локте. – Да сколько хочешь, тебе меня расталкивать, – ухмыляется, снимая мою руку и пряча вместе со своей в карман своего полупальто. Это так заботливо и мило, что у меня ладонь потеет от вспыхнувшего внутри пожара абсолютного обожания. – В воскресенье? – Саша кривится, как будто ему за шкирку дохлого грызуна затолкали. – Либо так, либо в понедельник после офиса, – теперь морщится Влад. – Делегировать никак? – бесцеремонность брата вызывает у него скупую улыбку. Вымученную: он ни раз об этом думал, а мы ни раз обсуждали. – Я бы рад, но не нашел еще такого самоотверженного, кто пахал бы за еду, – поясняет по-свойски, чтобы не смущать простого как угол дома Сашку. – Причем, не свою. В штате не предусмотрен управляющий, директор или любая другая аналогичная должность. Саша вдруг сбивается с шага, Марина от неожиданности спотыкается, Влад дергается, чтобы поймать ее, я тоненько взвизгиваю и переношу вес тела на одну ногу, выставляя вторую назад и в целом наша группа больше напоминает шаткий мостик над пропастью, что вызывает дружный приступ сдавленного смеха. – Извините, – брат немного смущается и еще полминуты думает, глядя в сторону. Непривычно серьезный и собранный. – У меня совершенно бредовая мысль. Озвучить? – Бред и гениальность где-то на одной ступени, – поддерживает его Покровский, а я сжимаю его руку в кармане. Какой же он чуткий! – Хостел, в котором я от вас прятался, – сразу же переходит к делу, но Марина перебивает: – Что значит прятался? Такая же торопыга, как и брат. Когда они спорят, их речь в один монотонный звук сливается, чтобы не травмировать мозг случайно оказавшегося рядом несчастного. – Это значит, милая леди, что мы его разыскивали, но он того не желал, – приходит на помощь не знающему куда себя деть брату Покровский. – Но ситуация была как в Простоквашино. Марина хихикает и больше не встревает, Саша же спешит продолжить: – Короче, он одному мужику принадлежит. Зовут Аркадий, умный капец, ну, во всяком случае по сравнению со мной, – замолкает, ожидая, судя по затравленному взгляду, когда Покровский его высмеет. Тот с интересом ждет продолжения. А мне вдруг глаза щипать начинает слезами: у Саши точно крылья за спиной вырастают, прямо у меня на глазах! – Мы с ним сразу закантачили, я там часто оставался, до колледжа рукой подать. Когда нечем было оплатить – прощал, потом не предъявлял, вообще не вспоминал даже. Ну, мы как-то разговорились, он мне свою историю рассказал. Уж не знаю, правда или вымысел, но вы-то проверить можете, – Влад кивает, не перебивая. – Короче, в девяностых у него было несколько гостиниц. Такие, для богатеньких, в которых вообще все включено. И что-то там случилось в одном из номеров, я так понял, убийство, напрямую он не сказал. Когда менты пришли, он все материалы отдал, журнал там, данные администратора, которые дежурил. А через неделю… короче у него всю семью расстреляли. Его, понятно, это подкосило. Продал отели, купил один-единственный хостел, сам там живет постоянно. Опыт руководителя имеется. Бабки его больше не волнуют. И я далеко не единственный, кому он прощает халявные ночлежки. – Представишь нас? – Покровский без промедлений цепляется за возможность. – Да хоть сейчас, – почти равнодушно пожимает плечами до безумия довольный собой брат. Возвращаемся к машине Влада. Мы с Мариной садимся на заднее сиденье, дав возможность мужчинам еще раз все обговорить, обе утыкаемся в мобильные, но я не странички свои лезу проверять. «Как оно, бро?» – отправляю сообщение Ярославу. «Как обухом по тупой башке» – отвечает честно. «Персидская принцесса» – с очередным сообщением представляю, как он невесело хмыкает. «Кольца не носит…» – замечаю пространно. «Я не полезу» – обрубает всякие намеки. «Замужние – табу». «Да и некогда сейчас, не о том голова болит». «А после?» – решаюсь на прямой вопрос. «Если хоть взглядом взаимностью ответит, ноги в кровь сотру» – получаю прямой ответ. Захотелось время подогнать, промотать как кассету, нанизанную на простой карандаш. А когда оно пронеслось в одно мгновение, мечтала повернуть вспять. Глава 40 – Я сегодня столько любопытных взглядов отразил, что еще до начала выступления вымотался, – крайне нестандартно начинает свою речь Покровский. По залу проносятся шепотки и смешки, я же замираю: страшно волнуюсь. Гораздо сильнее него самого, находящегося в кругу света под пристальными взглядами двух сотен гостей. Елена Анатольевна стоит за высоким фуршетным столиком рядом со мной. Организация благотворительного вечера полностью легла на ее плечи, но руку мою стискивает она совсем по другой причине: Покровский снова все переиграл. Всю прошедшую неделю мы пахали, как одержимые. Влад заключал последние контракты, перезаключал подписанные ранее, считал и высчитывал. Благодаря неравнодушным (пониженные закупочные цены на материалы, новые клиенты, минус заморочки с инстанциями, аренда земли – вообще бесплатно), ожидаемая прибыль сильно возросла. Деньги сумасшедшие и стабильные, а это – еще одна возможность. Еще одна дверь, оставлять открытой которую нельзя. – Не буду ходить вокруг, да около. На мою невесту напали. Жестоко избили, – моя рука дергается в мягкой ладони Елены Анатольевны. Она делает ненавязчивый шажок в сторону, поближе ко мне. Входит в мое личное пространство, привнося материнского тепла и опеки. Влад же делает паузу, стискивая зубы. Понятно, что подобное могло случиться с каждым, но принятие этого факта не помогает избавиться от червоточины собственной бесполезности и беспомощности. Удар нанесли не только по моему телу, но и по его самолюбию и мужской гордости. – К счастью для меня, поблизости оказались неравнодушные. К несчастью для них. Преступники задержаны и понесут заслуженное наказание, но меня убивает один факт. Среди них мог бы быть я. Он рубит это, вгоняя присутствующих в культурный шок. Шепот, шелест, шорох, даже короткие резкие ремарки из серии «чушь» и «бред». Мой пульс ускоряется: сейчас самый важный момент всей речи. – Или вот он, – он кивком указывает на Ярослава, стоящего рядом со сценой, справа. Туров приподнимает руку, приветствуя всех, – человек, отвечающий сегодня за вашу безопасность. Или он, – кивок в зал, все взгляды устремляются на поднятую в центре зала руку. – Блестящий хирург, золотые руки. Или, – он замолкает, еще несколько человек, мужчины и женщины, поднимают руки. – Я поясню. Говорит он долго и пылко. Режет слух статистикой, собранной фондом Покровской, апеллирует фактами, совсем чуть-чуть искажает действительность (среди нападавших не было ни одного воспитанника детских домов), но мысль доносит: дети, попавшие под крыло опеки, нуждаются в поддержке не только находясь в стенах государственных учреждений. Там она, безусловно, лишней не будет, но для ребенка это – лишь начало пути. И вся загвоздка в том, что возвращается большинство в деструктивную среду. Без шанса на образование, достойную и законопослушную жизнь. Задал с невысокой сцены, которую обычно занимают музыканты, животрепещущие вопросы. Кто из них вырастит? Какие у них пути? Какие возможности? Сам же на них и ответил. Одного врача в нашем городе за десятилетие воспитало государство. Одного! С десяток токарей. Столько же медсестер, сантехников, слесарей. Еще примеры, еще цифры, смешные. И снова вопросы. Остальные – кто? Кем стали? Куда делись? Статистика от Турова-старшего до костей пробрала даже самых толстокожих. Мужчины хмурились, морщились, женщины прижимали руки ко рту, сдерживая охи, вели плечами и разгоняли колючие мурашки. Когда он закончил и вернулся к столику, поцеловав матери руки и обняв меня за талию, до аплодисментов еще с полминуты доходили. И это – грандиозный успех. Абсолютный. Даже те, кому на других начхать с шелковых пеленок, не смогут уйти, не выписав чек. Раскошелятся просто чтобы красиво выглядеть. Чтобы в газетах мелькнуть, да в новостных лентах в сети. Чтобы мэру самодовольно кивнуть, мол, мы в одной команде. Запомни. Мэр, правда, едва ли запомнит хоть кого-нибудь: он ослеп от вспышек камер и собственной значимости. Это ведь, оказывается, его проект. Его идея. Покровского он просто выбрал исполнителем, предложил достойное дело достойному человеку. Руку пожал для снимка и даже позволил выступить вперед себя. Такой душка. Удачи ему на перевыборах осенью. Но, каким бы фарсом конкретное мероприятие не было, я испытывала гордость, чувствуя свою принадлежность. Смогли. Воплотили. Большое дело сделали и сняли мишень со спины Покровского, что подтвердили записи с прослушки, уже на следующее утро предоставленные Туровым. Ох, как же за сотни километров от нас матерились! Как же сокрушались! Сколько громких слов было сказано! Они вырыли себе конкретную яму своими прямыми признаниями, но нужно время, чтобы оформить дело и обрушить на их головы кулак Фемиды. Расслабляться было рано, но мы, все же, расслабились. Понедельник начался весьма слезливо: едва мы с Покровским переступили порог офиса, коллектив, полным составом поджидающий в холле, замер. Вперед вышла главный бухгалтер, коротко откашлялась, бросила взгляд в сторону, убедившись, что Ирина из HR на положенном ей месте и держит заготовленный букет, сжала в кулак бумажный платочек и с дрожью сказала короткие, но очень трогательные слова. – Владислав, – она улыбнулась, в глазах блеснули слезы, – мы счастливы работать на Вас. Ирина шмыгнула носом, посеменила к Покровскому, вручила букет и бесцеремонно чмокнула в щеку, привстав на цыпочки. – Мне, конечно, невероятно лестно, – Влад тихо посмеялся, немного зардевшись. Почесал бровь, пробежал по лицам взглядом. – Но непохоже, что вы работаете, – коллеги дружно прыснули и заторопились на рабочие места, и уже в спины он сказал громко: – Спасибо. Ценю. Рабочий настрой на нуле, на душе тепло и приятно. Ставлю цветы в вазу, на журнальный столик в кабинете Покровского. Он садится на диван, протягивает руки, приглашая на свои колени. – Как непрофессионально, – фыркаю игриво, устраиваясь с удобствами. – Без тебя ничего этого не было бы, – топит меня в нежности, с улыбкой глядя в глаза. Ох, Божечки, как смотрит! Так много ласки, так много любви! И все мне, мне одной, единственной, обычной, простой! Гладит пальцами по щеке, целует с трепетом. Сердце мое огромное роняет с высоты. Судорожно вдыхаю: заходится все внутри, дребезжит, звенит. – Иронично, если вспомнить, в какой момент я впервые увидел тебя, – тихо хмыкает. Я немного отстраняюсь, с любопытством ожидая продолжения. – В том ресторане мне назначил встречу человек, у которого я купил компромат на одного видного деятеля из администрации. Без него я бы не договорился на долгосрочную аренду старой фабрики. Я погнался за своими амбициями, но реализовал себя как личность. И без тебя не просто ничего бы не было. Без тебя не было бы даже меня. Я тебя всей душой, всем сердцем. Он замолкает. Я – перестаю дышать. Он говорил «любимая». Говорил «обожаю». Говорил «влюблен». Но я, сама того не осознавая, ждала лишь одного. – Вера. Девочка моя невероятная. Я тебя люблю. Выдыхаю со звуком. Писк какой-то непонятный. Плачу еще зачем-то: в груди столько ответного чувства, что девать некуда. Мандраж по телу волнами прокатывается, ощущение, будто мурашками изнутри покрываюсь. Влад губами убирает крупные редкие капли с моих щек, насухо вытирает подушечками пальцев. Трется своим носом об мой. На части рвет от этой сентиментальности! Энергии в теле ужасающее количество концентрируется, колотит в его объятиях. В кабинет проходит Ярослав. Коротко кашляет, привлекая к себе внимание. С трудом отводим друг от друга взгляд, но он ничего не говорит. Он показывает нам ключ, который торчал в дверном замке. Выходит. Закрывает нас. Просовывает ключ под дверь.