Стону с рыком, нервно задираю платье, седлая Покровского. Нападаю на него с поцелуями, он сжимает мои оголившиеся ягодицы, проникая языком в рот. Я очень тороплюсь, расстегивая ширинку на его брюках. Руки дрожат, пальцы не слушаются, в голове дурман. Я пьяна! Пьяная, влюбленная, возбужденная, нетерпеливая. Как и он, сдвигающий мои стринги в сторону, до хруста ткани наматывая на кулак. Целуемся и кусаемся, пытаясь приглушить стоны. Очень быстро кончаем, но вместо того, чтобы одеться, раздеваемся. – Как же давно я мечтал разложить тебя на своем столе, – хрипит протяжно, подхватывая под бедра. Сдвигает все, что на нем лежит, в сторону. Не на пол, большое ему за это спасибо, у меня за разбитый ноутбук душа бы изболелась. Дерзко, но прагматично. Сажает меня, кладет на лопатки, давя ладонью между грудей. Натужно вдыхаю: прохладно. Но под моим разгоряченным телом глянцевая поверхность моментально нагревается. – Раздвинь ноги, – приказывает грубовато. Трясет от желания. Похоть. Стыд. Много, очень много моего стыда. Широко развожу колени. Он опускает взгляд в промежность, ласкает руками внутреннюю поверхность бедер, раздвигает складочки, разглядывает, медленно проникает во влагалище пальцами, дразня. А затем очень порочно и глубоко имеет меня, закрывая гештальт, но приоткрывая врата в наш персональный ад для двоих. Глава 41 Как же все хорошо! Чудесным образом все складывается! Ну, почти. С благотворительного вечера прошел месяц. Собрали много средств на счет фонда, но это – просто пшик в сравнении с тем, что начало происходить дальше. Поучаствовать захотели многие. Те, у кого нет средств, предложили свои руки. И это – вау! Пришлось очереди организовывать, нельзя столько людей одним махом принимать. Понятно, что ажиотаж спадет, но мы всерьез надеемся, что останутся те, кто будет ездить к детям на регулярной основе. Езжу и я, каждое воскресенье. И не просто так, не одна, с Богданом. И мы… преподаем танцы! Это так здорово, так нереально круто, на невероятном подъеме проводим занятия и хочется только больше. Уже начали думать в этом направлении: детский дом не один, возраст разный, ко всем и сразу физически не успеем. Руководители студии дали добро на проведение занятий под их крышей, согласились еще несколько преподавателей по разным направлениям, ведем переговоры с таксопарком, чтобы обеспечить трансфер. Всего три-четыре микроавтобуса с водителем, нам больше не нужно. Бесплатно, разумеется. С контрактом хотя бы на пару лет. Что? Треснет? Побойтесь Бога, это ж для детей! Много еще идей, планов много, но я уверена, все у нас получится. Терехов тоже в стороне не остался. Возможностей у него теперь хоть отбавляй. Благодаря его лабораториям и связям, медицина станет доступнее для сирот. Без очередей, без квот, обследование и лечение в компетенции врачей одной частной больницы, которой начали пристраивать новый корпус. Но тут, должна заметить, потрудились мы вместе. Дело в том, что именно там работала когда-то моя мама, я проходила практику и главврач – отец Сабины. А вот с подругой выпить кофе так и не удалось. Мы переписывались, пытались состыковать плотные графики, но в последний момент все срывалось. И сегодня, благодаря тому самому «почти», портящем всю малину, мы встречаемся в стенах больницы. – Ты совершенно напрасно нагнетаешь, – Влад наощупь находит мою руку, не отвлекаясь от дороги. – Уверен, все в порядке. Всего два месяца пытаемся. Да, я опять не забеременела. Ноги к потолку не драла, но жили мы открытой половой жизнью, секса было много, в овуляцию – чрезмерно много, а результат по-прежнему нулевой. На душе неспокойно. Не знаю почему, никогда никаких проблем по гинекологии не было. – Женщинам положен регулярный осмотр, – флегматично пожимаю плечами. – Раз в полгода. Я пропустила… где-то три. Или четыре. – А она… – он запинается, это кажется забавным, но я сдерживаю позыв поглумиться. – Достаточно компетентна? Может, стоит поискать кого-то более опытного? – Она гинеколог в семнадцатом, на фиг, поколении, – фыркаю и хихикаю. – Я еще «агу» не говорила, когда она с расширителем познакомилась. Влад ведет плечами. – Понял, – брякает коротко. – Подожду тебя у входа, посмотрю заодно, есть ли продвижения на стройке. После крепких объятий и шумных поцелуев в щеки раздеваться и устраиваться в гинекологическом кресле немного неловко. – Возьми там у меня мазки всякие, – мямлю, – на флору и… – Сабина поднимает на меня свирепый взгляд, и я затыкаюсь. – Вер, расслабься. Сжалась вся, – вздыхает в маску. – Все сделаю в лучшем виде. Два месяца – это ерунда, сама прекрасно знаешь. – Да, но лучше знать наверняка, – тоже вздыхаю. – Очень ребеночка хочу, Саб. – Понимаю. Наверное, – бубнит тихонько. – Ты – нет? – удивляюсь, вспоминая, как ее плющило и мазало при виде пухленьких розовощеких малышей, даже если они в коляске, в парке, спят и личика вообще не видно. – Не от него, – шипит злобно, сквозь зубы. – Саб, что происходит? – приподнимаюсь, забыв о том, что на осмотре. Хмурюсь. – А то, что вышла я по расчету, – она распрямляется, закончив осмотр. – Такие дела. Давай на кушетку. И верх сними. – На фига, Саб? – расстраиваюсь за подругу, она сдирает маску и нервно трет лицо. – Я расскажу, только никому, ладно? Никому, Вер. – На кого-то конкретного намекаешь? – почему-то ехидничаю. Сабина растягивает губы в подобии улыбки. Потом поджимает. Кивает на кушетку. – Как прострелило, – жалуется тихо, едва слышу ее. – Я, знаешь, без раздумий на этот шаг пошла, – говорит уже обычным голосом. – Сознательно и все такое. Какая любоф? Некогда мне. А тут – решение. Но он такой оказался… мерзкий. Не внешне, внешне там полный фарш. Улыбка – роскошь, взгляд с поволокой, тело – высший пилотаж, кубики считать замучаешься, а член на сухую еще впихни попробуй. Что еще надо, да? – И что? – хмуриться уже не перестаю. Сабина берет гель для УЗИ и прячет взгляд под видом занятости. – Нас же около года назад чуть не закрыли. Шок, паника, папа землю носом роет в поисках новых инвесторов. И – о чудо – находит. Но с условием. – Сабина, блин, – кладу ладонь ей на бедро и сжимаю. – Зачем ты так с собой? – Так родные стены, Вер, – морщится. – Родителей жалко, семейное дело же. Ноги пошире. Ну и ты меня знаешь, особых иллюзий никогда не питала. Мама с папой сошлись только потому, что это удобно было: с работы оба не вылезали, а зова природы никто не отменял. Тоже думала за хирурга какого-нибудь выскочу, попозже, когда на стенку полезу. И тут Илья. Ну чисто картинка. Говорит красиво, смотрит нагло. Она внимательно изучает изображение на мониторе, замолчав на какое-то время. Водит аппаратом, щелкает мышкой, сохраняя замеры. Когда снова разворачивается ко мне, в глазах слезы блестят. – Черт, извини. Все у тебя в порядке. Киста небольшая на правом яичнике, наблюдать, не более. Грудь в порядке и внутри и внешне, – пытается шутить. – Все заскринила, измерила, напишу в заключении. За результатами мазков через три дня приходи. Лапать тебя не буду, кофейку выпьем. Она передает мне упаковку салфеток и вытирает глаза, отвернувшись. Быстро одеваюсь, подхожу ближе. – Саб, – шепчу, опуская руки на ее плечи. – Что не так с этим Ильей? – Да гнилой он, Вер, – выплевывает презрительно. – Жестокий, злой, вспыльчивый. И считает меня своей собственностью, что, в общем-то логично, учитывая, что он меня просто купил, – нервно смеется и задирает рукава платья. – Летом будет жарко. – Сабина! – восклицаю с ужасом, глядя на ее синяки. Небольшие, но их много. От разнообразия оттенков кровь циркуляцию замедляет. – Ты с ума сошла! Зачем ты с ним живешь?! – А теперь уже поздняк, – хмыкает злобно. – Он не бьет, ты не подумай. Но хватка у него железная. И если хочет он – ответить взаимностью мой священный супружеский долг. – Это – насилие, – режу строго. – У меня есть знакомства теперь, я помогу… – Ни в коем случае! – рявкает, одергивая рукава. – Черт, зачем рассказала… Вер, ничего не надо делать, поняла? – таращит на меня глаза, внушением каким-то занимается. Бесполезным! – Я никогда с ним не разведусь. Если совсем тошно станет – рожу себе маленькое чудо. И его буду любить. – Ты несешь какую-то… хуйню! – не выдерживаю. – Эта хуйня – моя жизнь. Не твоя, Вер. Не вмешивайся. Мне так удобно, так удобно моей семье. Работа, работа и еще раз работа. А то, что у меня там где-то засвербело под взглядом твоего знакомого – ерунда. Я даже не вспоминала о нем, пока тебя не увидела. – Отменно ты себе мозги промыла, – ошарашено качаю головой. – Обидно иногда бывает, врать не буду, – продолжает упрямо вдалбливать абсолютную чушь, – но в основном – обычная жизнь, какой живут миллионы в браке, – пожимает плечами и кивает на дверь. – Пойдем, накатаем тебе заключение. Сегодня приемы без перерыва, пообедать некогда. «Никому», – получаю от нее сообщение уже в коридоре. Опускаюсь на лавочку у стены и еще долго не могу прийти в себя. Даже не знаю, что думать! Как так можно? Что за жертвенность? И она, и ее родители, без труда бы устроились в другую клинику. Стены ей родные. Ну, родные, дальше что? Терпеть такое… что там за Илья? Чудовище. Монстр. И моральный урод. Ненавидеть человека, которого даже ни разу не видела? Да легко! Выхожу взвинченная, а Влада в машине нет. Минут пятнадцать стою жду, прежде чем он появляется. – Прости, задержался, – быстро гасит мою нервозность поцелуем. – Как прошло? – Да нормально, – мямлю. – По УЗИ и осмотру все хорошо, надо записаться на прием, за результатами анализов. Ужасно хочется поделиться с ним. Невыносимо просто! Но я молчу, пытаясь обмозговать внутри себя. Не ему все это выкладывать надо, по-хорошему, а Ярославу. Но он занят вычислением того неизвестного, периодически влезающего в нашу жизнь и отвлекать его – скотство непростительное. Он точно начнет копать по всем фронтам сразу и чем это обернется даже гадать не хочется. Нет, действовать нужно поочередно. Вроде решила. Вроде разложила. Три дня в какой-то прострации, из рук все валится, беспокойство только нарастает, глаз ночью сомкнуть не могу. Ворочаюсь в кровати юлой, в итоге встаю и ухожу в гостиную рисовать, чтобы хотя бы Влада не будить. День икс. Результаты анализов хорошие, Сабина много улыбается, расспрашивает о моей жизни, острит, смеется даже. Короче, ведет себя так, будто все у нее распрекрасно и замечательно. – Вер, да перестань ты! – фыркает, ловя мое сомнение относительно ее душевного здоровья. – На миноре рассказала, поругались тем утром из-за какой-то фигни, не вспомню даже из-за какой. Вы, что ли, не ругаетесь? Собственник он просто, а я ходить и жопой не крутить не умею, вот и сталкиваемся лбами периодически. Обычно она ходит. Но я старательно улыбаюсь. Отвлекаюсь даже, о себе рассказывая. Но тревога не отпускает и каменное лицо встречающего у машины Покровского душевного равновесия не добавляет. – Что-то случилось? – спрашиваю вдруг севшим голосом. – Дома поговорим, – ненатурально и неестественно улыбается и спешит открыть мне дверь. Колбасит – дурацкое слово, но именно так я себя и чувствую всю дорогу. Мои нервы натянуты до предела, руки трясутся, ладони и ступни в холодном поту. Под ложечкой противно сосет, живот спазмами скручивает – классический набор неврастеника. – Да что случилось! – воплю, едва мы оказываемся в прихожей.