Мотает уже. Он бледный, реально бледный, а в глазах боли столько, отчаяния, тоски, печали! Чернота беспросветная. Темнота. Пустота. – Кто умер? – выдыхаю могильным холодом. – Я тоже проверился. Я не могу иметь детей. Я… – он срывается на жуткий хрип, но договаривает: – Бесплоден. Глава 42 Сижу, листаю семейный альбом в бабушкиной квартире. Раз в сотый, должно быть, может, в сто первый. Закуталась в плед, глаза слипаются, веки отекшие, тяжелые от слез, но я даже не предпринимаю попытки лечь спать. Бессмысленно: бессонница мой верный спутник в последнюю неделю. «Ну, хоть кто-то», – думаю отрешенно, переворачиваю страницу. Штора немного надувается от сквозняка, вижу краем глаза, но уже не реагирую. Не бегу проверять, кто пришел без приглашения, как делала первые раза три. Не он. Не Покровский. – Это ты, что ли? – фыркает Ярослав преувеличенно бодро, устраиваясь на диване рядом. – Без передних зубов ты смешная. – Уписаться, – проговариваю меланхолично. Ярослав вздыхает. Обнимает. Отчего-то считает своим долгом приезжать ко мне ежедневно после работы. А я не гоню: рядом с ним иногда засыпаю. Сидя, но хоть какая-то перезагрузка. Покровский меня выставил. И из квартиры, и с работы. Проявил свое благородство в полной, чтоб ему, мере. На время и в отпуск, но лучше с этого мне не становится. Сначала мы, конечно, поговорили. Нет, не так. Он запретил мне себя касаться и усадил за стол переговоров. Предоставил доказательства в виде результатов анализов и заключения врача, которому я доверяю, то есть, за подписью и печатью отца Сабины. После мы позвонили его матери по громкой связи. После вопроса, не болел ли он в детстве страшной болезнью со смешным в обиходе названием «свинка», она горько расплакалась. Влад попросил прислать ответ сообщением, говорил сдержанно, даже сухо. Мои попытки пойти на физический контакт пресекал на корню. Ответ мы получили, Покровский констатировал: – Опасения Валиева подтвердились. Покровская надеялась, что обойдется, что все в порядке, а когда смогла стать официальным опекуном, приняла решение не проверять и не ломать ребенку судьбу возможным страшным диагнозом. Дать возможность поверить в себя. Возмужать. Окрепнуть. Правильно, наверное, если рассуждать с позиции матери, главная задача которой любить и оберегать. Я ее не осуждаю. – А теперь послушай меня очень внимательно, – произнес строго. – Не перебивай. – Влад, да что за ерунда! – вспыхнула, подскочив с места. – Сядь. – Знаю я все, что ты скажешь, – язвительно поморщилась. – Вера, сядь, умоляю, – прорычал сквозь зубы. Внутренности застыли от его взгляда и этого животного хрипло-булькающего звука, что он издал. Осела, сложив руки на столе перед собой. Глаза огромные, круглые практически, дышать больно до невозможности. Слез нет, шок еще не прошел. Грудь только от недуга страшного раздирает. Сердце спастись пытается, сбежать, выпрыгнуть, сломав ребра и разорвав в клочья плоть. – Ты съедешь. Сегодня. Отвезет Ярослав, – презрительно фыркнула, отвернулась. Он молчал, пока снова не посмотрела на него. – На работе оформлю отпуск. Мы не будем созваниваться, обмениваться сообщениями, я исчезну на время из твоей жизни. – Какая тупость, – выдула раздраженно, запуская руки в волосы. Вырвать их хотелось, мешало все, бесило страшно! И он бесил! Говнюк напыщенный! Да кто он такой, чтобы решать за нас обоих! – Тебе всего двадцать пять. Всего, – отбивал хладнокровно. – Это у меня нет вариантов, кроме усыновления, для тебя открыты все дороги. Все, Вера. – И что, мы вот так просто расстанемся? – выкрикиваю зло и ужасно плаксиво. Слезы в глазах стоят, но я пытаюсь не моргать и смотрю на него сквозь мутную пелену, чтобы хоть немного сгладить его заострившиеся черты лица. – Просто вышвырнешь меня?! Наигрался?? – Я ничего подобного даже в мыслях не держал, – немного мягче говорит. Все также спокойно. Бездушно. Отстраненно. – Хочу лишь, чтобы ты обдумала все без давления. Чтобы решение приняла не под властью эмоций. Не из-за меня и, упаси Господи, не ради меня. А вот чего я не хочу – через десятилетие очнуться и обнаружить, что ты страдаешь. Что плачешь ночами, закрывшись в ванной и включив воду, чтобы приглушить всхлипы. Ты думаешь, я только о тебе думаю, беря эту паузу? Ты жестоко заблуждаешься. Я думаю о том, как бы душу не сжечь. Как бы не начать проклинать себя. И мне тоже нужно это осмыслить. Свыкнуться, принять… – он вдруг отводит болезненный взгляд и срывается на бормотание, – если это вообще возможно… не чувствовать себя ничтожным, бесполезным и беспомощным, – на несколько секунд приоткрывает дверцу в свое почерневшее сердце и с силой захлопывает ее, подытоживая: – Не за такого мужчину ты согласилась выйти, не обманывайся. Еще что-то говорил, я так рыдала, что не слышала даже. Как у Ярослава в машине оказалась не помню, за горем своим ничего не видела. Любовь сердце изнутри царапала, скреблась, просилась обратно. Расстояние убивало, и чем дальше он меня увозил, тем больший урон причинял. К себе на квартиру я поднялась уже больной. Живым мертвецом. День на пятый только приняла его позицию и решила выдержать установленный им срок в три недели до встречи на работе, чтобы в лицо сказать, какой он идиот. Что куча у меня вариантов и рядом с ним, что нужно лишь выбрать свой. Наш! Сижу вот. Альбом листаю. Ярослава после работы уже жду, глаза все выплакиваю заблаговременно, чтобы вырубиться на его плече. Саше даже не стала рассказывать: нечего ему попусту расстраиваться, да и бетонной плитой его жалости меня просто размажет. – Еще пару неделек, да? – он сам переворачивает страницу. – Да, – молвлю негромко. – Не передумала? – каждый божий день один и тот же вопрос. – Это он тебя подговорил спрашивать? – бросаю на него хмурый взгляд. – Нет, мы разговариваем исключительно по работе, – слабо морщится. – Но я спросил, могу ли ездить к тебе. – И? – И езжу, – пожимает плечами, замолкает. Медленно переводит взгляд в сторону. – Разрешил? – уточняю в нетерпении, делаю крен вбок, привлекая его внимание. Зачем мне это было нужно знать? Да без понятия. Ответ ранил. – Промолчал, – вымучивает Ярослав, так и не сумев посмотреть мне в глаза. – Ух-х-х, ты-ы-ы, – тяну так долго, на сколько дыхалки хватает. Делать глубокие вдохи не получается, зато выдыхаю всегда без остатка. – Поплачу, пожалуй. – У меня другая идея. Он поднимается, выходит из комнаты, а возвращается с двумя большими картонными коробками. Тяжеленными, судя по тому, как напряглись его мышцы. – Вообще думать не получается, – как будто бы жалуется. – Кишки за вас ноют, сосредоточиться не могу. Влад бесполезен, у него голова другим дерьмом забита, а нам с тобой вечерами вроде как заняться нечем, ну и… – Что там у тебя? – совершаю второе вялое телодвижение за несколько часов, теперь уже в сторону коробок. Вот так Туров переехал ко мне на две недели. К этим коробкам прибавились еще четыре, вся квартира завалена папками с досье, фотографиями, чужими жизнями, ошибками, потерями и свершениями. Но эти документы, эти скрупулезно собранные годами сведения абсолютно бесполезны. У Ярослава в самом деле все под контролем. Каждый, кто хоть как-то влиял на события в жизни Покровского. Там даже чувак был, который семь лет назад его плечом сильно задел и не извинился: Турову он не приглянулся. Ярослав рычит, злится и психует, расхаживая по моей тесной квартире и пиная старенькую мебель. А я летаю в нирване, хмельная нездоровая радость по телу разливается – завтра понедельник. Завтра я на работу поеду. Увижу Влада. Услышу. Конец трем долгим неделям в ссылке. Ток по венам разливается, подогревая кровь, когда представлю нашу встречу после бессмысленной разлуки. Как обниму его, даже если отталкивать будет. Даже если сопротивляться вздумает, поцелую. Крепко-крепко прижмусь, всем телом, каждой его частью. И сделаю то, что обещал мне он – никогда больше не отпущу. А вот присутствие Ярослава откровенно тяготить начинает, но просто попросить его оставить меня наедине со своими фантазиями я, конечно, не могу: если бы не он, я бы точно двинулась рассудком. – Слушай, а может Кантемир? – выкрикиваю из кухни. Тороплюсь в комнату, но на пороге спотыкаюсь о его недовольный взгляд. – Я просто предложила, чего ты? – Ничего, – выдыхает раздраженно. – Прости. Месяц не могу нить нащупать, больше уже даже. Это выводит меня из себя. Ведь знаю ж, она где-то тут, среди этих бумажек. Либо в ноуте. Вся информация есть. Вся! Но, сука… я – собираю. Обрабатывает Влад. – Вроде тихо все… – пытаюсь закинуть малодушную, но такую удобную мыслишку. – Может, больше ничего и не случится? Может, дело было в заводе? А если и нет, то как узнали, что он сделал, решили отвязаться, – тараторю, сама уже в сказанное верить начинаю. – Он же у нас достояние общественности, – глупо хихикаю, начиная кружиться по комнате в странном танце. – Видный благотворитель. Благодетель. Герой. Мой герой… Ярослав тепло улыбается, с удовольствием наблюдая за моими ужимками. – Плющит? – хмыкает. – Кошка обожралась валерьянки. Прыскаю, но продолжаю куражиться. Завтра. Завтра уже увижу, хорошо-то как! Как не танцевать? Невозможно! – Ты хоть раз за все время подумала, Вер? – он неожиданно становится жутко серьезным, подло подставляя подножку моей эйфории. – Хоть разок? Ты никогда не сможешь родить от него. Это невозможно. Не прилетит фея, не сотворит чуда, не в его случае. – Я подумала, – режу грубо и принимаю исключительно взрослое решение сбежать от его каверзных вопросов. Убежденность, что только он может составить мое счастье никуда не делась за эти недели. Напротив, окрепла, стала незыблемой, нерушимой. Но я не думала: достаточно было принять. Не скажу, что это было так просто. Нутро горело от мысли, что у нас не будет малыша, похожего на нас обоих. Но это не значит, что у нас не может быть крепкой любящей семьи. У кухни меня все же догоняет совесть: друзьями не разбрасываются, особенно когда их полтора. – Точно не Кантемир? – снова кричу, посмеиваясь. – Вера, твою налево! – ржет Ярослав из комнаты. – Этот слизняк к машине, напичканной взрывчаткой на пушечный выстрел не подошел бы, не то, что наклеить что-то, – подходит ближе и кривится: – К тому же, я его проверил. – Ну а тот, что у машины был, – перенимаю его уныние, беру под руку. – Давай еще раз видео посмотрим. Куда-то же он делся? Камер в городе полно, какая-нибудь, да засекла. – Да я на три километра все проверил, Вер, – морщится, но идет вместе со мной в гостиную, похожую на норку хомяка из-за обилия разбросанной как попало бумаги. – Все записи с камер, которые смог, по округе собрал. Потом выцыганил у одного знакомого программу, ее в оборонке используют. Телосложение и рост считывает с фотографии или видео, в других ищет. По нулям. Сам еще все пересмотрел, тоже глухо, – он устало опускается на диван, утягивая меня. Открывает ноутбук, снова запускает видео, которое я с закрытыми глазами в памяти уже воспроизвести могу. И не только тот отрезок, где машину качает. – Ну, идей больше все равно никаких, – вздыхаю и мы врубаем повтор. – Там дома жилые рядом, – неспешно рассуждает Туров, откинувшись на спинку и расслабившись. – Он мог просто в подъезд зайти и переждать. Мог у него там дружок жить и хоть неделю не показывайся. Мог за баком мусорным спрятаться на пару часов, да что угодно. Я даже не знаю, за какой отрезок времени видео нужно, просто по максимуму взял все, что смогли дать. Его размеренная речь точно шелест прибоя. Вроде слышу, слова различаю, смысл понимаю, но собственным мыслям совершенно не мешает. Точнее, способствует. – Яр, – шепчу, боясь спугнуть догадку и удачу. – Спать захотела? Давай закругляться, – он кладет четыре пальца на крышку ноутбука, намереваясь закрыть.