– Уверен в обратном, – произносит глухо и тихо. Сердце в пятки падает точно с крутого обрыва в безбрежные воды. Его подхватывает мощным течением и тут же уносит на такие глубины, о которых люди могли лишь догадываться. А там темно так, дышать нечем, одна вода кругом, давит неизвестностью, сжимает, парализует. Вскидываю голову, ищу его глаза, но он смотрит прямо перед собой. Вдруг достает из кармана пачку сигарет и спрашивает отрешенно: – Не против? – Против, – отвечаю неожиданно для обоих. Но еще более неожиданно то, что он прячет пачку обратно. – Я бы хотел обсудить ситуацию с Вашим братом в спокойной обстановке вне стен офиса. Машина – вполне подходит. К тому же, добраться Вам сейчас будет непросто. Не вижу смысла препираться, предложение выгодно Вам по всем пунктам. – Не все можно разложить на пункты, – отражаю скупо. – Для этого есть подпункты, – его губы трогает ироничная ухмылка. Шутит, что ли? Поди разбери. – К тому же, я чувствую ответственность: моя вина, что Вы так задержались. – Ваше заявление не выдерживает никакой критики, – подключаюсь к его манере изъясняться, хотя, по большому счету, просто вредничаю. – Отнюдь. Я увлек Вас новой работой, и Вы лишились ощущения времени. – Зато по-прежнему присутствует инстинкт самосохранения, – практически выпаливаю, не сумев вовремя прикусить язык. Покровский поворачивается, изумленно вскидывая брови. – По-Вашему, в машине со мной опаснее, чем поздним вечером в общественном транспорте? И чем, позвольте узнать, я заслужил подобную нелестную оценку? – Я Вас не знаю, – меланхолично пожимаю плечами, а внутренности аж потряхивает от ликования: я вывела этот сухарь на эмоцию! Вот так запросто! Молодец какая. Но, похоже, все мое злорадство явно читается в глазах. – Наступить на горло мужскому самолюбию – не та победа, на которую Вы способны, – жестко сбивает меня на бренную землю. Выставляет локоть. – Пойдемте. Больше похоже на «выкуси, дорогуша», но не принять приглашение после его замечания будет уже откровенным хамством с моей стороны. И несусветной глупостью. Чинно следуем к машине. Владислав распахивает передо мной дверцу, подает руку, захлопывает, когда я сажусь. Стараюсь не воспринимать эти прикосновения как физический контакт, но тепло его широкой ладони ощущаю даже после того, как он плавно трогается с места. И невольно зажимаю руку в кулак, как будто пытаясь сохранить его. – Ваш брат с подельником, – начинает без лишних предисловий, а меня корежит от употребленного слова. Но возразить нечего: Саша – преступник. И если кто-то помогал ему, то он автоматически становится подельником. Не поспоришь, – украли мой ноутбук. Происшествие случилось четыре месяца назад, до покушения. Полагаю, некто хотел сорвать одну важную сделку и пытался отделаться малой кровью, но не преуспел. Я не храню важную информацию там, откуда ее легко изъять, но чуть не променял ее на собственную жизнь. Спасибо Вам, Вера. Он тормозит на красном сигнале светофора, разворачивается и тянется к заднему сидению. Достает роскошный букет пионов нежно-розового цвета и протягивает мне. Они такие воздушные, что кажутся невесомыми, но, когда я принимаю их, сразу же кладу непомерную тяжесть на колени. И самое неловкое, – помимо ощущения, что они на пару с дружком читают мои мысли – что я от неожиданности брякаю: – Обращайтесь. – Надеюсь, не придется. Или у Вас другая информация? – А я все ждала, когда же Вы перейдете к сути поездки, – проговариваю устало, с тоской глядя на букет на своих коленях. – Могли бы и не тратиться, я Вас разочарую. Не имею никакого отношения ни к краже, ни, тем более, к покушению. Впрочем, едва ли мои слова имеют хоть какой-то вес. Я не могу подкрепить их доказательствами. – Я не разочарован, напротив. И слова имеют силу, гораздо большую, чем все привыкли считать. Вне зависимости от того, кто их произносит. Хмыкаю, качаю головой. Невыносимо заносчивый! – Вы неправильно меня поняли. – Разумеется, – хмыкаю вторично. – Я некорректно выразился, – чеканит чуть ли не по слогам. Выдерживает паузу, играя желваками, и задает, полагаю, тот самый вопрос, ради которого посадил меня в машину, придавил цветами и для надежности превысил скорость, чего не делал всю дорогу до этой минуты: – Вы знакомы с Константином Тереховым? Глава 6 Оттягиваю шарф, связанный заботливыми ласковыми руками бабушки от шеи, расстегиваю верхние пуговицы на пальто, раздвигаю лацканы. Пытаюсь избавиться от ощущения прикосновения на своей коже, но, обнажая ее, отвращение лишь усиливается. К горлу подкатывает тошнота, мне не хватает кислорода, не могу сделать глубокий вдох, задыхаюсь. Хочется плакать, кричать и отбиваться, но в замкнутом пространстве машины, на скорости, я чувствую себя загнанной. Проскальзываю на сиденье, прижимаюсь к дверце, отпихиваю от себя букет, чтобы снять хотя бы тяжесть с ног. На вопрос я ответила. Коротко и честно. Да, знакома. Смысл врать? Он спросил не просто так. Черт! Да откуда он узнал вообще?! – Вам не нравится? – от звуков мужского голоса хочется закрыть уши ладонями, прижать к голове крепко-крепко. Сдерживаюсь с трудом, соображаю еще хуже. – Что? – уточняю сиплым, как будто прокуренным голосом. Прочищаю горло, советую себе взять себя в руки. – Букет. Я, признаться, довольно долго выбирал. Пионы вызывают прямую ассоциацию с Вами, но выглядят слишком романтично и нежно и не выражают благодарность как таковую. С другой стороны, я не могу преподнести Вам булыжник. – Бу… что? – окончательно теряю нить разговора, но заметно успокаиваюсь, переключаясь на его болтовню. Что у него там за ассоциативный ряд? – Булыжник. Не знаю почему, но за жизнь хочется отблагодарить чем-то поувесистее. Кирпич – мелковато. Вообще, я бы подарил скорее валун. Как на диких пляжах, знаете, сглаженный от воды и времени. Он даже может быть полезен, если подумать. На нем можно сидеть и смотреть в даль. Пытаться заглянуть за горизонт и предугадать, что принесет новый день. Просто сижу и таращусь на него с приоткрытым от шока ртом. Что он несет? Вроде и не совсем бред, улавливаю и смысл, и подтекст, но к чему этот монолог? – Так Вам нравится? – Букет красивый. И достаточно тяжелый. – Достаточно для чего, Вера? Чтобы чувствовать себя в ловушке? – отворачиваюсь и вцепляюсь рукой в ручку дверцы, сжимая ее до боли в пальцах. – Что он сделал? Терехов. Что? – Ничего, – выдавливаю скупой ответ. – Мне жаль, но Вам придется ответить. – Вы довольно часто говорите, что Вам жаль, – не удерживаюсь от колкости. – Второй. И на этот раз, это действительно так, – вцепляюсь в ручку еще сильнее, хотя казалось, что это просто невозможно. Аж пластик скрипит, хотя в такой машине не должно скрипеть ничего, кроме зубов и от зависти к владельцу. – Вера, поймите меня правильно. Мне действительно не хочется бередить Ваши раны. Именно раны, судя по Вашей реакции на одно лишь упоминание об этом недостойном человеке. Но я вынужден, мне категорически не нравится связь между Вами и недавними событиями. – И какие у Вас предварительные выводы? – резко разжимаю руку и обнимаю себя обеими. – Слишком мало вводных, чтобы их делать. Мысли разные лезут, они мне не нравятся, я их блокирую. Потому что на уровне интуиции уверен – Вы и Ваш брат лишь пешки в чужой игре. – Я? – смеюсь нервно. – Вы в своем уме? По-Вашему, кто-то мог спланировать то, что я выкинула? – Конкретно Ваш широкий жест – вряд ли, – на его лице вдруг появляется слабая улыбка. – Но то, что именно Вы должны были заметить – вполне. – Вот уж глупость какая… – бубню по-детски. – Я несколько раз пересмотрел записи с камер и вот что заметил: официант ударил Вас тележкой. Места было предостаточно, траектория его движения однозначно указывает на то, что он сделал это намерено. Я покажу Вам, сами все увидите. Он обратил на себя Ваше внимание, был груб. Вы, как любая чувствительная девушка – обижены. Логично и ожидаемо. Еще момент – он вел себя неаккуратно. Портачит один – нагоняй получают все, и все же остаются без чаевых. – Вас то хотят убить, то не хотят, – вздыхаю, окончательно запутавшись. – Думаю, все же хотят. А для Вас – крупные неприятности. – А это Вы как притянете? – Я просто следую логике, не более. Камеры не пишут звук. Что, если расчет был именно на то, что Вы догадаетесь, но не успеете? Или что отреагируете на хамство и что-то выскажете этому Илье? Украдкой, чтобы никто из гостей не услышал. Как бы это выглядело без звука? А если бы кинулись ко мне или просто крикнули что-то через зал? – он замолкает и на пару секунд разворачивается. – Выглядело бы так, будто я в последний момент передумала, – задумчиво отвечаю на последний вопрос. – В эту теорию вписывается Ваш брат. Знаете, в городе достаточно уличных воров. Но выбрали именно его. Какова вероятность совпадения? – Но Ярослав сказал, что Илья дал показания, что нашли заказчика! – с каким-то отчаянием уже выпаливаю. – Того, на кого он указал, задержали, это так. – Но по факту – это не он? – Он, но… лишь передаточное звено, как нам кажется. Сделка еще не заключена. На моей спине все та же мишень. – И Вы… – бормочу, глядя на него широко распахнутыми глазами. – Вот так просто об этом рассуждаете? На работу ходите, в рестораны, в цветочный… это нормально, что ли? – Разумеется, нет. Но убивать себя сам я точно не стану. – Это так смело и глупо, – выдаю странным обиженным тоном. Я будто переживаю за него. Да нет, я совершенно точно переживаю! – Неужели нельзя где-то затаиться, провести сделку… какой смысл махать кулаками после? – Не все умеют достойно принимать поражение. К тому же, с моей смертью соглашение автоматически аннулируется, – от его слов, сказанных будничным тоном, волоски на руках дыбом встают. – К слову о достойном и недостойном. То, как Вы повели себя в ресторане в нашу предыдущую встречу – заслуживает уважения. Я всерьез ожидал, что Вы закатите скандал. – Смысл? – веду плечиком. Немного жеманно выходит, я действительно польщена. – Не было смысла сдерживать себя. Очевидно, что Вас уволили бы. – Вы переоцениваете меня, – почти шепотом. – Я не сдерживалась, мне было слишком больно и стыдно, эти эмоции затмили все прочие.