— Они понимают, что такое класс. — Ни хрена не понимают. — Пряча голову от нового порыва дождя, Ли спросил: — А куда мы идем? — В центр, к салону Барни. Надо купить кое-что из готового для сегодняшнего вечера. Наверное, и плащ понадобится, если будет все так же лить. — Хотел бы я в тебе разобраться, Дог. — Он искоса бросил на меня беспокойный взгляд. — Честно, я все-таки думаю, ты не в себе. Просто какая-то ходячая беда. — Не фантазируй. — Зачем ты оставляешь за собой след шире Гудзонова залива? — А почему нет? — Потому что тебе есть что скрывать. Деньги, например. — Ли остановился и толкнул меня в подворотню какой-то конторы. — Твой французский — совершенство, приятель. Сколько еще языков ты знаешь? Пожав плечами, я с любопытством посмотрел на него. — Несколько. — Турецкий? Я кивнул. — Какой-нибудь из арабских? Я снова кивнул. — А в чем дело? — В последнее время в газетах появились интересные сообщения. Дог, ты слыхал что-нибудь о наркотиках? Выражение моего лица стало таким холодным и суровым, что он невольно отшатнулся. — Не употребляю, — отрезал я. Ли сжал зубы так, что губы вытянулись в нитку, но не отступал. — На то должна быть какая-то веская причина, если человек выпадает из виду или внезапно возникает, как ты. Я думал, что знаю тебя. Во время войны я, пожалуй, знал, но теперь я, кажется, ни черта не понимаю. Ты для меня загадка. Что случилось, Дог? — Мы все немного повзрослели, малыш. — Ладно, Бог с тобой. Все-таки мой хвост при мне и верно мне служит. В этом твоя заслуга. Ты меня растряс, больно лихо едешь. Может, я такой же заводной, как и ты. Не обижайся, что я сперва труханул и начал пороть горячку. Я просто живу на других скоростях. Набить шишки легко, да проходят они не скоро. С тобой я все время озираюсь. Начинаю уже думать, не в небе ли я опять и не появится ли надо мной тень в ясный день. — Правильно думаешь. Не высовывай голову из кабины, и ее не оттяпают. — Это первое, что ты мне сказал. У меня и сейчас мороз по коже. Не хочется говорить о войне. — Война везде, — заметил я. Он взглянул в мои глаза, невольно вздрогнул и поднял повыше воротник плаща. — Будь по-твоему, старик. Я так понимаю, что я тебе не очень-то нужен, так что я отваливаю и берусь за работу. Уговор на вечер остается в силе? — Конечно. Хочу встретить всех твоих. — Веди себя поприличней, а? Они все шишки. Неуже-' ли ты правда оденешься в салоне Барни? — Разве не все там одеваются? Ухмыльнувшись, Ли остановил такси и открыл мне дверь. Услыхав, как я сказал водителю ехать к Барни, он досадливо мотнул головой. Первый нью-йоркский небоскреб был построен в центре, на Двадцать Третьей улице. Его назвали Флэтайрон Билдинг. Вычурное, старомодное здание треугольной формы поднялось на южной стороне Двадцать Третьей улицы, на месте пересечения Пятой авеню и Бродвея, величественно взирая на разрастающийся город. Прошло несколько десятков лет, и его глаза-окна погрустнели и замутились от пыли, поднятой новыми поколениями. Имя унылого здания было почти забыто историей, но само оно, повидав всякого за многие годы, стояло, как миниатюрная крепость посередине муравейника. На семнадцатом этаже, в центральной угловой части здания был расположен офис Эла Девеккио. Дверь запиралась на три замка, и ее украшала золотая пластинка со скромной надписью «Л.Д.В., Инк.», очаровательно необъяснимой, не поощряющей разного рода рекламных агентов, однако, весьма известной в определенных кругах. В комнатах, оборудованных новейшей делопроизводительной техникой, работали две секретарши и старик в допотопных нарукавниках и с зеленым козырьком над глазами. Кабинет Эла находился в самом углу треугольника, откуда он смотрел на город, как капитан на море с мостика своего корабля. В помещении все так же булькала кофеварка, маленький холодильник был все так же забит импортными колбасами и сырами, а на полках теснились все те же книги с математическими формулами, понятными разве что самому Эйнштейну. Здесь находились два тех самых кресла-качалки, которые стояли у Эла в полевом штабе в Англии во время войны. Сколько генералов мерно покачивались в этих креслах, принимая свои военные решения. — Испытываешь ностальгию? — спросил Эл. — Ты слишком поздно родился, приятель. — Пожалуй, — улыбнулся он. — Кофе хочешь? — Спасибо, нет. — Итальянской салями не хочешь? Получили на той неделе, духовитая как черт. Поешь, будешь благоухать целый день. — Ага. До сих пор помню, как ты меня угостил в последний раз. — Ну и дух был, особенно когда рыгнешь в противогаз. — Ядреный. Как вы, итальяшки, только едите такую снедь? — А вы, ирландцы, чем питаетесь? Похлебкой из солонины, капусты да разварившейся картошки. Крестьянское варево. — Ничего подобного, это — еда людей с достатком. — Думаю, ты можешь теперь позволить себе кое-что получше. — Рад, что ты провел расследование, капитан. — Я всегда знал, что ты далеко пойдешь. — Он налил себе кофе и опустился обратно в кресло. — Ты знаешь, незаметный итальянец из бедного квартала часто размышлял, как устроен парнишка из богатой семьи. В форме мы все казались на одно лицо, однако разница оставалась. — Ну и как же этот итальянец с бедной окраины ощущает себя на старом месте? — Великолепно. Я утер нос всем, кто остался из старой гвардии. Люблю, когда мне завидуют. Они думают, я связан с мафией. — Ты их разубедил? — Зачем? Так они меня больше уважают, особенно новички. — Если крестные отцы узнают правду, тебе не поздоровится. — Однажды пытались узнать. Я заставил их себя уважать. — Как? — Просто. Я сослался на тебя. — Представляю, какое это произвело впечатление. Эл задумался, вспоминая, и его губы медленно растянулись в ухмылке. — Не поверишь, Дог. Они послали трех своих отборных головорезов, чтобы разделаться с тобой, и с тех пор они как сквозь землю провалились. Исчезли, и все. Ни трупов, ни слухов. Полное и абсолютное исчезновение, как будто их вовсе не было. Зато дня через три после исчезновения либо чья-то роскошная вилла полыхнет, либо прогулочная яхта необъяснимо взорвется. Чуть не забыл. Ребята из французского Сопротивления раздобыли неопровержимые доказательства, что один тип из Неаполя сотрудничал с нацистами, и повесили его на колокольне церкви, куда он делал богатые пожертвования. — Ты действуешь через мою голову, приятель, — заметил я. — Ну и что? — ответил он с шутливым вызовом. — Может, я читаю твои мысли. А ты разве не рискуешь, объявившись вдали от своего театра боевых действий? — У тебя чертовски богатое воображение. Согласно кивнув, он пристально посмотрел на меня. — Надеюсь, и у тебя тоже. Некто с твоими приметами оставил после себя кучу следов, и там и здесь. Эхо от тебя раскатистое, Дог. Почему ты не вернулся домой вместе со всеми? — Общественные интересы и игры вокруг них — не мое призвание. — Ты мог бы заполучить все заводы Бэрринов. Старик бы поладил с тобой. — Мне нужны только мои десять тысяч. Эл отрезал себе еще кусок колбасы, снял кожицу и вынул две банки пива из холодильника. Открыв их, он протянул одну мне. Пиво было вкусное и приятно пощипывало во рту. — Ну. докладывай, старина. — сказал я. — Ты знаешь, пожалуй, ты мне больше нравился в прошлые времена. Сейчас ты опасный тип, — заключил Эл. Ему не надо было заглядывать в свои досье. Он все хранил в голове, до последней мелочи. Дожевав колбасу, он посмотрел в окно, а затем повернулся ко мне. — Тебе как, с подробностями? — Дай общую картину.