Его глаза, больше не казавшиеся водянистыми, пристально смотрели на меня. — Знаешь, сынок, в тебе есть что-то от старика Камерона. Ему тоже, бывало, пальца в рот не клади. Иногда он мне напоминал змею, а то смотришь — кот, да и только, хитрый, ловкий. Остальные ему и в подметки не годились. — Я — единственный его родственник по прямой линии. Вернее сказать, по кривой. Мое рождение не вызвало восторга у семейства. — Догадываюсь, — хмыкнул Крамер. — Камерон не терпел, когда ему перечили. — Вернемся к взрыву. — Разве я не говорил, что ты вылитый Камерон. Тот такой же — не отстанет, пока своего не добьется. Старик не спеша смаковал вино. — Взрыв, — задумчиво повторил он. — Время было где-то за полночь. Я работал над тепловым режимом для одного алюминиевого сплава. Мне послышался какой-то шорох, я повернулся, здесь меня и треснули по голове. Очнулся в больнице. — Хорошо еще, что не убили. — Не представляю, как я мог оттуда выползти. Меня нашли у главного входа, но я совсем не помню, как я там оказался. — Вы сказали, что видели машину Альфреда. — Может, видел, а может, и нет. Минут за десять до. события я пошел в складское помещение взять немного припоя. Мне послышался звук подъезжающей машины, я выглянул и увидел двухцветный «седан», как у Альфа. Он приезжал иногда, просматривал записи опытов, поэтому я не придал значения. Это же его собственность, в конце концов, не так ли? — В некотором смысле так. — Я взял припой и вернулся к своему столу. — И все? Крамер утвердительно кивнул головой, задумчиво пощипывая усы. — Что могло взорваться? — Я ждал этого вопроса. Ничего, правда, я не химик. Может, виной была кислота. — Было предположение, что это — попытка грабежа. — Верно. Взрыв был направлен в сторону степы, где находился сейф. — Было 41 о красть? Старик неопределенно пожал плечами: — Только если кому-то позарез нужны были четыреста долларов мелкой наличностью да куча старых бумаг. Этот сейф никогда и не закрывали. Мы какое-то время использовали его как шкаф. Он остался в лаборатории с тех времен, когда все это помещение было управлением завода, еще до того, как Камерон пристроил новое крыло. Там и хранилось все ценное. — Стало быть, братец Альфи вышел сухим из воды. — Вижу, тебе этот парнишка не нравится. — У него в голове мякина. — Повторишь — и снова не ошибешься, — согласился Крамер. — Да, он остался чистеньким, всю ночь был с братом Дэннисоном. Вообще-то, мне надо было помалкивать. Машина могла принадлежать кому-то другому. Такие же машины были человек у двух из наших заводских. — Но вы все-таки думаете, что машина была его, — твердо сказал я. — Сынок, старому человеку если что в голову западет, то и кувалдой не выбьешь, даже если он ошибается. Странная штука — старость. — Конечно. — Не скажешь, почему тебя заинтересовала данная история? — Любопытство, — ответил я. — Знаешь, что было с любопытной Варварой? — Если вы правы, то нос прищемят Альфреду. — Тебя это порадует? — Почему бы нет? Он однажды пытался меня убить. Шэрон поставила бокал и посмотрела на меня. — Ты, должно быть, тоже стареешь. Зациклился на одной и той же мысли. Стэнли Крамер широко улыбнулся и опять поскреб затылок. — На твоем месте я бы переключился на эту хорошенькую девчушку и не ворошил прошлое. — Может, вы и правы, — согласился я. — Пойдем-ка, хорошенькая девчушка. В доме, пахло пылью и затхлостью, мыши устроили свои гнезда в мягкой обивке полусгнившей мебели. Лунный свет серебрил свисающие клочья паутины. Шэрон захотела еще раз навестить свой старый дом. На этот раз она решилась войти внутрь. В чулане она нашла пару керосиновых ламп. При их слабом свете я заметил, как увлажнились ее глаза, когда она дотрагивалась до обветшавшей мебели. Старый дом находился слишком далеко от города, чтобы стать добычей хулиганов мальчишек, прибежищем бродяг или местом любовных встреч. Раза два пролетела летучая мышь, а в стенах слышалось тихое шуршание. — У нас всегда были мыши. — сказала Шэрон. — Я не хотела, чтобы они попадали в папины мышеловки и тайком подкармливала их на кухне. Мы поднялись по лестнице наверх. Там было три комнаты. Шэрон подошла к последней двери и попробовала ее открыть, дверь не поддавалась. Я нажал плечом, дверь заскрипела и приоткрылась до середины, но дальше не пошла. Мы проскользнули в комнату по одному. Окно в комнате оказалось целым, поэтому и пыли здесь было меньше. Кровать была накрыта стеганым одеялом, в углу стояли кресло-качалка и письменный стол, а в шкафчике была пара туфель и платьица, из которых Шэрон давно выросла. Стены были украшены вырезанными из журналов и газет фотографиями артистов, школьными фотографиями и вымпелами, свидетельствовавшими о ее спортивных победах. — Здесь ты жила, — сказал я. — Мое святилище. Я любила эту комнату. — Ты даже не заперла дом, оставила все как есть. — Просто не могла. Взяла самое необходимое и ушла. Вот уж не думала, что когда-нибудь вернусь сюда. Слишком много воспоминаний, Дог. Надо было начинать жизнь заново. — От воспоминаний никуда не денешься, малыш. На ее лице опять мелькнуло то странное выражение, которое я уже не раз подмечал. — Знаю. Она посмотрела на меня в зеркало у туалетного столика, потом сняла с него какую-то небольшую фотографию, вынула из рамки и положила в карман. — Дог… — Ее пальцы расстегивали пуговицы жакета. — Давай переночуем здесь? Вместе? — Тебе, наверное, кажется, что я тебе снюсь, малыш. — Сколько таких снов я видела в этой кровати! — Хватит крутить мне голову. Один раз на берегу залива я выдержал. Было забавно и весело. В следующий раз все будет по-другому. Ты не маленькая девочка. Это особенно заметно, когда ты раздеваешься. Неудовлетворенное желание не для меня. Прикажешь мне своим прибором орехи колоть? Сняв жакет, Шэрон бросила его в качалку и начала расстегивать блузку. Поставив лампу на стол, я обнял ее. Она улыбнулась и отрицательно покачала головой. — В тот раз я хотела тебя, но ты отказался. Теперь я хочу, чтобы ты отказался. — Где же логика? — чуть не заорал я. — Пожалуйста, Дог. В этот единственный раз. Больше такого не будет. — Послушай, мечтать, конечно, хорошее дело, но… — Иногда человек очень долго живет своими мечтами. Прошу тебя, Дог. Она нежно отстранила меня и стала медленно раздеваться. У меня внутри все перевернулось. В бледном желтоватом свете лампы, она еще никогда не была так хороша, прекрасна какой-то необычной, отрешенной красотой. Раздевшись, она откинула край одеяла и забралась под него. Я смотрел на нее, совсем запутавшись, потом быстро разделся, чувствуя себя весьма неловко, задул лампы и лег рядом с ней. — Обними меня и просто держи, — попросила она. «Кто бы меня удержал», — подумал я, но промолчал. 12