— Возможно. Но сейчас они вынуждены это доказывать, а мне совсем не хочется попасть под перекрестный огонь. — Кто-кто, а ты не попадешь, Эл. Он ухмыльнулся в ответ, размазывая пивной банкой мокрый след на столе. — Дог… мне не следует совать нос, но я прямо умираю от любопытства. — Ты о чем? — Люди попадают в беду разными путями. Иногда это даже не их прямая вина… это как в цепочке — одно звено тянет за собой другое. — Давай-ка яснее, старик. — Кто-то старается навесить на тебя это дело с наркотиками. Я молча пожал плечами. — Из моих телефонных разговоров я выудил еще одну информацию. Сразу после войны ты развернулся на черном рынке, это так? — Спрашиваешь или опять делаешь вывод? — С этим бы ты справился. В тебе еще с войны осталась эдакая «сумасшедшинка». Для тебя опасность всегда была как острая приправа к жизни. А опасности в Европе было в избытке. Прокаленный войной кремень, ты на удар отвечал еще более беспощадным ударом, получая от этого максимум наслаждения. Война научила убивать, и к тому времени это стало для тебя вполне заурядным делом. — Это ход твоих мыслей? — спросил я. — Это то, что я узнаю через минуту, — ответил Эл. — Надеюсь, останешься доволен ответами. — Ты работал на черном рынке? — Да. — Ты был связан с наркотиками? Я утвердительно кивнул головой. — После войны ты убивал людей. — Немало. Закончив изучать выражение моего лица, он заключил: — Прости, что спрашивал. Надев пальто и шляпу, я выудил последнюю сигарету из пачки и закурил. — Какие планы, Дог? — Хочу навестить родной городок. Незатейливое дело, как и другие, которыми я мечтал заняться. — Будь осторожнее. Уж очень глубокие следы оставляешь. Открыв дверь, я обернулся. Эл смотрел мне вслед и печально махнул рукой на прощание. 15 Мне дважды пришлось менять такси, прежде чем я добрался до Линтона. Маршрут я выбрал заранее по карте и в путь отправился ночью, чтобы легче заметить возможных преследователей и проще избавиться от них. На рассвете я уже подъезжал к городу. Решив перекусить, остановился у придорожного ресторанчика. Время было раннее, поэтому, кроме меня и водителя грузовичка, в зале никого не было. Там, в Нью-Йорке, по моему заданию наблюдение вели Хобис и Вертолет, двое других охраняли Лии Шэрон. Пришли в движение все колесики, а сам я так завелся, что кусок в горло не шел. Опять я в игре. Не думал, что так получится. Я надеялся, что меня оставят в покое, а мафия будет по- прежнему вариться в своем вонючем котле. Но котел вот- вот взорвется, и беда в том, что взрыв разнесет вдребезги и правых, и виноватых, и тех, кто вообще ни при чем. За двадцать лет я так устал от грохота и взрывов, что, казалось, даже все кости болели. Мне хотелось только одного— забраться в какое-нибудь уединенное место, просто сидеть и отдыхать, отдыхать вечно. Родной дом. На свете для меня не существует такого места. Есть просто мечта о доме, который ищешь всю жизнь с детским упрямством. Пока на моем жизненном пути нет такой станции — «Родной дом». Я полез за сигаретами и вместе с пачкой вытащил записку от Ли, которую он оставил на туалетном столе, а я сунул в карман, не успев прочесть. Почерком Ли сверху было нацарапано: «Мне это передал привратник». Записка состояла из двух слов и числа, написанных карандашом печатными буквами: Дог. Феррис, 655. Ничего не понятно. Бумага дешевая, похоже, что кусок оторвали от стандартной почтовой бумаги, какая обычно предлагается в гостиницах. Во всем было что-то странно знакомое, но память не давала никакой подсказки. Кто-то знал, где я. Кто-то передал записку и был уверен, что я ее расшифрую. Мои прежние друзья использовали бы знакомый мне код. А те, кто за мной охотятся, записок не пишут, они просто выслеживают и убивают. Запомнив содержание, я сжег записку в пепельнице, озадачив буфетчика, который с любопытством посмотрел на меня и, пожав плечами, отвернулся. Допив свой кофе, водитель грузовика расплатился и ушел. Я тоже попросил счет, дал пять долларов, получил сдачу и продолжил свой путь. У заведения Тода было скопище машин, а внутри сновали люди в рабочих комбинезонах. Двое мужчин за пятьдесят с гаком, с которыми я вошел, с любопытством посмотрели на меня. — Тоже член профсоюза? — спросил один. — Нет. Просто навестил город. Жил здесь когда-то. — Нанимаешься на работу? — Нет. Тод — мой знакомый. А что здесь происходит? — Бэррины набирают рабочих, — ответил другой мужчина. Он подмигнул мне поверх очков. — Набирать-то не из кого. Им бы кого помоложе, вроде тебя. — Ты мне льстишь, дружище. Я тоже из старичков. — До нас тебе еще далеко, сынок. Увидев меня, Тод поднял брови и указал мне на место рядом с собой. — Привет, малыш. Так и знал, что будет заваруха. Ты как твой отец. Тому стоило только появиться, как все вокруг начинало бить ключом. То потасовку затеет, то танцы до упаду или песни до утра. — Нет, Тод, я тут ни при чем. А что происходит? — Бэррины заключили новые контракты и теперь набирают рабочих. Ребята хорошие, но староваты. Половина из них уж многие годы на скудном пособии. Молодежь набрать трудно, потому что Макмиллан платит больше, чем установил профсоюз. А ветераны готовы на все, лишь бы вернуться на работу. Бэррины предлагают ставки ниже профсоюзного минимума, вот профбоссы и верещат; чем больше ставки, тем больше взносы. А старики хотят на них наплевать, потому что работа им позарез нужна. — И что же будет, Тод? — Сам знаешь, малыш. Будут давить на Бэрринов, чтобы повысили ставки под угрозой срыва контрактов. Установят пикеты, нагонят из города молодчиков с кулаками. Эти шишки из союза знают все приемчики. — А если посмотреть с другой стороны? В умирающем городке бывшие рабочие влачат нищенское существование на социальное пособие. И вот появляется возможность встать на ноги, но им мешают разжиревшие профсоюзные политиканы, озабоченные только тем, чтобы содрать побольше взносов в свою казну. — Ну и что? — Мечта газетчика и кошмар для профсоюзного лобби. Задумчиво помолчав, Тод хлебнул пива и поставил кружку. — Провалиться мне на месте, если ты не прав. — Я думаю, они замыслили более хитрую игру. И я ее разгадаю, Тод; Допив пиво, Тод налил себе еще и очень серьезно посмотрел мне прямо в-глаза. — Скажи, малыш. А этих старых работяг не, уволят? У меня как-то странно сжалось сердце, и я поднес к губам кружку, чтобы скрыть выражение своего лица. Потом, опустив ее, я взглянул на старика. — Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы этого не случилось. Видно, мой ответ успокоил его, и он с улыбкой кивнул головой. — Ну, ты точно как твой папаша. — Спасибо. — Жаль, ты его не увидел.