— Могу посмотреться в зеркало, Тод. — Это точно. Ты и деда своего там увидишь. А где же твоя девчушка? — Работает. Боюсь ей надоесть. — Болтай. Эта девчушка по уши в тебя влопалась, — он обтер рот рукой, глядя на меня смеющимися глазами. — Скажи-ка мне, где у вас телефон? — спросил я. — Там, в холле. Хочешь еще какую-нибудь кашу заварить? — Немножко. — Ну и бойкая молодежь пошла, — заключил Тод. Дворецкий был невозмутим, деловит и отрешен. В каком-то смысле он тоже был наемником, готовым выполнять порученное, пока его устраивала плата. У таких людей особое чутье на удачливых игроков. — Привет, Харви, — чутье сработало, и Харви встретил меня улыбкой, в которой никто, кроме меня, не заметил бы ничего особенного, и распахнул дверь. — Мисс Пэм и мисс Веда дома, сэр. — А Люселла? — Напилась, сэр. Я не слишком резок? — Нормально, Харви. А братья? — На совещании, сэр. — Великолепно. Я выбрал удачный момент. — Ия так думаю, сэр. — А почему ты так думаешь, Харви? Он смотрел на меня прямо, без улыбки, без удивленно поднятых бровей, как смотрит пес в стае на своего вожака, молча признавая его силу. — Потому что после вашего приезда, сэр, вы были предметом бесконечных обсуждений. — Надеюсь, ничего хорошего обо мне не говорилось? — На этот счет можете быть спокойны, сэр. Взяв у меня пальто и шляпу, Харви проводил меня до дверей гостиной. — Мне сообщить о вашем приезде? — Не стоит. Два женских голоса донеслись до меня уже на подходе к библиотеке. Несмотря на возраст, голоса у них остались прежние и звучали так же, как в те времена, когда эти визгливые мерзавки с тощими косичками хихикали из-за портьер, наблюдая, как мне задают трепку, и распускали сопли, стоило их застукать с ворованным куском сахара. Привычно переругиваясь, они шипели друг на друга, как две змеи, даже не заметив, как я вошел в комнату. — Кончайте базар, дамы. Веда мгновенно обернулась на голос, готовая дать отпор со своей обычной наглостью и ядом, но замерла с испуганным выражением, которое, словно в зеркале, отразилось и на лице Пэм. — Сядьте и не вякайте, — приказал я, подошел к письменному столу, взял сигарету из хрустальной сигаретницы, закурил ее и с отвращением бросил на ковер, раздавив каблуком. Закурив свою, привычную, я со значением улыбнулся сестрам, так что они замерли в креслах, не отрывая от меня глаз. Их ненависть, казалось, заполняла комнату, как дым. Сценка — просто блеск! Налюбовавшись всласть, я сел за дедов стол, в его любимое кресло, и, удобно устроившись, наблюдал, как они, перебирая на коленях своими мышиными лапками, видели испуганными глазками не только меня, но и деда. — Прошлый раз были только цветочки. Привыкшая блефовать в игорных притонах Лас- Вегаса и Монте-Карло, Веда попыталась осадить меня: — Догерон, я не потерплю… Козыри были у меня, и я прервал ее: — Ты эти штучки брось, мы уже не дети. Правда, моя задница запомнила те денечки на всю жизнь. И если ты попробуешь умничать, я тебя положу на колено и так отделаю своим ремнем, что у тебя шкура с хвоста слезет. Не все же вам любоваться моей поротой задницей. — Это уж слишком! — Открой еще раз рот и увидишь. Вжавшись в кресло, Веда судорожно вцепилась в подлокотники. Я перевел глаза на Пэм. — Это и к тебе относится, только тебя я не выпорю, а дам пинка под зад. Челюсть у нее отвисла, и я видел, как она попыталась сообразить, что бы сказать в ответ, но так ничего и не выдумала. — Где старина Марвин? Твой муж. Слова с трудом выходили из нее: — Уехал… в город. — Наверное, трахается с бабенкой на заднем сиденье автомобиля. И не осудишь его. От тебя-то ему ничего не перепадает. Пэм негодующе рванулась вперед в своем кресле, но я продолжил: — Не дергайся, крошка. Тебе было четырнадцать, когда ты впервые попробовала вкус любви. Именно вкус. Помнишь того жеребца, посыльного? Сестричка чуть не брякнула в обморок. Залившись краской до корней волос, она беспомощно смотрела на Веду, но и у той на лице было полнейшее изумление. Пэм подняла руку, словно пытаясь меня остановить. Но я уже разошелся. — Не смущайся, Пэм. Тебе это нравилось. Ты не пропустила ни одного посыльного, пока не нарвалась на нормального парня, который проткнул тебя, как положено, хотя ты визжала как поросенок. А потом сказала, что это я столкнул тебя с заднего крыльца, и мне опять досталось зазря. А все потому, что меня угораздило зайти в прачечную за рубашкой в неподходящий момент. Веда смотрела на сестру, как будто та была инопланетянкой. Раз уж подвернулся такой удобный момент, я и ей сейчас выдам. — Веда, детка, не смотри на нее так строго. Помнишь, что было между тобой и гувернанткой, что служила у Форбсов? А с той чернявенькой из твоей школы, гостившей у нас на каникулах? А с художницей, которую нанял дед для отделки дома на Мондо Бич? Так что не пялься на Пэм. Когда я уехал, тебе было семнадцать и ты любила только баб. А как сейчас дела? Они сидели съежившись, нервно шевеля пальцами рук, сложенных на коленях, и пытаясь изображать оскорбленных матрон, но они знали, что все это правда. — Утешьтесь, Люселла не лучше. Правда, она честнее. Она любила нормальный секс, но всегда нарывалась на проходимцев, которые женились на деньгах. Но каждый раз у нее хватало ума развестись. Жаль ее. Она еще достаточно молода, чтобы побаловаться сексом время от времени. В отсутствие кавалеров их заменяет выпивка, так что хоть во сне она может утолить свои страсти. Замолчав, я смотрел на портрет Камерона Бэррина на противоположной стене. Его лицо больше не казалось мне таким свирепым. Если присмотреться, оно даже выглядело обеспокоенным. Подмигнув ему, я подумал про себя, что нет причин для беспокойства — гены Камерона попали в меня прямым путем, а не через его придурка брата. — Милые дамы, вы разорены. Пэм прореагировала первой, очень натурально изобразив недоверчивое возмущение: — Как ты можешь прийти сюда и… — Уже пришел и говорю, что знаю. Хватит придуриваться. Вы свои акции продали. Скупил их я и помимо них еще кое-что. У меня почти весь контрольный пакет. У Веды побелели губы. Пэм теребила рукав платья. — Братишки не знают, что вы без гроша, так ведь? Они молчали. — Акции Бэрринов упали. Оборудование устарело, здания обветшали, контракты вот-вот от вас уплывут. Вас сносит течением на полузатонувшем бревне, а над вами уже кружат стервятники. А кто стервятники, знаете? Я, Макмиллан и федеральный комитет по недвижимости. Вопрос — кто опередит. Для вас игра окончена. Вы проиграли. — Дог, — наконец вымолвила Веда, глядя на меня холодными, расчетливыми глазами. — Ты ведь не затем приехал, чтобы оскорблять нас… — Я ухмыльнулся, и она знала почему и чего я жду от нее. Она кивнула головой и добавила — …или высказать нам правду в глаза? — Не затем, — согласился я. — Какова же цель? — Если не хотите оказаться на улице, будете делать то, что я вам скажу. — Что же это? — выдавила Пэм. — Пусть Альфи и Дэнни по-прежнему считают, что акции у вас. Условие первое: на правлении вы проголосуете так, как я вам скажу, что бы они ни говорили. Это легкое условие, и если будете хорошо себя вести, возможно, получите часть своих акций обратно. Ясно? Они пытались сохранить хоть крохи своего викторианского величия, и я заметил, как былое высокомерие к семейному гунну, выскочке мелькнуло у них в глазах. Веда первая выдала себя. И попала прямо в ловушку. — А второе условие? — спросила она с нелепой надменностью. И тут же поняла, что не следовало этого делать. Закурив сигарету я положил ноги на край стола. — Встать! Обе!