– Зажился ты под небом, сдурел, – шум дождя, чавканье сапогов, – … пора к земле. Рони карабкался по скату, вверх, на четвереньках – скользкая гнилая солома, убогий домишко. Слякоть, пакость и дрянь. За спиной заворчала гроза, оставив легкий перезвон в ухе. Выскочив на плато, где две ровнехонькие крыши – по Эрви-стрит, где без крыла не перебежать, Рони запоздало понял, что их уже не трое. Бах! Прогремело впереди, с крыши напротив. Рони и припасть к черепице не успел от страха. Кто-то вскрикнул. – Не стрелять! – гаркнул Джеки. – Ослепли?! – Да не видно нифига, – оправдался незнакомец. Рони в два счета отполз к смолившей трубе. Сомнений не было – его держали на мушке, только высунешься, дернешься к свободе – подстрелят, как утку над прудом. И гадать не надо, всякий квинсом здесь владеет лучше, чем он. Пальцы сами подлезли к кобуре, сами обхватили рукоять, и еще до того, как Рони успел подумать, прицел уже повернулся в сторону врага. Хоть и боязливо, но подставился: половинка ладони из-за укрытия показалась. – Опустили ружья! – рявкнул легенда, и Рони чуть не подчинился такому басу. «Какие ружья, старикан, с ружьем не полетаешь!» – хотел возмутиться Рони, но от страха задубело все. – Да?! И коршун галимый стрелять не станет, а?! – взвизгнул кто-то из-за трубы на печатном доме напротив. – Он из Рьяных, – сказал Джеки. – Я его знаю. Они не стреляют. «Да каждая собака в Гэтшире меня поминает, – мрачно думал Рони, чуть зубами не стучал, – кто следующий? Сам граф Йельс?!» Руки дрожали, а любопытный нос все равно вылезал на миг из-за укрытия. Так он и заметил Виктора. – Этого ты тоже знал, – буркнул какой-то мужик по правую руку от легенды. Большая фигура – Джеки Страйд, ни с кем не спутаешь. По обе стороны – бандиты его, вооружены. И погода их мягче не сделает. А под ногами легенды, обхватив плечо рукой, припав на одно колено, застыл коршун. Пресмыкался не от того, что кланяться любил. Мог бы выпрямиться – встал бы, уж в этом Рони не мог ошибаться. И крик его в дожде не разобрал лишь от того, что еще ни разу не слышал, как воет коршун от боли. Добегались. Поймали. – Отпустите его, – заторговался Рони, словно имел численный перевес в этой стычке. Просить ему следовало бы за себя самого. – Мы же не стреляли! И сам на себя обозлился. Будто бы это сработает! Объясни-ка хищнику, что ты ласковая овечка и жрать тебя не положено. – Отпущу, как потолкуем, – неожиданно согласился Страйд. И Рони осмелел, высунув половинку лица из-за кирпичей. Легенда пули и правда не боялся. Он сделал шаг к коршуну, толкнул стопой на спину, будто проверял: та ли добыча ему попалась. – Сто лет под небом, а? – не дожидаясь ответа, Джеки пнул его под ребра так, как Рони бы в жизни не решился, если бы не задумал убить. Пока Виктор задыхался, легенда схватил того за подбитую руку, словно пьянице помогал встать. Затем грубо содрал перчатку с чужой ладони, и замер, сохранив молчание. – Все? – спросил один из подельников. Легенда не ответил, только сказал, как выругался: – Вот как. Рони уже предвидел, чем все кончится. Убьют коршуна здесь, на перекрестье, и все Рьяные под раздачу попадут. Рони сжимал рукоять револьвера и злился: на то, как дурно Виктор проиграл, как медленно бегут его союзники и какими злыми бывают городские легенды. – Не убивайте, прошу! У них… у него моя стая! – крикнул Рони, не понимая, хуже делает или во благо. Зубы, кажется, все-таки застучали. Но Джеки не волновала участь других воробьев: он отыгрался на Викторе. Подобрал коршуна одной рукой, как мешок с провизией, дернул наверх. Перехватил здоровую руку, которой тот вяло сопротивлялся, и принялся за подбитую. Завернул ладонь к лопаткам, не смилостивившись от жалобного «Ау!». Рони самому стало больно, как увидел он, под каким углом Виктору локоть держат. Точно вывих, если не перелом. – Джеки… ты! – попытался выдавить что-то нелестное коршун, но снова зарычал от боли. Вытянулся, как струна. Легенда держал его живым щитом – голову только не прикрыл, да свои плечи: разница в росте. – Я тебя предупреждал, Вик? – сказал Джеки, без пощады выкручивая и без того стреляное плечо. – Не ной. Слов не понял – теперь мне виноватым быть? Много хочешь. Рони закусил губу, судорожно выдумывая, пора ли бежать во весь дух и со стаей прощаться, придется ли стрелять – или найти слова, что переменят ход дела. Но заговорил тот, кому молчать полагалось больше прочих: – Ты совсем… плох, Джеки, – прорычал Виктор, хотя стоило бы выпрашивать и каяться. Будто вторая рука ему в жизни лишней была, коршун продолжил: – И закончится… твоя авантюра паршиво! – Для тебя в первый черед, – парировал легенда. Рони переводил взгляд с одного на другого – если стрелять, поможет ли? Не попадет, ясно и последнему дураку. Даже если выйдет он под обстрел врагов, сможет прицелиться по уму, кончится дождь и время остановится – все равно промажет. «Эй, Джеки, скажи-ка, чего мне делать, коли ты такой умелый?» – забилась шальная мысль. Будто бы эта махина, отдаленно на человека похожая, подскажет, как ему быть. Как вырваться самому и друзей вызволить. Как под небом ходить до самой старости. Как никогда больше не чувствовать себя младшим. Рони хотел усмехнуться, но получилось только носом шмыгнуть. А легенда хорошенько устроился. Потому, кажется, и стоял, как у себя дома. Хозяин неба, не иначе. Рони искал ответа в любой детали. Осмотрел врагов. Осмотрел самого Джеки: заметил лицо обветренное да бороду с усами, что в Гэтшире не носят. Бывалую куртку, что пережила не одну вылазку. Все не ново, никакой пользы. Остальное рассмотреть не успел – тот Виктора отволок в тень, отступил левее. – Ты хоть… ведаешь, что творишь?! – процедил Виктор сквозь стиснутые зубы. – Говорили мне, ты клеймо принял. Брешут псы, подумал я. – Джеки замер, а затем сплюнул коршуну под ноги, чуть в плечо не попал. – Дерьмо собачье, Вик. До последнего не верил. Ты рехнулся напрочь! – Да послушай же… Ау! – Они нас всех за яйца держат, а ты и рад. – Похоже, Джеки не любил слушать, только говорить. А еще – выкручивать руки. – Сам пошел на дно и нас туда тащишь?! Оба казались безумцами. Один пороха не боится. У второго лицо искажено болью, а слова цедит каким-то чудом. Рони бы давно заскулил и греха в том не видел. А Виктор, вон, строит из себя старшего даже здесь, где ни одного коршуна под небом: – Брось, Джеки. Это безумие, я тебе… – Безумие?! – рявкнул Джеки так, что даже Виктор дернулся. – Стой на месте, малой! Рони пару раз беспомощно открыл рот, так и не сообразив, чего ответить. Подмога, как назло, не поспевала. Да и будет ли она? А если явится – крови не избежать? Джеки встряхнул Виктора, подбил колено с обратной стороны, поставив на оба. И прогремел: – Что, Вик, мира под небом захотел вместо свободы?! Нигде еще воробей не чувствовал себя таким лишним и бестолковым. Будто попал на перебранку старых каторжников, пытаясь продавать луговые цветы. Упреки, доводы – все чужое, размытые тайны, слишком большие для глупого воробья. – Или, быть может, любви? – сказал Джеки. Рони не сразу понял, что этот грай – не птицы, а гогот Страйда и его подельников. – Как там Роуз, детишки?.. Выправка у Виктора такая, словно и не пробили ему плечо, да не держат ощипанным рябчиком на потеху всему небу: – Как раз хотел… передать тебе привет. Пол-Гэтшира пробежал, чтобы… Рони фыркнул, чуть не втянул носом влагу. Воробьи не заводят семей. Вернее, уж точно не по любви – кого выбрала стая, та и… – Тебе стоило и дальше обниматься со своей женушкой в Кивее, Вик. – А тебе – греть кости на островах! – огрызнулся коршун. На этот раз – не смех, а голос еще ниже, как рокот в горах: – Может и остался бы. Да только отродясь там не бывал, ха! Подельники загоготали. Рони прикрыл барабан квинса ладонью. Тело трясло то ли от холода, то ли от ужаса. Потянуть время, брякнуть что-нибудь? Спросить про погодку? Может, так останется надежда на… Виктор не спорил. И не брыкался: явный признак сумасбродной наглости. Будто бессмертный, неуязвимый. А может он знал Джеки куда лучше, чем в том сознавался. Вдали то ли примерещился, то ли и правда угадывался свист: Рони уверился, что слышал его только он. – Время упущено. Дуракам не место под небом, – сказал Страйд, подняв голову к облакам. Прицел квинса неловко выхватывал то узкую полосу плеча, то наползал на капюшон Джеки, а ладонь, прикрывшая барабан от дождя, только мешала. Через ропот ливня прорезался голос Виктора: – Да. Мне жаль. Стреляй, Рони! Стена воды куполом накрыла будто все пространство: от неба до земли; за темным пятном, в котором узнавался коршун, стояло другое, еще темнее. Легенда. Под ладонью промок магазин с патронами. – Ну ты и мразь, – выругался мужик по левую руку от Джеки. – Подумать только… Виктор сказал громче, будто Рони его не слышал: