– Вот, уже началось, – Виктор кивнул в сторону ребят, явно ожидая худшего. – Готовься. Может и хорошо, что Леи не было. Ситуация воробьям совершенно непривычная. Если бы нашелся там один-другой слиток или парочка ювелирных комплектов, присвистнули бы ребята, запаковали и дальше пошли. Рони отдал единственно верную команду: – Дома поглядим. Перекладывайте. И сам обрадовался, как его послушались. Будто уговорил его Виктор на самую малость, что все пойдет наперекосяк и предадут свои же, затеют ссору… Конечно, Серж что-то подсчитывал, пошевеливая губами, но в рюкзак находку складывал шустро, деловито. В конце концов, оценщиков среди них не затесалось – чего зря гадать? Вот только не надо быть оценщиком, чтобы понять: такие богатства в Гэтшире не только удача, но и к большой беде. Виктор и сам стал посматривать на восток, совершенно не доверяя старшему воробьев дозор. Рони подошел к нему на несколько шагов ближе: – Откуда? – только и смог выдохнуть воробей. Виктор посмотрел с усталым прищуром. И стал забалтывать, отшучиваясь: – Если скажу, что от мамы, отпустите? – Да не вой, никто тебя стрелять не будет. – Ну-ну, – заметил он, правда, чуть мягче. В руках Лу золотой слиток смотрелся, как орудие убийства – паренек даже рот забыл прикрыть и так и пялился. Даг щелкнул его по лбу, отобрал и спрятал добычу. Рони стряхнул наваждение: – Если была у тебя эдакая сумма, то зачем все эти метания, скажи? – воробей часто заморгал, чувствуя себя облапошенной девчушкой на базаре. – Под пули для чего лез, да еще и сам… Бывший коршун усмехнулся: – Не все можно купить, Рони. И не у каждого. – Потом он помедлил, с недовольством почесал плечо. – И в банкирах я никогда не числился. – Может, и зря… Кажется, только Рони услышал, как Виктор добавил еще тише: – Да и… хватит с меня решений. И подошел ближе к раскопке, заглянул на дно сундука, словно прощался. Даг вовсе потерял способность связно выражаться: – Семь, слитков семь тут, экая… Да это же, ну! Мамочки. Любая из мамочек, которую призывал Даг, грохнулась бы в обморок или скончалась от приступа жадности, оказавшись с ними по соседству. – Выдыхай, – навис над ним Виктор. – Кажется, что много, а как посчитаем, сколько нужно, – еще сверху попросите. – Не, не-не-не, – отчаянно замотал головой Даг. – Как же? Вот удача, вот… Бывший коршун вздохнул и дернул подбородком: – Удача… закрывай, пока нас здесь не закопали. Пора возвращаться. – А, да. Верно. Точно говоришь, да… Рони молчал, потому что крутились в его голове сметы и ценники. Все, что выглядывал он на рынке Жаклин, чего хотел стащить на чердаках и в подвалах – тряпки, обувь, золото, костяные трости, бушлаты с севера материка, сервизы с фазанами и трубки из красного дерева… Хоть последнее он и не пользовал никогда. Но едва всплыло в памяти, так же и сместилось, как волна смывает следы на берегу. Место красивых безделушек и теплой одежды заняла ружейная сталь и мешки с зерном, ломти сушеного мяса и такой желанный уголь, без которого – хоть вой. – Больше года протянем при таком раскладе. А если бережливы будем, то все два… – Ты когда поумнел, Рони? – на удивление без издевки спросил Виктор. – Как заметил, что меня жизни дураки учат. Даг дрожащими руками закрыл сундук и опасливо оглянулся на Сержа. Тот тоже жевал губы, разве что не дрожал. – Обалдеть, – еще раз прикинул Рони, подсчитав заначку. – Обалдеть можно. Виктор кивнул с прохладцей. Если его когда-то и поражала такая сумма, было это очень давно. – С чего начнем? – Рони даже не почувствовал слабину, задавая такой вопрос почти безрукому человеку. Хоть у Виктора не было голоса на собраниях. Хоть его и слышали Рьяные. – Для начала вернемся целыми, полагаю, – неуверенно повел плечом Виктор, стараясь поспевать за стаей. – Это я обеспечу, – ответил воробей, показав квинс: на тот случай, если коршун забыл, как научил его стрелять. – А потом? – Если и правда пожалуют с ружьями, нам будет, чем ответить. – Обратно Виктор шел куда быстрее, чем к пригороду. – Есть умельцы куда лучше, чем отряды штата или воробьи. И они очень любят деньги. Рони слушал, прикрывая. – Хоть связываться с ними, быть может, куда опаснее, чем самим обороняться, – выдохнул Виктор, добавив тише. – Но теперь у вас хотя бы есть Рауль. Хуже любого наемника. Пожалуй, они найдут общий язык… – Так что же, – Рони шел медленнее из сочувствия к Виктору. – Больше никаких разговоров? Бывший коршун кивнул. – Хотите войны – пусть будет, – сказал так же спокойно, как говорят о полднике за чтением газеты. Воробей хотел чего-то добавить. Про то, что он и сам теперь убийца и ничего возразить права не имеет. Про то, что сами напросились. Про крыс и свиней, и прочие невзрачные эпитеты, которыми заразил его Рауль. А Гэтшир все так же оставался холоден и тих. Он не видел снов, и картины будущего заботили его не больше, чем в былые времена. Город не боялся ничего на свете. Рони шел и думал, что город такой же, как квинс. Создан людьми против людей. Как воробей возлагал надежды на оружие, так же грезили и строители, выкладывая мостовые да первый канал для Войки. Мечтали, что уж здесь-то им станет лучше. А потом все портили. Обвиняли ружейную сталь, торговались и боготворили одновременно… – Ради мира под небом, – Виктор оглянулся в сторону синеющего горизонта. – Хоть сто лет войны. Эпилог В вазе лежали фрукты, и граф выглядел первую мошку, кружившую над спелой ягодой. Это испортился физалис, не вдохновив семейство. Кажется, этих обжор уже ничем не удивишь, хоть самолично вези их в тропики за деликатесом. Интересно, как бы они заговорили, предложи им граф отведать древесных червей – главный источник мяса для местной голытьбы. К слову, о голытьбе. – Корвин. – Йельс прочистил горло, почти слипшееся после вишневого пирога. – Ко-орви-ин! Дверь приоткрылась, за ней показалось дряблое лицо гувернанта. – Позвать его, господин? – Нет, что же, не утруждайся. Ведь зачем еще я надрываюсь в попытке… Кажется, по одной интонации этот дурень понял, что пора бежать за его помощником. Вся прислуга напоминала ему мошкару – только голод и страх скорой смерти заставлял их трепетать и носиться с поручениями… Корвин объявился даже раньше, чем Йельс того ожидал. Юноша не стал задавать бесполезных вопросов, вроде: «Вы меня звали, ваше сиятельство? Как погода, ваше сиятельство?» Он молчал, склонив голову в приветствии, и только едва-едва хитро щурились глаза сообразительного человека. – Подходи поближе. Граф одним жестом предложил ему чай. «Умница. Золотой самородок!» – закивал граф, одобряя послушание. Йельс лично воспитывал юнца под задачи, выправляя под себя, создавая опоры для роста, как подпирают декоративную лозу. Только Корвина растили не для красоты. Его молодость не станет угрозой графу, не соблазнит жену, и не вызовет зависти. Юноша смешно подволакивал ногу и сутулил плечи. Не красил его и дефект кожи от лба до скулы вокруг правого глаза. Словом, лучше помощника не найти. Племянник разорившихся Грейсов, быть может, единственный, кто не пропускал последние уроки… – Настал твой черед прокатиться в соседний штат, Корвин. Выписку попросишь у Милы. Все как Йельс и полагал: лицо помощника просияло. Даже сквозь печать вечного сомнения и увечья пробивался светлый интерес: – Не слишком ли скоро? – Все-то ты помнишь. Хвалю. И правда, сложилось как нельзя удачнее, – Йельс поелозил на месте, выискивая положение, в котором не болел переполненный живот. – С завтрашнего дня нам потребуется очень много свободных рук в штольне. Йельс пожамкал губами от сладостного предвкушения. Еще немного, и город закроют. Особо доходная зона, которую штат преподнесет ему на блюдечке. Тысячи голодных, что будут готовы на любую работу за кусок хлеба и горсть угля. А еще – польются заказы на сырье, вырастут цены, появится новый рубеж для сбыта. Порох и железо не любят мирных, застойных времен. А Йельс особенно не любил, когда добыча из его шахт и продукция «Дженери» залеживалась на складах, подвергалась порче и чахла от времени. – Прелестно, – произнес граф, будто похвалил красный чай.