Сейчас на этаже царила мертвая тишина. Аля быстро дошла до приемной, находившейся в конце коридора и украшенной золотой табличкой с витиеватой гравировкой «Генеральный директор Серябко В. А.», перед тем как открыть дверь, сделала глубокий вдох. Ей оставалось последнее препятствие – Горгона – Людмила Горина, но сегодня Аля была готова ей противостоять. Она потянула дверь на себя и без стука зашла в приемную. Персональный ассистент Серябко выглядела так, словно только что потеряла всю родню в автокатастрофе. Лицо осунувшееся, модный брючный костюм болтается как на вешалке и лишь подчеркивает излишнюю худобу. У Али даже на мгновение мелькнула мысль, что Серябко тоже скончался, но нецензурная брань, несшаяся из его кабинета, наводила на мысль, что предприниматель живее всех живых, просто мертвецки пьян. – …где мой коньяк? – неслось откуда-то из недр. – Куда ты его подевала, стерва? – Прекратите меня обзывать! – взвизгнула Людмила и, резко обернувшись, уставилась на Алю, стоящую в дверях и с интересом наблюдающую за происходящим. – Тяжелый день? – сочувственно поинтересовалась та. – Что вам нужно? – Людмила резко поджала губы и быстро вытерла мокрые глаза. – Да вот соскучилась, решила зайти поболтать, – Аля медленно зашла в приемную, с любопытством глядя на Людмилу, избегавшую смотреть ей в глаза. Возможно, по причине растекшегося макияжа, а возможно, потому что ее совесть не была чиста. Аля по сей день была убеждена, что именно Горина убила своего мужа. Верила, но доказать не могла. И Людмиле это было отлично известно. – У вас есть ордер? – процедила она в тщетной попытке избавиться от Алиного слишком пристального взгляда. – Какой ордер? Вы разве что-то плохое сделали? Ну, кроме того, что укокошили своего мужа и закопали его в надежном месте? – широко улыбнулась Аля. – Охране было сказано не пропускать вас без документов. – Людмила поджала губы так, что они, казалось, провалились, на лице осталась лишь узкая щель, периодически издающая какие-то звуки. – Охране сегодня было сказано пропускать меня при малейшем моем на то желании. – Аля продолжала улыбаться так широко, что у нее заболел рот, по-прежнему не сводя глаз с застывшей как каменный истукан секретарши. – Мы с вашим боссом в некотором роде подружились и зарыли топор войны. Она протиснулась мимо обомлевшей мегеры в кабинет промышленника, плотно закрыла за собой дверь и, нащупав в замке ключ, повернула его, отрезая Людмиле вход в кабинет шефа. Лишние свидетели ей были не нужны. А звукоизоляция в кабинете Серябко была отличная. Это было первое, о чем тот побеспокоился, когда занял этот кабинет. Взгляду Али открылась дивная картина. Мертвецки пьяный Серябко ползал на коленях перед нижними ящиками шкафа, где хранились документы, распахивал их один за другим, выбрасывая бумаги на пол, а затем засовывал голову в ящик в тщетной попытке найти искомое. Судя по разливающемуся по кабинету амбре и тому, что Серябко неуверенно стоял даже на четвереньках, в искомом было минимум градусов сорок. – Все уволены, суки, все! Охранники работать не умеют. Что вы охраняете, дебилы, если человека убили? Убили! – тихонько подвывал Серябко, не заметив вошедшей в кабинет Али. А затем лег на пол и разрыдался, словно маленький ребенок, у которого забрали любимую игрушку. Аля подошла к предпринимателю и встала над ним. Тот продолжал упоенно рыдать, полностью игнорируя действительность. В таком виде говорить с ним было бесполезно. Она огляделась по сторонам и увидела на небольшом столике, стоящем в углу, графин с водой. Подойдя к графину, она взяла его, вернулась к рыдающему Серябко и одним жестом вылила ему на голову все содержимое. Серябко резко вскочил, пошатнулся, но сумел удержаться на ногах. Обретя равновесие, он медленно подошел к Але, смахивая воду, лившуюся прямо в глаза, и уставился на нее. На секунду ей даже стало страшно. Глаза Виктора Андреевича были красными и совершенно безумными. Сейчас он стукнет ее этим графином по голове, и она даже ничего не сумеет предпринять. – Явилась, бездельница? – взвизгнул Серябко. – Менты поганые, суки продажные, чем вы вообще занимаетесь, что у вас людей в городе убивают? – Это было самоубийство, – спокойно сообщила Аля, но графин на всякий случай из рук не выпустила. Если что, скажет, что это была самооборона. – Врешь! Зачем ей себя убивать? – Я редко вру. Придите в себя, пожалуйста. Лизу вы уже не вернете, а вот слухи по городу поползут. Зачем вам лишние неприятности? – Аля старалась говорить спокойно и апеллировать к логике промышленника. И в этом была ее ошибка. Логика его напрочь покинула. Он внезапно схватил Алю за шиворот и затряс так, что мамино платье треснуло по шву. – Неприятности? Да у меня жизнь разрушена! Хотя что ты можешь об этом знать, сука продажная? Она ушла просто так, без предупреждения! Ничего мне даже не сказала, не намекнула! Как она могла так со мной поступить? – По лицу Серябко полились слезы. – А если бы она вас предупредила, что бы это изменило? – поморщившись от несвежего дыхания, поинтересовалась Аля. – Заткнись! Что ты вообще в этом понимаешь? – вдруг заорал промышленник. – Это тебе повезло, муженек долго подыхает, никак не подохнет. Ты пока можешь к этому привыкнуть, другого подыскать… Закончить он не успел. Але вдруг показалось, что перед глазами кто-то опустил черный занавес. Иногда у нее такое бывало. Когда логика, разум и вообще все, что отвечало за рациональность, отключались, а их место занимали другие инстинкты. Глубинные. Продолжая держать графин в руках, она изо всех сил толкнула Серябко в грудь, и тот, не устояв на ногах, упал. Але хватило несколько секунд, чтобы кинуть дурацкий графин на пол, где тот разлетелся на мелкие осколки, и наброситься на Серябко, заломить ему руку за спину так, что тот взвыл от боли, наклониться низко и прошептать на ухо: – Еще слово скажешь про моего мужа, и я тебя убью, понял, придурок? Заканчивай ныть. Если бы ты Лизу любил по-настоящему, то жил бы с ней, а не со своей «больной женой», которая здорова как лошадь. Поэтому кончай жалеть себя. Серябко промычал что-то невнятное, и Аля поняла, что все это время его голова была вжата в пол, к которому она ее придавила локтем. Аля немного ослабила захват. – Надеюсь, ты хотел мне сказать, что все уяснил? Серябко повернул голову и медленно отчеканил: – Я хотел сказать, что ни хрена ты не получишь. Лиза умерла, и твой муженек тоже подохнет. Так будет справедливо. Поняла, сука? А в следующую секунду он заорал от боли, потому что Аля сломала ему руку. – Повтори, – предложила она, не выпуская руку Серябко. – Ни хрена ты не получишь, – захлебываясь от боли, проорал Серябко. – Я заявлю на тебя за вымогательство! Занавес поднялся, к Але стал возвращаться разум. Она медленно встала, отпуская Серябко. Отряхнула платье. Серябко, который, казалось, протрезвел от резкой боли, перекатился на спину, прижимая сломанную руку к себе и баюкая, словно ребенка. Аля посмотрела на него и даже сумела слабо улыбнуться. – Совсем забыла тебе сказать… – Что еще? – провыл Серябко. – Ты можешь уже все сказать и свалить на хрен отсюда? – Могу. В деле о смерти Елизаветы Головиной открылись новые обстоятельства. Стало известно о ее связи с предпринимателем Серябко, которого вызовут на допрос в самое ближайшее время. Когда он вылечит свои переломы. – Не льсти себе, – зло выплюнул Серябко. – Ты мне руку только в одном месте сломала. – Уже нет, – искренне улыбнулась Аля и пнула валяющегося на полу и не готового к атаке Серябко по ребрам. Тяжелые армейские ботинки сделали свое дело. Судя по воплю и мерзкому хрусту, ей удалось сломать Серябко еще и парочку ребер. Она снова присела перед предпринимателем и заглянула ему в глаза. Тот захлебнулся от боли и даже орать не мог, а еще ему отчего-то стало по-настоящему страшно. Молодая девушка напоминала хищного зверя, готового вцепиться ему в горло и растерзать. Не говоря ни слова, Аля приложила руку к его шее и резко нажала на точку, способную отключить человека на полчаса. Серябко потерял сознание и наконец-то заткнулся. Аля встала, развернулась и, не видя дороги от слез, направилась к выходу из кабинета. Повернула ключ в замке. Резко распахнула дверь, из-за чего стоявшая рядом с ней и все это время подслушивающая Людмила взвизгнула от боли и ухватилась за нос. Аля несколько мгновений смотрела на нее, толком не видя, а затем закрыла за собой дверь в кабинет Серябко, повернула ключ на несколько оборотов и положила ключ в карман. Пусть помучается, пытаясь выбраться наружу. – Вас не учили, что подслушивать нехорошо? – мрачно поинтересовалась Аля, глядя на секретаршу. Та было открыла рот, чтобы сказать очередную гадость, но вовремя сдержалась. То, как Аля на нее смотрела, вовсе не располагало к обмену колкими репликами. Казалось, что перед ней стоит не заносчивый следователь, а существо из потустороннего мира, которое сейчас кинется на нее и высосет душу. – Займитесь работой, – спокойно продолжила Аля. – Ваш босс устал, тяжелый день, ему нужен отдых. Просил не беспокоить. Сказал, что всех, кто побеспокоит, уволит. Да и я бы на вашем месте дала ему время протрезветь. Это понятно? Людмила кивнула, а Аля вышла из приемной. Пелена перед глазами начала рассеиваться, и до Али стал доходить смысл произошедшего. Черт. Кажется, она провалила вообще все, что можно. Наплевав на друидов, Аля решила вернуться в управление, возьмет дурацкий список и начнет методично обходить гостей Серябко. Если эта сволочь имеет отношение к преступлению, то она сделает все, чтобы он очутился за решеткой. До управления Аля решила пройти пешком. Ей повезло – на улице не было дождя, но висящие низко и действующие на нервы темные облака намекали, что ночью может разразиться настоящая буря. Ветер дул все сильнее, пригибая к земле молодые деревья и гоняя по тротуарам мусор. Обертки от мороженого, пластиковые пакеты, сигареты, пустые пачки. Аля с тоской посмотрела на стоящие в ряд урны, до которых гражданам мешала доносить мусор какая-то загадочная религия. Ветер ужесточался. Завывал в подворотнях, забирался под одежду, но Аля не замечала, размышляя на извечные темы: почему у людей не хватает сил сделать два шага и выбросить мусор в положенное место? Неужели приятно жить в свинарнике? Путь до управления занял у нее около сорока минут. Она шла медленно, каждый шаг давался с трудом. Бумага с номером счета, лежащая у нее в кармане, жгла руку. Она все испортила. Вспылила, поддалась эмоциям, которые слишком долго держала в себе. Убийство Шульмана, Вовкина смерть, уход из органов, странный следователь – все это накапливалось слишком долго и дало о себе знать. Конечно, ей надо было быть мудрее и умнее. Когда увидела пьяного Серябко, не стоило лезть на рожон и надеяться, что тот за пару часов стал новым человеком. Стоило подождать несколько дней, неделю, возможно, месяц, пока его острая боль от потери немного притупится, и потом вернуться. Проблема была в том, что этого «потом» у нее не было. И у Ромы тоже. И теперь уже, наверное, и не будет. Погруженная в невеселые мысли, она дошла до управления. Не подняла голову на коллег, куривших на крылечке, пока один из них ее не окликнул: – Орлик, тебя Палыч ищет. Злой как черт. Аля словно вынырнула из толщи воды, посмотрела на коллегу, не видя его, и глупо повторила: – Злой как черт? – Ага. Что ты опять натворила? Аля открыла рот, чтобы ответить, но затем сдержалась. Наверняка Серябко позвонил Пал Палычу и нажаловался. Она вздохнула – ну что он ей сделает? Выговор объявит? Посадит за причинение телесных? Ей было плевать в общем-то. Будет врать до последнего, что это была самооборона. Кивнув дежурному Петру, который поднялся при ее виде, чтобы тоже сообщить, что ее ищет Пал Палыч, она направилась сразу же на второй этаж в кабинет к начальнику. Дверь в приемную была распахнута. Толстый и неповоротливый Пал Палыч, казалось, поджидал ее. Едва завидев Алю в коридоре, он выскочил из приемной, схватил ее за руку и, втащив в свой кабинет, закрыл двери. – Что случилось? – хлопнув ресницами, невинно поинтересовалась Аля. Словно в ответ на ее вопрос на улице громыхнул басовитый разряд грома, приоткрытое окно в кабинете Пал Палыча грохнуло створкой, небольшой горшок алой герани (наверняка мамин подарок) упал на пол, земля из него немедленно вывалилась на ковер, и полыхающая герань застыла кровавым пятном. В другое время Аля посмеялась бы над символизмом, но выражение лица Пал Палыча к юмору не располагало. – Кто-то умер? – ляпнула она. Пал Палыч в ответ рванул ворот рубахи так, что оторвал пуговицу. Он весь покраснел, и казалось, что отчаянно нуждается в глотке свежего воздуха. – Скорее наоборот. Ожил. Аля ожидала услышать все что угодно, но только не это. – В смысле? – непонимающе уточнила она. – В прямом. Труп ожил и ушел, – зачем-то понизив голос, прошептал Пал Палыч. – Что? – Аля рухнула в кресло и принялась оценивать происходящее. Каковы были шансы, что Пал Палыч внезапно сошел с ума? Аля вдруг осознала, что ничегошеньки не знает про своих бабушку и дедушку – родителей отца и дяди Паши. Она никогда не интересовалась, а мама и Пал Палыч никогда о них не рассказывали. Интересно почему? – Что-что? Лиза эта твоя. Вчера ж ее в морг привезли, оформили, положили в холодильник. Ночью санитар достал ее, подготовил к утреннему вскрытию. Гена пришел, а ее нет. – А где она? – тупо спросила Аля. – Ушла.