– Мою плесень? – переспросила озадаченная Дездемона. – Я же не сыр. Планшетка снова пришла в движение. – Прости, – читал Доходяга, строча в блокноте новое послание. – Чертов автокоррект. Я имел в виду печень. Хьюго спрятал лицо в ладонях и застонал. Дездемона резко поднялась со скрипнувшего по полу стула и дико огляделась по сторонам. Доходяга прижимал к груди блокнот, а присоединившийся к ним Коротышка держал прибор над доской. Прибор снова запищал, еще громче, чем прежде, на нем загорелись лампочки. – Мы столкнулись, – выдохнула Дездемона, – с вещами, которых не понимаем. – Она прижала ко лбу тыльную сторону ладони, ее грудь вздымалась. Она посмотрела в камеру. – Вы слышали? Сатана здесь, и он хочет съесть мою печень. Но он не запугает меня. – Она опустила руку. – Будь ты Сатана или какой другой демон, тебе здесь не место! Здесь царят мир, спокойствие и булочки по завышенной цене. – Эй! – возмутился Хьюго. Уоллес стал передвигать планшетку в ускоренном темпе. – Это ты здесь не нужна, – буркнул он себе под нос, Доходяга же произнес это вслух. – Уходи отсюда. И никогда не возвращайся. – Он, замолчав, задумался. А потом добавил: – И будь поласковее с Мэй, а не то я съем и твой мозг. – Посмотрите, – промямлил Коротышка, тыкая в блокнот дрожащим пальцем. Уоллес повернулся и увидел, что Нельсон стоит рядом со светильниками на стене. Он надавил на них, и лампочки замигали. Нельсон подмигнул Уоллесу, тот ответил ему заговорщической улыбкой. Лампочки задребезжали. – Уходи, – потребовал Уоллес, передвигая планшетку еще быстрее. – Уходи. Уходи. Уходи. – Закончив, он толкнул планшетку так сильно, что она полетела по комнате, приземлилась в камине и загорелась. Доска с грохотом рухнула на пол. – Я не подписывался на это дерьмо. – Коротышка стал медленно пятиться назад и завопил, наткнувшись на стул. Нельсон оставил светильники в покое и направился к камере. Внимательно изучив ее, он кивнул: – Похоже, дорогая. – И толкнул ее. Она упала на пол, линзы разбились. – Упс. – Да, Нельсон. Да! – воскликнул Уоллес, и Хьюго опять вздохнул. – Нужно выбираться отсюда, – лихорадочно прошептал Доходяга. Он направился к двери, но Уоллес запустил в него стулом. Стул заскользил по полу и ткнулся Доходяге в голени. Тот взвизгнул и почти что упал, блокнот вылетел у него из рук. – Я не потерплю этого! – крикнула Дездемона. – Нас не устрашат тебе подобные! Я Дездемона Трипплторн. У меня пятьдесят тысяч подписчиков, и я приказываю… Но никто так и не узнал, чего собиралась потребовать Дездемона у духа, потому что из двери выскочила Мэй с ножами над головой. – Я Сатана! Я Сатана! – вопила она. И в последний раз Уоллес видел Дездемону, Доходягу и Коротышку со спины, когда они улепетывали из «Переправы Харона. Чай и Выпечка». Доходяга и Коротышка, пытаясь одновременно выйти из двери, застряли и торчали в ней до тех пор, пока Дездемона, врезавшись в своих приспешников, не вытолкнула их на крыльцо с такой силой, что они рухнули на него. Они громко взвыли, когда она пробежала по их спинам и рукам, ее платье задралось, так что вид она имела почти неприличный. Она спрыгнула с крыльца и помчалась по дороге, не оглядываясь на лавку. Доходяга и Коротышка умудрились встать и рванули вслед за ней. Тишина сошла на «Переправу Харона». Но ненадолго. Нельсон захихикал – сначала тихо, а потом все громче и громче. Мэй последовала его примеру, ее икающий кашель перешел во всхрапывания, а затем она прямо-таки заржала, опустив ножи. А углы и закоулки чайной лавки наполнили какие-то совершенно новые звуки. И услышав их, Нельсон и Мэй замолчали, а Хьюго медленно вышел из-за стойки. Уоллес смеялся. Смеялся как никогда в жизни, обхватив живот одной рукой и хлопая себя по колену другой. – Видели? – кричал он. – Вы видели их лица? О боже, это было невероятно. Он продолжал смеяться. И что-то ослабло у него в груди, какой-то узел, о существовании которого он даже не подозревал. Он почувствовал легкость. Освобождение. Он согнулся, глотая воздух, в котором он не нуждался, его плечи тряслись. И когда смех перешел в тихое хихиканье, эта легкость никуда не исчезла. Скорее наоборот, она расцвела еще ярче, и крюк, эта треклятая неизменная штуковина, наконец-то перестала ощущаться им как оковы. И ему казалось, что, может, впервые в жизни он сделал что-то хорошее, ничего не ожидая взамен. Почему только ему никогда раньше не приходила в голову такая идея? Он распрямился и вытер глаза. На лице Нельсона был написан страх. На лице его внука тоже. Первой заговорила Мэй: – Я собираюсь задушить тебя в объятиях. Это ошарашило его, тем более что он вспомнил, ее слова о физическом контакте. – Только у тебя это могло прозвучать как угроза. Она положила ножи на ближайший столик и постучала пальцами по ладони. Воздух вокруг нее слабо запульсировал, и в следующее мгновение Мэй кинулась на Уоллеса. Он чуть было не упал, когда она крепко обхватила его спину руками. Он не мог пошевелиться, но это продолжалось одно мгновение, очень хрупкое мгновение. Уоллес не мог вспомнить, когда в последний раз кто-то обнимал его. Он осторожно вытянул руки и положил ладони на талию Мэй. – Сожми покрепче, – сказала она, уткнувшись ему в шею. – Я тебя не отпущу. Его глаза горели. Он не знал почему. Но он сделал, как она просила. И сжал ее изо всех своих сил. Открыв глаза, он увидел, что Хьюго смотрит на него со странным выражением на лице. Они долго не отрывали взглядов друг от друга. Глава 12 Тем вечером Уоллес, следуя в направлении троса, обнаружил Хьюго на веранде. Он стоял, оперевшись о перила. Небо было затянуто облаками, звезды попрятались. Уоллес помедлил в дверях, неуверенный, что ему будут рады. Его охватило странное чувство вины, но он не позволил ему разрастись. Достаточно было увидеть улыбку на лице Мэй, чтобы убедиться: дело того стоило. Он хотел было развернуться и войти в дом, но тут Хьюго сказал: – Привет. Уоллес почесал шею: – Привет, Хьюго. – Все в порядке? – Да вроде. Вы… хотите, чтобы я оставил вас одного? Я не хочу мешать. Хьюго, не оборачиваясь, отрицательно покачал головой: – Нет, Все о'кей. Я не против. Уоллес подошел к перилам, сохранив некоторую дистанцию между ними. Он боялся, что Хьюго сердится на него, хотя думал, его вряд ли огорчила попытка использовать доску Уиджа для того, чтобы напугать аферистку. Но все же не ему указывать Хьюго, что тому чувствовать или не чувствовать, тем более что это его лавка. Его дом. Хьюго сказал: – Вы хотите извиниться, верно? Уоллес вздохнул: – Это очевидно, разве не так? – Отчасти, но не надо. – Не надо извиняться? Хьюго кивнул и посмотрел на чайные кусты: – Вы все сделали правильно. – Я сказал той женщине, что я Сатана и собираюсь сожрать ее печень. – Он сморщился. – Не думал, что когда-нибудь произнесу такое вслух. – Все бывает в первый раз. Можно задать вам вопрос? – О'кей. – Почему вы это сделали? Уоллес нахмурился и скрестил руки на груди. – Почему я так с ними поступил? – Да. – Потому что мог это сделать. – И это все?