– Алан, нет. Слишком поздно. Лампочки на стенах и потолке одновременно разбились, и на пол дождем посыпались осколки. Харви дернулся, как марионетка на веревочке, его голова откинулась назад. Руки поднялись, ладони застыли в неподвижности, пальцы задрожали. Алан стиснул зубы и сделал еще шаг вперед. Харви приподнялся на несколько дюймов от пола, носки его ботинок смотрели вниз. Алан поднял руку, обратив ладонь к потолку. Он сжал в кулак все пальцы, кроме указательного, и стал водить им взад-вперед, словно подзывал кого-то. Харви поплыл к нему. Хьюго звал Мэй. Белки глаз Харви казались очень яркими в тусклом свете. Он остановился, подвешенный в воздухе, перед Аланом. – Ты вылитый он, – снова прошептал Алан. – Мужчина. В переулке. Это мог быть ты. Не успел Хьюго выйти из-за стойки, как дверь в кухню распахнулась, и из нее вылетела Мэй, постукивая пальцами по ладони. Алан сказал: – Не подходите. – И Уоллес вскрикнул, потому что Хьюго и Мэй отшвырнуло на противоположные стены, и они так основательно врезались в них, что деревянные рамы картин затрещали. Аполлон бросился к Алану, оскалив зубы, и завыл, когда тот взмахнул другой рукой. Аполлон приземлился на пол рядом с камином, взгляд у него стал осоловелым. Нельсон покинул свое место рядом с Уоллесом и появился за спиной у Алана. И, крякнув, замахнулся на него тростью. Уоллес зарычал от ярости, когда Алан отпихнул его руку и вдарил Нельсону локтем в живот, так что тот сделал шаг назад, а его трость упала на пол. Алан снова повернулся к Харви, так и висевшему перед ним. – Вот что, как я всегда считал, значит быть привидением, – почти непринужденно сказал он. – Это не так трудно, как мне казалось. Я вполне справляюсь с этим. Я могу делать с этим типом все, что угодно, потому что я в ярости. Харви задыхался, у него изо рта текла слюна. – Не делай этого, – взмолился Хьюго, сопротивляясь чему-то, прижимающему его к стене. – Алан, ты не можешь причинить ему вред. – Еще как могу, – возразил Алан. – Я вполне могу немного намять ему бока. – Он не твой убийца, – выпалила Мэй. – Это не он зарезал тебя. Он никогда бы… – Это не имеет значения, – ответил Алан. – Мне все равно полегчает. А разве не это главное? Обретение спокойствия. Уоллес Прайс никогда не был человеком, которого многие назвали бы храбрецом. Однажды он видел, как кого-то грабили на станции метро, и отошел в сторону, внушая себе, что не надо вмешиваться, что все наверняка закончится благополучно. И испытал при этом лишь слабый укол вины. Грабитель скрылся с кошельком, и Уоллес знал: его содержимое может быть легко возмещено. Храбрость подразумевала возможность смертельного исхода. И разве не забавно, что для того, чтобы набраться наконец смелости, Уоллесу потребовалось умереть. Хьюго выкрикнул его имя, когда он бросился вперед, но Уоллес проигнорировал его крики. Он опустил плечо, готовясь к удару. И оно все еще дрожало, когда он налетел на Алана. Зубы того задребезжали, и он чуть было не прокусил себе язык. Алан повалился на пол практически бесшумно. Уоллес тоже потерял равновесие и упал на Алана. И быстро, как только мог, сел верхом на него. Харви тем временем лежал на полу и не двигался. Хьюго и Мэй тоже упали на пол, власть Алана над ними прекратилась. Алан смотрел на Уоллеса сверкающими в темноте глазами: – Зря ты это сделал. И не успел Уоллес отреагировать (да он и сам не знал, что делать дальше; он что, собирался лишить жизни мертвого человека?), как воздух вокруг него пришел в движение, и его отнесло назад. Он задохнулся, ударившись спиной о витрину, стекло пошло трещинами. Алан медленно поднялся на ноги и показал пальцем на Уоллеса: – Ты действительно зря… И заткнулся. Уоллес моргнул. Он ждал, что Алан выскажет ему свою угрозу. Тот не сделал этого. Он, казалось… замер на месте. – Э, – произнес Уоллес. – Что случилось? Ему никто не ответил. Он повернул голову направо. Мэй вставала с пола, волосы спадали ей на лицо. Она не двигалась. Уоллес посмотрел вперед. Нельсон пошел было к креслу, опираясь на трость, но тоже просто… остановился. Уоллес повернул голову направо. Аполлон стоял перед Хьюго и молча скалился. Хьюго же подпирал спиной стену, и на его лице читалась смесь гнева и отчаяния. Уоллес отделился от витрины, удивляясь, что не испытал при этом ни малейшего сопротивления. – Ребята? – сказал он, и его голос безучастно отразило эхо. – Что происходит? Ему никто не ответил. И только тут до него дошло, что секундная стрелка стоит на месте. Она даже не дергалась. Она замерла. Все замерло. – О нет, – прошептал Уоллес. Он не понимал, что произошло. Прежде часы останавливались, лишь когда в «Переправе Харона» появлялись новые гости, но тогда время в самой чайной лавке продолжало свой бег. – Хьюго? – шепотом позвал он. – Ты… И он прикрыл глаза рукой, потому что снаружи чайной лавки вспыхнул яркий синий свет. Он заполнил все окна и отбросил длинные тени. Свет вспыхивал и гас – снова и снова. Уоллес шагнул к двери. Но вдруг непроизвольно поднес руку к груди. Крюк. Трос. Они казались мертвыми. Они были мертвы. – Что это? – прошептал он. Он подошел к ближайшему окну и прищурился на заливающий лес яркий свет и танцующие тени. На грунтовой дороге виднелись чьи-то неясные очертания. Когда свет потух, очертания обрели форму, и Уоллес понял, что это было. Он вспомнил, как что-то быстро промелькнуло в лесу в тот вечер, когда он попытался убежать. Какое-то странное животное. Но Уоллес смог убедить себя тогда, что это всего лишь игра теней. Это не было игрой теней. Животное было реальным. И оно было здесь. Здесь на дороге стоял олень. Глава 17 Он был крупнее оленей, когда-либо виденных Уоллесом на фотографиях. Даже с большого расстояния было ясно, что животное выше их всех. Олень высоко держал голову, ветвистые рога казались короной. Когда он приблизился к чайной лавке, Уоллес разглядел свисающие с рогов цветы: их корни прятались в бархате, сами же цветы были золотистыми и пурпурными, лазурными и алыми, канареечными и сиреневыми. На кончиках рогов светились белые огоньки, словно множество маленьких звезд. Уоллес не мог пошевелиться, с его губ срывались такие звуки, будто он получил удар под дых. Олень рыл копытом землю. Его ноздри раздувались, глаза походили на черные дыры. Шерсть у него была коричневой с белыми разводами на спине и широкой груди. Он махал хвостом из стороны в сторону. Он наклонил голову, и лепестки цветов посыпались на землю. Уоллес издал приглушенное: – О. О. О. Олень дернул головой, словно услышал его. Он тихо замычал, и от этого протяжного скорбного звука в горле у Уоллеса встал ком.