Эзра Смена ее настроений еще больше подтверждает, что у этой девушки серьезные проблемы с головой. Секунду назад она смеялась вместе со мной, а теперь смотрит так, будто вот-вот разревется. «Этого мне еще не хватало». Нужно что-то сказать. Прервать эту неловкую паузу, которая, если затянется еще на секунду, то прорвет плотину, сдерживающую ее слезы. А я не нанимался смотрителем за пандами, которые переворачивают этих неуклюжих животных при каждом неверном падении. «Думай, Эзра, думай. С хрена ли ты застыл и пялишься в эти синие глаза? В них нет ничего сверхъестественного». – Ну так… – рот открывается, чтобы выпустить несвязный поток слов, но Панда глушит мою попытку заговорить на корню. – Не нужна мне твоя жалость, – заявляет она, складывая руки на груди, а в испуганных до этого момента глазах зарождается буря. – Размечталась. С чего мне тебя жалеть? Ты вроде бы не инвалид и не пушистый щеночек из приюта, – усмехаюсь и откидываюсь на спинку стула. – Зачем тогда предлагаешь мне работу? – как обычно, хмурится она. – Я ведь тебя раздражаю всем видом. – И не только видом, – прищуриваюсь и еще раз осматриваю худощавую черноволосую девицу в белом свитере оверсайз. Выражение лица слишком суровое для двадцати двухлетней девушки. В таком возрасте обычно смеются без умолку и строят гла́зки каждому встречному плейбою, а не грозно глядят исподлобья под напряжением широких бровей. В двадцать два красотки измазывают свои молодые лица косметикой, чтобы сиять еще ярче в свете ночных софитов, а не исключают из ежедневного списка дел такое понятие, как макияж. В эти годы стройные девицы не упускают шанса подчеркнуть каждый изгиб точеной фигуры, а не прячут прекрасные формы под грудой пышных складок поношенного свитера. К возрасту Серены каждая уже сменила сотню стрижек. Сделала «каре», когда ее бросил парень или перекрасила волосы в фиолетовый цвет, чтоб заявить миру о своей неординарности, или хотя бы обкорнала челку, но не оставила нетронутым скат черных волос, достающих до поясницы. С ней все не так. Начиная с внешности, заканчивая скверным характером, от которого со временем сбежит любой мужик. Но эти до безумия синие, как пучина океана, глаза, подчеркнутые сверху ровными бровями, а снизу двумя симметричными черными родинками, не дают оторвать от нее взгляд. И почему-то, чем сильнее она хмурит миловидное лицо, тем сильнее улыбаюсь я. – Ну? И чего застыл? – бурчит она, и я только сейчас понимаю, что все это время внаглую пялился на нее. – Снова пришел в не себя от моего вида и погрузился в медитацию, чтоб не сорваться? – Видимо, придется все-таки взять пару уроков, если буду вынужден видеть тебя в баре каждый день, – она хмыкает и недовольно отводит взгляд. – Не парься. Я не делаю это из-за того, что твоя история разжалобила меня. Не разжалобила. Я видел и не такое, – она плавно возвращает внимание от окна ко мне. – Просто не хочу, чтобы Стенли выедала мне мозг каждый день, пока твоя смольная башка не начнет мелькать у нее за барной стойкой. Лучше я дам тебе шанс сейчас и оставлю нетронутым запас нервных клеток. В наше время это большая роскошь, знаешь ли. – Значит, месяц стажировки? – неуверенно протягивает она. – Назовем это так. На зарплате испытательный срок не отразится. Чаевые, что заработаешь, твои. – Звучит слишком сладко. – Если узнаю, что грубишь клиентам или сливаешь, как Стен, мой алкоголь – вычту из твоих денег. – А вот это уже больше похоже на тебя, – фыркает, но следом улыбается она. – Говоришь так, будто хорошо меня знаешь. Слишком легкомысленно с твоей стороны, Панда. Имей в виду, я буду следить за тобой в оба, – опираюсь на локти, придвигаюсь к ней через стол и складываю перед собой руки в замок. – Хорошо, Эзра, – она повторяет мои действия и замирает только, когда между наших лиц остается пара дюймов. – А в те ночи, когда будешь отключаться за барной стойкой, не забудь преждевременно настроить камеры. Она улыбается одними уголками губ и смотрит так, будто одержала победу, но, увы, она не знает, на кого посмела оголить свои едва прорезавшиеся клыки. – Если бы ты так сильно не бесила меня, я бы уже давно нашел достойное применение твоему острому языку. И, поверь, речь сейчас не о полемике. Синие глаза расширяются и вспыхивают напротив моих глаз, и я ликую. Не ожидал, что такую дерзкую девицу можно смутить единственной сальной фразой. Мне даже не потребовался второй раунд, как ее щеки покрылись румянцем. – Не переживай, – проговариваю возле самого ее уха, а она отчетливо задерживает дыхание. – Ты не в моем вкусе. Можешь расслабиться и начать уже, наконец, дышать. Так же, как придвинулся к ней, отстраняюсь обратно к спинке стула и тянусь за своей курткой, разглядывая и восторгаясь каждой толикой ее растерянности. Я бы наблюдал и дальше за переливанием алых щек в приглушенном свете ламп, но наш зрительный контакт прерывает звонок моего телефона. – Поехали. У меня куча дел, – поднимаюсь и натягиваю куртку, попутно сбрасывая пятый вызов от Рэйчел. – Тебя отвезти домой или куда-то еще? – Домой. Серена облачается в шубу, стараясь не смотреть в мою сторону. Должен признаться, я думал, что заткнуть эту девчонку будет гораздо сложнее. Видимо, вся ее дерзость – лишь маска, а по факту, она, как и все они, тает от пары пошлых слов, прошептанных на ухо. Главное – подобрать верный момент и тональность. Всю дорогу в машине она молчит. И даже не пытается нарочно взбесить меня. Лишь смотрит в окно, пряча нос в лоскутах своего искусственного альпака, и накручивает на пальцы длинный ворс шубы в районе груди. Удивительная выдержка, как и удивительно частый мой взгляд в ее сторону. Мы доезжаем до Норт-Энд за минут пятнадцать. И это не тот прекрасный кусочек «Маленькой Италии», который привыкли показывать туристам в роликах на Youtube. Те узкие улочки колониального периода я прошерстил еще в свои двадцать три под руку с парой красивых и не самых принципиальных мисс. Нас же занесло на какую-то чертову окраину. Видимо, когда в прошлый раз я подкидывал ее до дома, мозг был слишком занят усмирением раздражения от ее компании, что я даже не заметил, куда забрел. – Ты точно живешь здесь? – А у тебя точно нет провалов в памяти? – агрессивно реагирует она, отстегивая ремень безопасности. – Ну наконец-то, – сталкиваюсь с ее вопросительным взглядом. – Я уже подумал, что вместе с пиццей ты проглотила и язык. – Спасибо за… Все, Эзра, – она перетягивает гитару с заднего сидения к себе на ноги. – Как всегда, было неприятно пообщаться. – Взаимно, Панда. Она закатывает глаза и делает шаг из салона Шевроле, но резко возвращается обратно. – Да что, мать твою, за «Панда» такая?! – шипит прямо мне в лицо. – И откуда она взялась? Меня Серена зовут. И хватит ржать. И я действительно умолкаю, но не перестаю улыбаться. Она такая забавная. – Ты видела себя в зеркало? – вскидываю одну бровь и демонстративно оглядываю ее по пояс. – Мне сейчас станет плевать, что ты оказал великую честь и довез меня до дома, и я отвешу тебе хорошую такую пощечину. Синяк проявится от щеки до самого глаза. Гарантирую. – Когда хотят бить – бьют, а не предупреждают. Запомни на будущее. Но сейчас это будет лишним, поверь. Я не хотел тебя оскорбить. – А что ты хотел сделать? – еще больше злится она. – Объясниться, как ни странно, – улавливаю долю заинтересованности в ее глазах и продолжаю: – Твоя огромная мохнатая белая шуба в контрасте с угольного цвета волосами, да еще и со спины, вызвали во мне в ту ночь именно такую ассоциацию, Панда. – И все? – теперь пришла ее очередь вскидывать брови. – А ты чего ожидала? – Какой-нибудь новой порции насмешки. – А это разве не смешно? – На уровне начальной школы, может быть, и да, – не успеваю даже скрипнуть челюстью, как она выбирается из машины на улицу. – Бессонной ночи, Эзра, – ехидно улыбается, развернувшись вполоборота. – И сладких кошмаров, Серена, – растягиваю самую широкую улыбку специально для нее. Она уже выпрямляется и вот-вот захлопнет дверцу, а я, наконец, свободно вздохну, но какой-то черт дергает ее заглянуть обратно в салон. – И, кстати… – Серена встает коленями на пассажирское сидение, упирается руками возле моего бедра и буквально касается губами уха, заставляя меня оцепенеть под жаром ее дыхания. – Татуированные алкоголики с дешевыми шутками тоже не в моем вкусе. Так что, ты был прав, мы отлично сработаемся. Ее длинные волосы щекочут мне щеку, и я в кои-то веки теряю дар речи, а она, не собираясь дожидаться ответа, покидает мою тачку и аккуратно хлопает дверцей. А я уже списал ее со счетов. Уже повесил на нее клеймо среднестатистической «простушки». И теперь не понимаю, злюсь или все-таки улыбаюсь от того, что она превзошла мои ожидания. К реальности меня возвращает звонок телефона, и на этот раз, слава богам, не от Рэйчел. – О́дин, привет, – с лица стирается отпечаток недавней улыбки, и оно приобретает серьезное, обыденное выражение. – Все прошло хорошо? – Как нельзя лучше. – Молодец, сынок, – хрипит и откашливается, а я терпеливо жду, пока он продолжит. – Нужно встретиться завтра. – Но… – Знаю, что обещал тебе выходной. Но дело срочное. Поступил важный заказ. Мне нужно понимать, справишься ли ты. – Я всегда справляюсь. – А я всегда поощряю твою самоуверенность и качество выполненной работы, но на этот заказ тебе стоит взглянуть до того, как я поставлю под ним свою подпись. Я должен быть уверен. Скажу так… Это другой уровень. – Понял. Завтра к обеду буду у тебя. – Всего доброго, Эзра. О́дин отключает вызов, а я тянусь за сигаретой в левый внутренний карман куртки. Не выкурю – отрублюсь за рулем. Без сна вторые сутки. И я очень устал. И должен тратить единственное свободное воскресенье не на сына, который обязательно отметит мою очередную оплошность в своем блокноте, без записи в котором и так знаю, что я хреновый отец. Но у меня нет выбора. Каждый мой шаг, каждое новое дело – только для них: Бостона и отца – единственных, кто когда-то удержал и до сих пор держит меня в этом мире. Не успеваю завести мотор Шевроле, как тишину салона разрывает новый телефонный звонок. И в этот раз, даже с закрытыми глазами, готов поставить стольник, что это Рэйчел. Откидываюсь на спинку сидения, опускаю веки и отвечаю на вызов: – Да, Берч. – Ты запомнил мою фамилию? Приятно.