– Он… – аккуратно, боясь сказать лишнее слово, перевожу на нее взгляд. – Он умер в том же году. Через пару месяцев после поездки. Он знал, что болезнь уже сжирает его изнутри, поэтому и повез нас на свою родину. Чувствовал, что уже умирает. – Прости… Я… Соболезную, – ладонь так и тянется к ее плечу, но я сдерживаю порыв и сжимаю ее в кулак. – Ничего. Это было очень давно, – она бросает грустный взгляд на фотографию и встряхивает головой. – Так, ладно. Чай уже готов. Идем. – Серена… Вот сейчас. Прямо сейчас я должен выдавить из себя то, ради чего заявился сюда, из-за чего не мог уснуть и грыз себя. Сейчас. Она оборачивается и застывает напротив моих глаз и смотрит так внимательно, будто знает о каждом слове, которое должно покинуть мои уста. – Прости, – прорывается из глубины души, которую я похоронил уже как десять лет назад. А она, оказывается, все это время была погребена заживо. – То, что я сказал тогда в баре – ложь. На самом деле я так не считаю. Я не считаю тебя… Жалкой. Гадкой, занозой в заднице, нахальной… Да. Но уж точно не жалкой. – Это точно извинение? Что-то не особо похоже, – усмехается она. – Я не умею извиняться. – Я это сразу поняла. – В общем… – «мямлю, как какой-то пацан». – Ты не жалкая. И ты должна это знать. Я просто… Ты просто… Оказалась не в то время и не в том месте. А я был слишком зол. – Тебе уже говорили, что у тебя проблемы с контролем гнева? – Стенли повторяет каждый день. – Набей татуировку, чтоб наверняка запомнить. Правда, если на твоем теле осталось хоть одно свободное место. – Хочешь проверить? – не сдерживаюсь и демонстративно касаюсь края пуловера, приподнимая его. – О боги! Это уже сотый раз, в который я пожалела, что впустила тебя в квартиру. – Да брось. Не хотела бы, я бы тут не оказался, – устраиваюсь напротив нее за столом и принимаю чашку горячего чая из ее рук. – Еще слово, и я позвоню Юджину. Он вернется и выпрет тебя отсюда в два счета. – Юджи? Тот, который не твой парень? – А с чего ты взял? – с прищуром поглядывает на меня, отхлебнув чай. – Иначе он бы отсюда не ушел. Нельзя оставлять «свою» девушку наедине с таким красавцем. – Видимо, он почувствовал твой перегар и поспешил скрыться. – Не знаю, что вызывает во мне большее замешательство: то, что твой НЕпарень скрылся из-за легкого перегара или то, что ты все-таки считаешь меня красавчиком. Убийственный взгляд устремляется прямо в мои глаза, а я только этого и ждал. Но в этот раз у Серены не получается удержать долгий зрительный контакт. Она сдается первой, отводит взгляд и пялится обратно в кружку. – Помою посуду. Она резко встает из-за стола, и я автоматически подскакиваю на ноги. – Я помогу. «Эзра, что ты делаешь?». Серена решает притормозить и обернуться на мои слова, и я врезаюсь в нее, успевая застопориться буквально в дюйме от запрокинутого вверх лица. Моя правая рука удерживает грязную кружку. Левая – ее тонкую талию. И дюйм – ее губы от моих губ. – Ты дышишь на меня перегаром, – говорит она, впитывая мой взгляд. – А ты очень вкусно пахнешь. Ее грудь упирается в мой торс, и даже через свитер я чувствую, как затвердели ее соски́, которые вплотную прижались к моему телу. Невольно напрягаюсь, и не только я один, но и кое-кто в штанах, когда она едва заметно облизывает нижнюю губу. Черт возьми! Идиотский жест, от которого обычно не пробуждается абсолютно ничего, который не посылает ни единого импульса, чтоб у меня встал. Но сейчас, когда ее губы блестят от влаги, я хочу повторить те же действия ее языка, но только своим. – Ты отпустишь меня? – выдыхает она, не прерывая зрительный контакт. – Если так сильно хотел помыть посуду, мог бы сказать. Ненавижу это дело. «Неужели она не чувствует?», – пролетает мимо сознания, и я тут же высвобождаю из хватки ее талию. – «Эзра, очнись. Что на тебя нашло?». – Нет, спасибо, – и это все, что могу выговорить. – Но ты ведь хотел помочь, – как будто ничего и не произошло. – «А ведь ничего и не произошло!». – говорит она. – Я лгал. – Как и всегда. Разворачивается, чтобы отойти от меня, но я останавливаю ее, обхватывая хрупкое плечо. – Не всегда, – взгляд синих глаз снова фиксируется на моем лице. – Я обещал тебе работу. А я всегда держу свое слово. – Спорное утверждение. Ты выгнал меня из бара сутки назад. – И я уже за это извинился. – Думаешь, я снова поверю тебе? Ее лицо невозмутимо. Взгляд не прочел бы, даже если бы был экстрасенсом в третьем поколении. – Понимаю, что был не прав. Я ведь все тебе уже объяснил. Не заставляй повторять снова. Место твое. – А как я могу быть уверена, что это не очередное твое издевательство? – Это не издевательство! – срываюсь, глядя прямо в ее лицо, и тут же прикусываю язык. – В общем, заступаешь на смену сегодня в восемь. Стен введет тебя в курс дела, – наконец, отступаю от Серены на шаг. – Мне пора. Бегу от нее, как от огня, прихватив куртку с дивана. Не я, а бурлящие внутри чувства, захлопывают дверь и несут меня по лестнице к машине. Подальше от нее. От синих глаз. От острых ключиц. Мягкой кожи. От набухших сосков, трущихся о мою грудь. От влажных губ. От мыслей о том, как бы мне хотелось зажать эту губу между своих зубов. Оттянуть ее. Облизать языком прежде, чем с жадностью протолкнуться в ее рот. – Мать твою! – ударяю по рулю и завожу мотор. – Ты ведь всю ночь трахался, придурок! – слишком резко выруливаю на дорогу, подрезая проезжающий мимо Форд. – Блять! Не хватало еще размолотить здесь тачку! – мне сигналят и наверняка обкладывают отборным матом, но я уверенно выжимаю газ. «Какого хрена я вообще захотел ее? Какого хрена вообще ее? Какого хрена так реагирую на какую-то Панду?! Да, она красива, но ничем не отличается от других. Она как все», – но запах ее тела, сохранившийся на пальцах и, кажется, пропитавший весь салон Шевроле, будто специально намекает об обратном. – «Нет! Стоп! Она не такая, как все. Она хуже. Она ядовитая и гадкая. За ее характер так и хочется устроить ей хорошую порку». Мозг моментально вырисовывает картину, где я перегибаю Серену через колено, спускаю ее джинсы, мягко провожу рукой по бледной коже и резко, рассекая воздух, припечатываю ладонь к сочной заднице. В ушах звенит ее всхлип, ее грубоватый голос, и она закусывает нижнюю губу, прогибаясь и подставляя обнаженные ягодицы под новый шлепок. – Черт! – от мыслей меня отвлекает очередной сигнал встречной машины, и я сворачиваю на обочину. – Так я точно не доеду целым. Нужно успокоиться. И тебе, братец, тоже, – опускаю взгляд на ярко выраженный стояк и откидываюсь на спинку сидения. – Нужно остыть. Нужно подумать о чем-то другом. Нужно себя занять более важными вещами. Но подсознание настойчиво возвращает меня в миниатюрную квартиру в Норт-Энд. К бежевым светлым стенам. К крошечному дивану. К чаю. К ее рукам. Ее невозмутимому лицу, на котором не сияет уже та улыбка, которой озаряла каждый снимок маленькая пятилетняя Серена. К ее отцу, который улыбался так же искренне, как и она сама. Который был счастлив, потому что рядом с ним была его любимая дочь. «Лучше бы я не думал». Резкий перепад в мыслях бьет по мертвому сердцу новой волной вины. Оно дает трещину и начинает кровоточить. И я чувствую свежую боль. Но в этот раз вместо того, чтобы глушить ее стаканами ви́ски, я испробую новый способ. Я попробую не приглушить, я постараюсь исправить. Решительно трогаюсь с места, покидаю Норт-Энд и торможу, только когда выруливаю на парковку у школы Бостона. «Представляю его глаза, когда он увидит меня здесь. Ведь я никогда раньше не забирал его из школы». Выхожу из тачки и наставляю воротник куртки, закуривая сигарету трясущимися руками. «Мне нужно чуть больше спокойствия». – Эзра? – оборачиваюсь на голос Бостона, едва успев сделать первую затяжку. – Привет. Как дела в школе? – С каких пор тебя это интересует? – малец поправляет сумку за плечами и уверенно шагает ко мне. – Не выеживайся. Всегда интересовало, – бросаю недокуренную сигарету на асфальт и придавливаю ее подошвой ботинка. – Что ты тут делаешь? Меня же всегда забирает Ник. – Не «Ник», а твой дедушка. – Он мне разрешил, – обдает меня беспристрастным взглядом и открывает дверцу к пассажирскому сидению. – Ну что, едем домой? – Нет, – усаживаюсь за руль и бросаю на него косой взгляд. – Знаю одно место, где продают самую лучшую пиццу во всем штате. Глаза Бостона моментально расширяются, и я замечаю в них те самые вспыхнувшие огоньки.