«Я уберегу тебя. Я буду ближе. Я исправлю все ошибки. Я дам тебе все». Я улыбаюсь и, как только выжимаю педаль газа в пол, набираю знакомый номер. – Я согласен, – голос, как сталь, без единого колебания. – Но это мое последнее дело. Я выхожу. – Рад тебя слышать, сынок, – откашливается в динамике О́дин. Больше не говорю ни слова и завершаю вызов, но начинает говорить Бостон: – Что значит «последнее дело»? – Значит, что мы скоро отсюда уедем. И я всегда буду с тобой. Глава 13. Отголоски прошлого Серена Три вещи, которые я осознала за две недели работы в баре: первая – до уровня Стенли мне не дотянуться, даже если я перееду жить за барную стойку; вторая – чаевые за ночные смены в уикенд почти покроют месячную аренду квартиры; и третья – Эзра уже две недели избегает меня. И кажется, последнему я должна радоваться. Даже могла бы прыгать от счастья, ведь его физиономия не попадается мне на глаза уже почти четырнадцать дней, с того самого момента, когда он вломился в мою квартиру. Я могла бы быть счастлива, если бы не идиотское покалывание внизу живота при каждом воспоминании о его руках на моем теле. О его торсе, вплотную прижатом к моей груди. Об опасном взгляде, от которого под кожей возгоралось пламя. Я не хочу вспоминать. Не хочу думать об этом. Так же, как не хочу каждый раз сжимать ноги от всплывшей в сознании картины. Я могла бы прыгать. Могла бы радоваться. Могла бы быть счастлива. Могла бы. Но слишком сильно хочу воссоздать тот момент снова. Хочу, чтобы он посмотрел на меня снова. Хочу, чтобы прижался. Снова. Хочу, чтоб дышал слишком близко. Хочу, чтоб не отпускал еще дольше. Мышцы между ног опять непроизвольно сокращаются, и я слишком резко ставлю протертый стакан на барную стойку. «Какая же ты размазня, Аленкастри! Немедленно приди в себя!». – Разбитая посуда вычитается из твоей зарплаты, крошка, – улыбается Стен и натирает полотенцем вымытый рокс. – Да знаю я. – Уже второй за сегодня. – Знаю, – комкаю полотенце в шар и бросаю на барную стойку. – Что-то случилось? – Стен перекидывает свое полотенце через плечо и подходит ко мне ближе. – Да нет. Все в порядке. – А не врешь ли ты? – прищуривается она. – Я не умею лгать. – Поэтому и спрашиваю, – улыбается, но тут же выражение лица сменяется на серьезное. – Серена, если тебя что-то волнует, ты можешь мне рассказать… – Я знаю, Стен… И как только что-то случится, я расскажу. Идет? Она хмыкает, но все же улыбается в ответ и возвращается к натиранию остальных стаканов. – Что-то давно не видно дьявола… – будто невзначай ляпаю я и стараюсь не коситься в сторону Стенли. – Перестань его так называть, – хихикает она и, вроде бы, не замечает моей заинтересованности. – У Эзры какие-то дела. Он никогда не посвящает в подробности. Просто говорит, что будет отсутствовать некоторое время. – Ммм… Понятно… И ему не интересно, как тут без него все… Эм… Движется? – Все отлично движется. И он это знает. Поэтому и позволяет себе отсутствовать неделями. – Такой себе босс… «Неделями… Неужели отсутствие растянется еще на целую неделю?». – Ты просто мало его знаешь, – Стенли заканчивает с последним стаканом и собирается уходить, но я останавливаю ее своим вопросом: – А ты давно его знаешь? – Уже лет шесть. Как открылся этот бар. – Ты здесь шесть лет? – замираю с открытым ртом напротив Стенли. – Ну да, – ее красивое лицо снова трогает улыбка. – Мне нравится это место. Мне нравится моя работа. Мне нравится Эзра, – фыркаю на его имени и наиграно закатываю глаза. – Серена, он, правда, не такой, как ты думаешь. У него просто слишком тяжелая жизнь. Извини, я не могу сказать большего – это не мои секреты. Но он мой хороший друг. Он всегда готов помочь. И каким бы жестким, гадким, хамоватым он ни был, это все напускное. В общем… Он вовсе не дьявол. Надеюсь, ты сама это когда-нибудь узнаешь. – Надеюсь… – выдыхаю я и тут же сталкиваюсь с вопросительным взглядом Стенли. – Ну… Надеюсь, что ты права, – по-идиотски усмехаюсь, но это не стирает с ее лица хитрого прищура. – Ладно, Стен, пойду я. Оставляю тебя сегодня одну. – Отдохни и выспись за меня тоже, малышка, – она приобнимает меня и чмокает в щеку, а я отправляюсь на свой заслуженный выходной. *** На некоторое время Бостон перестает крыть зимним ливнем. От наступления темноты меня отделяет еще пара часов, которые решаю уделить умиротворению своей души, чтобы из мыслей исчез образ татуированного алкоголика, а ноги перестали слишком часто сжиматься. Захватываю из дома гитару и тащусь на старенькой Тойоте в порт на свое место на дряхлом диване. Там, как всегда, пусто и ветрено, значит, никто не услышит моего пения. – Пап, а спой еще, – малышка Серена заползла под гитару и устроилась на коленях у отца. Ее тоненькие ручки обвили его шею, отчего лицо мужчины украсилось нежной улыбкой. – Еще? Тебе понравилось? – Очень. Я тоже хочу так играть и петь! – Подрастешь и научишься, звездочка. – Ты меня научишь? – Конечно, научу, – слабо кашлянул отец, но лишь крепче обнял маленькую дочь. – Будешь петь со мной? – Да! – девочка хлопнула в ладоши и улыбнулась той самой улыбкой, которой сияла во Флоренции пару недель назад. – Нашу любимую? – Да-да-да! – Ну тогда начинай, звездочка. – Мудрецы говорят, – запеваю я. – Что лишь глупцы спешат. Но я ничего не могу поделать с любовью к тебе13, – пальцы ложатся на струны гитары так, как когда-то ложились у папы, так, как когда-то научилась я сама, потому что не успел научить он. – Остаться ли мне? Будет ли это грешно, раз я не могу ничего поделать с любовью к тебе. Слезы наворачиваются раньше, чем я успеваю дойти до припева. Я так скучаю. Когда ушел он… Когда его отобрала болезнь… Именно в тот момент ушло и счастье из семьи. Именно тогда. Теперь я это осознаю. Не в тот момент, когда Бриан впервые коснулся моей кожи ножом. Не тогда, когда мать в это не поверила. Не тогда, когда мои крики приглушались подушкой, а она делала вид, что ничего не слышала. Как-никак любимый сын не мог быть чудовищем. А вот нежеланная дочь вполне могла оказаться больной на голову фантазеркой или ранимой девочкой с неустойчивой психикой. Но все началось гораздо раньше. Именно в тот день, когда папы не стало. Ведь кроме него меня в этой семье никто никогда не любил. Я смахиваю слезы и успокаиваю струны гитары резким хлопком по ним. Хватит. Я не та слабая девочка. Я просто позволила себе минутную грусть, чтобы отвлечься. А сейчас я снова соберу себя по кускам. Снова запихну гитару в чехол и уйду домой. А Бостон снова накроет осточертевший дождь. И все идет по плану. Бостон мокнет. Старая Тойота довозит меня до дома. Гитара лежит в покое на заднем сидении. Но я не выхожу из машины. Я снова застываю и хочу забиться под приборную панель, потому что в этот раз у моего крыльца стоит тот, от которого по коже не просто пробегает дрожь. Нет. Она ломит позвоночник своим холодом, а шрамы на теле снова начинают гореть. Лицо Бриана Аленкастри незабываемо даже в профиль. Великолепная красота под каскадом кудрявых черных волос обманывает. Она тушует образ монстра, который живет в этой оболочке. Который читается, только если взглянуть в его стеклянные глаза. Дыхание перехватывает. Я сгибаюсь пополам, как тогда в квартире, и зажимаю ладонями шрамы на животе.