Эти гребаные мысли заставляют кровь прилить к паху, и я даже не замечаю, как обхватываю рукой член. Каждое поступательное движение сопровождается ее образом подо мной. Каждый мой выдох – ее красивым лицом, исказившимся в гримасе удовольствия от того, как я плавно вхожу в нее. Учащаю темп и запрокидываю голову, представляя ее обнаженной в своей постели. Ее в моих простынях. Ее под моим телом. Ее, Серену, которая просит еще. Которая не противится и отвечает на каждый мой толчок. Которая хочет жестче. Которая жаждет меня. Которая закусывает пухлую нижнюю губу и льнет ко мне крепче прежде, чем взвыть от оргазма. Я кончаю так сильно, как не кончал, наверное, никогда. Со звучным стоном обрушиваюсь на стену душевой кабины и повисаю на ней на выпрямленных руках. Что со мной происходит? Это один из вопросов, который мучит разум со дня ее появления в моей жизни. Она ведь бесит меня. Тогда почему спала в моей постели? И почему от нее я до сих пор тверд, как гребаный булыжник? И я не уверен, что хочу знать ответ на любой из этих вопросов. Глава 16. Ураган Серена Юджин не потребовал объяснений и в этот раз. Он просто согласился на мой переезд к нему и даже предложил помочь перевезти вещи. – Так значит, съехать тебе надо сегодня до конца дня, потому что уже завтра дочь владельца квартиры возвращается в Бостон из благотворительной поездки в Африку, где помогала голодающим детям на севере Кении? – Да, все верно. – То есть африканским детям она помогает, а оставить тебя голодной и бездомной в разгар зимы в американском мегаполисе – вполне себе нормальное дело? Почему ее доброта не распространяется на тебя? Может, поговорить с владельцем еще раз? Может, он даст тебе время хотя бы до конца месяца? Да кто вообще выселяет людей под Рождество?! Это зверство! «Да, зверство. Да, бесчеловечно. А еще это все полностью, до последнего слова, наглая ложь». – Юджин, меньше болтай и давай ускоряй темп. Так мы не успеем забросить к тебе все вещи до начала моей рабочей смены. – Могла бы отпроситься, – друг запечатывает скотчем коробку с надписью «Хрупкое» и оставляет ее с парой таких же коричневых коробок у входной двери. – Не каждый ведь день тебя выгоняют из квартиры. – Я еще даже не отработала испытательный срок, Юджин. Не хочу наглеть. И хватит действовать мне на нервы. Это просто непредвиденные обстоятельства. – Вся твоя жизнь – сплошное непредвиденное обстоятельство. – Я сейчас пожалею, что обратилась к тебе за помощью, – сурово поглядываю на друга. – Я не виновата, что так получилось, – вздыхаю и, бросив последний взгляд на фотографию папы в руках, накрываю рамку полотенцем и кладу в забитую доверху коробку. – У меня все. Запечатывай. – И все-таки владелец квартиры – мудак, – Юджин тащит последнюю коробку с моими пожитками в холл. – Разве так можно? Он должен был заранее уведомить тебя о выселении. Разве он не знал, когда возвращается его дочь? Уверен, что знал. А договор аренды он вообще читал? Он нарушает его условия! Ты можешь подать на него в суд. – И оставить там еще несколько тысяч моих несуществующих сбережений? Всегда мечтала. – Просто ты не умеешь отстаивать свои права. «Зато умею складно лгать лучшему другу…». – Просто я не вижу смысла тратить свое время и нервы на спор с тем, кто все равно в нем победит, Юджи, – натягиваю на плечи шубу и подаю другу его куртку. – Тем более у меня ведь есть ты, – строю самую милую гримасу и смотрю на него широко распахнутыми глазами. – Ты всегда готов мне помочь. Но обещаю – это ненадолго. Завтра же займусь поиском нового жилья. – Эх, Серена… Иди сюда, – в одно движение его большой руки я оказываюсь у друга под мышкой. – Я бы ни за что не позволил тебе спать на улице, бро. И ты можешь оставаться у меня столько, сколько потребуется. Нам ведь не привыкать жить вместе. – Спасибо, – обнимаю Юджина двумя руками и прикрываю глаза. – Но разреши мне выбить из этого засранца бабки, которые ты заплатила за квартиру за этот месяц. Пусть возвращает половину. И платит неустойку за то, что разорвал договор. – Не надо, Юджи… Это не имеет смысла… «Потому что я снова насочиняла тебе сказок. Ведь нет никакой дочери. Нет и возвращения из благотворительной поездки в Африку. И договор разорвала я, а не он. И чтобы не нарушать его условия, оплатила из последних сбережений аренду за следующий месяц, пока владелец будет подыскивать новых жильцов. Прости, Юджи. Я просто не могу больше здесь находиться. Не могу больше здесь засыпать. Не могу больше чувствовать себя тут в безопасности». – Хотя бы разреши начистить ему морду. – Он того не стоит. *** Вся жизнь Серены Аленкастри упаковалась в шесть картонных коробок, которые с легкостью влезли в багажник Доджа моего друга. Гитара, шесть коробок настоящего и непосильный груз прошлого, который не поместится даже в морской контейнер, – все, что из себя представляю я. Я «падаю» на кожаное пассажирское сидение и только тогда выдыхаю. – Устала? – Юджин запрыгивает на водительское и заводит мотор. – Безумно устала, Юджи… «Я устала бежать», – думаю, но не произношу вслух. – И упаковала всего-то одну коробку. Что бы ты без меня делала… – Покупала бы билет в другой город, – усмехаюсь я, но получается как-то грустно. – Снова? – Юджин выжимает газ, и мы трогаемся. – Ты вечно бежишь от проблем, Серена. – Прошу, не начинай, – закатываю глаза, но ни фраза, ни действие не останавливают друга. – Вспомни Нью-Йорк. Ты смылась оттуда при первом же провале. И утянула меня за собой. – Как будто ты сопротивлялся. – Я любил Нью-Йорк! Я любил нашу забегаловку. Любил старика Джерри, который никогда не позволял себе такого отношения к нам, как Астрид. Любил даже наш клоповник в Бруклине, который мы с тобой снимали на пару с тем «дохлым» забавным торчком и его девушкой-нимфоманкой. – И именно поэтому выл каждый день под ее стоны из соседней комнаты о том, что пора что-то менять и куда-то двигаться дальше, – цокаю языком я. – Не спорю, я возмущался. Но это не меняет того факта, что я любил Нью-Йорк и нашу жизнь там. Там было все как-то проще. – Там мы просто были немного моложе. Вот и все. – Серена… – Юджин притормаживает на светофоре и поворачивается ко мне лицом. И мне ничего не остается, как поймать его пристальный взгляд. – Я никогда не лезу в твою личную жизнь. Не капаюсь у тебя в душе. Не требую откровений. Я всегда помогал без лишних вопросов и слов. И всегда помогу. Но я не могу избавиться от чувства, что ты от чего-то бежишь и не говоришь мне об этом. Ты ведь знаешь, что я всегда и во всем поддержу тебя, так? – Так… – едва выдавливаю я, непроизвольно сжимая пальцами кожаное кресло. – Тогда почему ты до сих пор не можешь довериться мне? – Юджи, я… – ком встает в горле и перекрывает выход словам. Я загнана в угол. Смотрю в его глаза и не знаю, как объяснить вечность своего молчания. Мы ведь столько вместе прошли. Мы столько вместе пережили. Но я так и не смогла оголить перед ним ни одну душевную рану. – Эй, придурок! Чего застрял?! – орет кто-то из тачки позади нас и тем самым спасает меня от безысходности. Юджин отворачивается к лобовому стеклу и быстро сворачивает в сторону своего района. В этот раз я не сбегаю далеко, всего на пару районов южнее Норт-Энд, но мой побег все равно должен спасти меня хотя бы на короткий промежуток времени. Пока Бриан осознает, что меня больше там нет, я придумаю новый план. Я найду новое укрытие. И спрячусь надежнее. В этот раз дольше, чем на два года. *** Я все-таки отпрашиваюсь у Стен. Я бы и так критически опоздала на смену, поэтому обещаю ей быть завтра в баре с самого утра и сделать за нее всю грязную работу. Ссылаюсь на внеплановый переезд и, конечно же, никак не на неловкость от предстоящей встречи с Эзрой, которой мне все равно не избежать. Но хотя бы смогу оттянуть. Тем более утром в баре он такой же редкий гость, как и я в его постели. – Черт! – воспоминание обо мне в его кровати заставляет кружку выскользнуть из рук, когда я пытаюсь запихнуть ее в навесной шкаф на кухне Юджина. Хорошо, что Юджи уже как двадцать минут назад скрылся за дверью и помчался в ресторан, иначе бы я уже выслушала уйму шуток по поводу своих рук, растущих из задницы. И как я только справляюсь с работой бармена? Присаживаюсь на корточки, чтобы убрать осколки, а в памяти всплывает образ полуобнаженного Эзры в складках графитового одеяла. Красивый, как черт. Сложен, как один из богов-олимпийцев, только вдобавок усыпан татуировками. Клянусь, я была права, и там нет ни малейшего свободного места. Меня никогда не привлекало расписанное тело, но тогда какого черта я тянулась к нему пальцами? Зачем трогала его? И почему это так сильно нравилось? Почему хотелось еще?