Незрячий друг сидел рядом, держа в одной руке ластик, в другой – чистую страничку. В соседней комнате слышался шум праздничного застолья. Виктор вернулся в настоящий мир, в сегодняшний день. – Антон, через какое время ты рисунок стер? – спросил он, потирая отдающий болью локоть. – Как ты и просил, – ровно через две минуты. А чего это ты вдруг так вскрикнул, будто молотком себе по пальцу стукнул? – Да это я локтем – о край стола, – нашелся Виктор. – Знаешь, такое чувство, будто тебя током шибануло. – Ну да, ну да, – улыбнулся Антон. – А так – все в порядке? – Да, дружище. Спасибо тебе огромное! Пойдем тяпнем самогоночки за твое здоровье! Отправляясь на электричке из Москвы до платформы Скоротово или обратно, Виктор всегда садился в один и тот же вагон – второй головной. Сегодня, во вторник, он возвращался домой в то же самое время и в том же самом вагоне, что и ровно неделю тому назад, после поездки к Никите. Тогда друзья неплохо половили на пруду карасиков, попили водки, и тогда же Виктор нарисовал на чудесной странице строящиеся на его любимой просеке дома, а над ними – грозовые тучи, готовые разразиться молниями… Как и в прошлый вторник, Виктор хоть и выспался, но голова побаливала: шутка ли – день рождения друга до часу ночи отмечали! И даже не в выпитом спиртном было дело, и голова у него не столько болела, сколько шла кругом от навалившихся ощущений после, если так можно сказать, «перенесения» самого себя в роман, написанный Александром Ивановичем. Виктор не просто перенесся в Истру на несколько лет назад и стал каким-то сторонним, ни для кого не заметным наблюдателем, а воплотился там живым человеком, вмешался в развитие событий, кого-то разозлил, кого-то заинтересовал, заработал очередной ушиб, что, впрочем, стало уже привычным при использовании чудесной странички. Интересно, чем бы продолжилось дело, если бы Антон вовремя не стер рисунок? Даже если Виктор убежал от Монаха и его друзей, что бы стал делать дальше? Заявился бы в одних плавках на дачу к родной бабушке и встретился с самим собой – семнадцатилетним? Интересная получилась бы ситуевина. Или получилось бы так, что он теперешний как бы воссоединился с собой семнадцатилетним? Ох, как бы это было здорово – вернуться в то время, но только с опытом уже прожитых лет! Размышляя об этом, Виктор сидел с закрытыми глазами у окна в полупустом вагоне электрички, когда вдруг его похлопали по коленке. Похлопал не кто-нибудь, а Лиля. – Вы мне снились, – сообщила она встрепенувшемуся Виктору. – Но сейчас – не сон. – Лилечка? Она была во все том же цветастом платьице, в очках и с двумя топорщившимися косичками. Они уставились друг на друга, словно изучая. Лиля не выдержала молчания первой и потребовала: – Молодой человек, покажите мне свою спину! – Покажу. Но сначала ты покажешь мне свою грудь. – Свихнулся?! – Она вскочила и замахнулась на Виктора довольно объемистой книгой. – Диккенс. – Виктор поднял руки, словно сдавался в плен врагу. – «Барнеби Радж», второй том. Ворон по кличке Грип орет на весь дом: «Полли, подай чайник! Мы все будем пить чай!» Лиля плюхнулась обратно на сиденье и сняла очки, словно без них могла разглядеть его гораздо лучше. – Хотела видеть – полюбуйся! – Виктор повернулся к ней спиной и на секундочку, чтобы малочисленные пассажиры не успели заострить внимание, задрал до плеч футболку. – Догадываешься, чьи когтищи меня так разукрасили? Лиля медленно водрузила очки себе на нос. Открыла рот, чтобы что-то сказать, но так и осталась сидеть с открытым ртом, глядя на поправляющего футболку Виктора. – А теперь давай-ка ты оголи свою левую грудь, – убедительно попросил он. – Прямо над сосочком должна быть очень симпатичная родинка. Словно завороженная, Лиля расстегнула три верхние пуговицы своего цветастого платья и так же медленно приспустила чашечку бюстгальтера, предоставив на обозрение Виктору симпатичную родинку и розовый сосок, набухший от возбуждения. Он тут же впился в него жадными губами и… получил книгой по голове. Правда, не сразу, прежде прошло несколько сладострастных мгновений, ему даже послышалось, что в эти мгновения Лиля издала томный стон. Тем не менее за первым ударом по голове последовал второй, более ощутимый, от которого у него искры посыпались из глаз. А когда искры перестали сыпаться, Виктор увидел перед собой пустое сиденье. Девушка убежала. И хотя до платформы Одинцово, где она должна была выходить, оставалось еще несколько остановок, искать ее по вагонам он не стал… С не прекращающей болеть головой он вышел на вечерний маршрут – сборщиком. Старшим был Михалыч, водителем – Володя по прозвищу Хохлик. Почему-то Виктор никак не мог запомнить его фамилию – какая-то типично украинская, а вот какая именно – не помнил. Этот Хохлик был тоже в своем роде уникален, впрочем, как и большинство водителей инкассаторских маршрутов, про каждого из которых можно было много чего порассказать. Однако про Хохлика, не обижавшегося на прозвище, хотя тот и был в возрасте, можно было книги писать. Водителем он считался классным, в аварии не попадал ни разу в жизни, на работу не опаздывал, все маршруты знал наизусть… Одна беда – любил выпить, бывало и за рулем, правда, за рулем не государственного автомобиля, а личного. Ходили легенды, как однажды Хохлик занимался извозом на своем «москвиче» и его тормознули гаишники на краю какого-то поля. Он как раз возвращался домой, но прежде, чтобы не пить на глазах у жены, махнул стакан водки и бутылкой пива запил. Вступать в конфликт с гаишниками не было смысла, поэтому Хохлик послушно остановил машину, но как ошпаренный из нее выскочил и, хлопнув дверью, умчался через вспаханное поле в близлежащий лесок – только его и видели. Растерявшиеся гаишники номер машины записали, куда надо доложили. Хохлик же на следующее утро как ни в чем не бывало вернулся к месту своего бегства, сел за руль «москвича» и уехал домой. А когда его вызвали куда надо, пришел и с невинным видом объяснил, что испугался «оборотней в погонах», при этом, конечно же, был ни в одном глазу. В другой раз его, пьяного в стельку, доставили в отделение милиции, но Хохлик, попросившись в туалет, умудрился сбежать, при этом потеряв один ботинок. И так далее и тому подобное. Самое интересное, что все такие экстремальные приключения сходили Хохлику с рук – по слухам, он был родственником кому-то из начальства, к тому же никогда не скупился вовремя дать нужному человеку на лапу некую толику денежек… А так – мужик был не вредный и не занудный, что Виктору и требовалось. По просьбе водителя он купил полкило кильки пряного посола – жирненькой и до такой степени аппетитной, что Хохлик сразу же схомячил одну за другой штук пять, вытер руки о какую-то тряпку и только после этого взялся за руль. Михалыч, как всегда, попросил притащить пузырь, что Виктор и сделал, предупредив, что вечером пить не будет – сил уж больше нет. В продуктовый магазин, где Александр Иванович работал старшим кассиром, Виктор шел с некой опаской. С этим пятнично-рублевым магазином был какой-то перебор – здесь Виктору и чудесный блокнот подарили, здесь он и с Верочкой познакомился, здесь и бутылкой по голове получил. Верочку за кассой он не увидел, не было ее и в кабинете Александра Ивановича. Сам старший кассир сидел за столом и пломбировал до отказа набитую деньгами инкассаторскую сумку. – Привет, писатель! – поздоровался Виктор, беря со стола две накладные, чтобы сравнить их на идентичность записей. – Привет, художник! Как жизнь? – Голова болит – сил нет. – Ага. Прилично мы с тобой намешали, я даже с работы отпросился. Хорошо хоть, на рыбалочке в себя пришел. – Где ловил-то? – Виктор взял из его рук сумку, чтобы проверить, правильно ли зажата пломба. Дело было не в соблюдении инструкции, просто во время сдачи этой сумки в родное отделение банка кассирши тоже очень внимательно осматривали пломбу и могли придраться, если что-то не так. – На Сходне, где же еще, – сказал Александр Иванович. – На нашем месте. – И как успехи? Пломба оказалась в порядке. Виктор поставил печать и расписался в накладных. – Уклейка, плотвичка, один подлещик на полкилишко. Но не это самое интересное… Александр Иванович взял одну накладную у Виктора, другую инкассатор убрал в «колодку» и, не выпуская сумку из рук, присел на стул послушать, что там произошло такого интересного. – Представляешь, в самый разгар клева подходит ко мне мужичок и говорит, мол, не соизволите ли, милсдарь, мне одну их ваших удочек в руках подержать? Виктор закашлялся, Александр Иванович перегнулся было через стол, чтобы похлопать по спине, но инкассатор отмахнулся. – А что за мужичок-то? – Допотопный какой-то, в пенсне, веревочкой перевязанном, но типичный такой рыболов старой закваски… – Ну и… – Так вот, соизволил я дать ему удочку, он долго осматривал поплавок, крючок, потом попросил у меня кусок хлеба для насадки. Я-то на мотыля ловил, а хлеб держал так, на всякий случай. Дал я ему кусок белого, он чего-то из кармана достал, добавил в хлеб, размял его хорошенько, насадил на крючок катышек и, представляешь, с первого заброса поймал хорошего подлещика! Я просто офигел! Подумал, случайность. А рыболов этот допотопный как начал ворочать то подлещика, то плотву, то подлещика, то плотву, да все мерные, побольше ладони. Я вообще офигел. А потом у него что-то крупное село, водило-водило, в итоге – абырвалг, причем вместе с поплавком. Мужик чуть ли не в слезы, прости, мол, милсдарь Христа ради. Да чего там прощать, я сам виноват, давно надо было леску поменять… – А мужик? – Расстроился сильно, но наглости не набрался, чтобы еще одну удочку попросить, собрал рыбу в мешочек холщовый, сто раз поблагодарил и ушел, а я как раз подлещика граммов на семьсот поймал. – Ты же говорил – на полкилишко? – Да я не взвешивал, – слегка смутился Александр Иванович. – Но хороший, вот такой. – Он развел руки, показывая размер трофея. – Ладно, пойду я. – Виктор поднялся со стула и на прощание пожал Александру Ивановичу руку. – Ты нетленку-то мою читать не начал еще? – спросил тот. – Начал. Классная вещица. Я будто бы в свою юность окунулся. – Я, когда писал, тоже в нее окунался с головой… К концу маршрута голова болеть вроде бы перестала, и, передавая старшему последнюю проинкассированную сумку, Виктор многозначительно ему подмигнул, отчего Михалыч приободрился – будет с кем выпить. Оказалось, бодрился напрасно, – когда сдавали оружие дежурному по инкассации Ивану Георгиевичу, тот обратился к Виктору с просьбой поработать завтра в две смены, что подразумевало появиться в банке к половине седьмого утра. – Выйди, Карма, по старой дружбе тебя прошу, – настаивал дежурный. – Стогов, так его перетак, только что позвонил, мол, заболел. Не буду же я твоего напарника напрягать, ему завтра сборщиком бегать. – Иван Георгиевич кивнул на сразу погрустневшего Михалыча. – Меня тоже всего ломает. – Виктор предпринял последнюю попытку отвертеться. – Вот отработаю в две смены и тоже слягу… – Ты, главное, завтра отработай, а в четверг, если хочешь, бери отгул, – не отставал Иван Георгиевич. – Сейчас сразу домой, без всяких там, – он вновь строго посмотрел на Михалыча, – чтобы завтра свеженьким огурчиком был. Да и маршрут-то ерунда – сберкассы, сборщиком Эмерсон бегает. Виктор вспомнил, что должен вернуть Эмерсону катушки, и сдался: – Ладно, записывайте. Только это… – Эй, Горячев! – взвизгнул вдруг Иван Георгиевич. – Иди сюда, так тебя перетак! – Зачем шуметь-то? – В дежурку вошел Горячев – детина ростом под два метра. Он был водителем автобуса пазик, приспособленного для инкассирования точек, сдающих разменную монету: таксопарков, в которых имелись маршрутки, отделов «Союзпечать», «Союзаттракцион» и тому подобное, чтобы потом сдавать эту мелочь в специализированное хранилище. – Я тебе на заправку пятнадцать минут дал, а ты где-то полтора часа шлялся! – кричал, задрав голову, маленький и пузатый Иван Георгиевич. – Неприятностей хочешь, Горячев? – На одной заправке топливо кончилось, на другой – очередь… – флегматично оправдывался водитель. – Какая очередь в двенадцатом часу ночи! – кипятился дежурный. – Вот отмечу путевку по факту твоего возвращения с маршрута, что тогда запоешь? – Вы уж отметьте, как надо…