– Значит, вы с ним как бы друзья? – брезгливо спросил он. – Угадал, друзья. – Картавая «р» растянулась на полдлины слова, и это вдруг очень разозлило Шурика. Он резко встал, собираясь съязвить по поводу дефекта речи Лексия, но удержался, махнул рукой и пошел к выходу. ДРУЗЬЯ Лексий не стал удерживать Шурика. Он думал о Сергее Петляеве по прозвищу Петля. Серега был старше его года на полтора, но с четвертого класса они учились вместе, так как Петляева по неуспеваемости оставили на второй год. До его появления Лексий считался среди ребят самым сильным в классе. Чтобы утвердить лидерство, он и Петля подрались в первый же день его появления. Силы оказались примерно равны, и, чтобы больше никогда не выяснять между собой отношений, они подружились, совместно став грозой уже не только для одноклассников. Лексий вспомнил, как однажды Петля сагитировал его идти бить стекла в доме географички Елены Петровны. Они оба ее ненавидели. Петля – за постоянные придирки на уроках и частые вызовы в школу родителей, а Лексий – за несправедливую двойку. В начальных классах он хорошо учился и даже иногда по итогам за четверть становился отличником. География же была его любимым предметом до тех пор, пока однажды Елена Петровна не вызвала его к доске и попросила ответить, глядя на карту, какую дорогу лучше выбрать велосипедисту, чтобы доехать из пункта «А» в пункт «В». Лексий неплохо разбирался в картах и, наверное, был лучшим велосипедистом среди сверстников. Согласно указанным учительницей маршрутом, велосипедист должен был выбрать: ехать ли в горку, обозначенную волнистыми линиями, или же по берегу реки, где крохотными точками был показан песок. Кто же из велосипедистов не знает, что уж лучше медленно ехать в горку, чем, увязая в песке, тащить велосипед на своем горбу. Естественно, он показал дорогу в горку, на что Елена Петровна торжествующе (во всяком случае, так показалось Лек-сию) чуть ли не ткнула его носом в обозначающие подъем волнистые линии и поставила ему в дневник огромную жирную двойку с восклицательным знаком. До сих пор он помнил, как обидно ему стало тогда! Она – женщина-библиотекарша, никогда на велосипеде по песку не ездила, а еще – всезнайку из себя строит… Лексий принял предложение Сереги Петляева, и они отправились бить стекла в доме географички. Лексий попал и разбил стекло при первом же броске, а камень Сереги угодил в стену. Тогда Петляев предложил подойти поближе, чтобы сделать залп наверняка. И на этот раз Лексий угодил в цель, а его друг промахнулся. И тут сзади на них набросился какой-то мужик и схватил Серегу. Лексий убежал и весь вечер просидел дома, замирая от страха, когда на улице слышались шаги. На следующий день Серега пришел в школу с синячищем под глазом и с разбитыми губами. Лексия он не выдал… Но и еще вспомнил Лексий слезы на глазах своей сестры Настюхи. Курносенькая, с миндалевидными карими глазами и светлыми-светлыми волосами, она была младше Лексия на три года и пошла в пятый класс, когда он с Петляевым – в восьмой. Первого сентября, чтобы не идти на ненавистную им обоим географию, Лексий и Петля после второго урока сбежали из школы, купили вскладчину бутылку сухого вина и пошли к Лексию домой играть в буру. Играли по десять копеек. Никто не мухлевал, но Лексию, как никогда, не везло. К тому времени, когда бутылка опустела, он успел проиграть полтора рубля и побежал в магазин покупать на эти деньги еще одну бутылку. Петляев остался в доме. Вернувшись, Лексий наткнулся в коридоре на валявшиеся на полу портфель и школьную юбку сестры. Он ворвался в комнату и увидел в углу зареванную Настюху в растрепанной белой рубашке, обеими руками вцепившуюся в волосы его друга, уперевшегося ей головой в живот и стаскивающего с одиннадцатилетней девчонки трусы. – Олег, спаси меня! – закричала она, наверное, из последних сил. Он бросился к Петле, намереваясь разбить об его голову бутылку, но тот успел извернуться ужом, а в следующую секунду уже приставил лезвие выкидного ножа к горлу Лексия. – Уж больно строптивая твоя сеструха, даже полапать нельзя, – сказал Петляев, пытаясь выдавить улыбку, хотя голос его дрожал. Потом отпрыгнул назад и выскочил из комнаты, оставив Лексия стоять с зажатой в руке бутылкой и сидящую на полу полураздетую плачущую Настю. С того дня Лексий перестал общаться с Петляевым. Сергей пытался наладить отношения, несколько раз заговаривал с ним как ни в чем не бывало, но Лексий на это отворачивался и отходил в сторону. Впрочем, буквально через две недели Петля-ев попал на скамью подсудимых за то, что пырнул-таки своим выкидным ножичком пожилого дачника, когда тот поймал его за воровством яблок. К счастью для Петляева, ранил он дачника несерьезно, однако суд состоялся, и парню дали три года. Не прошло и месяца, как Петля прислал Лексию из зоны письмо. Рассказывал про свою нелегкую, но отчаянную жизнь, просил прислать курева и извинялся перед ним и Настей за тот памятный случай. Лексий, никогда раньше писем не писавший, ему ответил и посылку с папиросами послал. И потом посылал еще под каждый Новый год и обязательно на первое сентября… Недавно Сергей Петляев вернулся, и они встретились как друзья, словно не было в свое время стычки из-за Насти. С Петлей было интересно. Он травил анекдоты, пел блатные песни, рассказывал бесконечные истории про жизнь в зоне. Но с каждой встречей с ним, с каждой пьянкой Лексий видел, а скорее чувствовал, что его школьный друг очень изменился. От него словно веяло чем-то звериным. Даже его улыбка, при которой было заметно отсутствие нескольких крайних зубов, казалась волчьей. Очень не нравилось Лек-сию, что вокруг Петли, словно куры вокруг петуха, собирались такие, по его мнению, подленькие людишки, как Влас, Теря, Колюня. Все больше Лексий отстранялся от Петляева, но не мог еще решить для себя, как к нему относиться… – Олежа, – услышал он и поднял голову. Настя, держа в руках распечатанный конверт, перешагнула порог и вошла в комнату. – Смотри, вот уже в третий раз нахожу в ящике письмо без обратного адреса и без подписи, но со стихами. Кто бы это мог прислать, а? – Стишки-то небось все про любовь? Дай-ка посмотрю. – Лексий попытался выхватить у сестры листок бумаги. – Фигушки! – Настя увернулась и шлепнула его конвертом по пальцам. – Не протягивай пашоны, а то отбросишь кони. – Что? Ты где это таких словечек набралась? – Наберешься тут, когда родной брат с уголовниками водится. – В голосе девушки проскользнула злость. – Молчи! Не твое это дело! – Олежа, ты что, все забыл, да? – Ничего я, Настюха, не забыл, – вздохнул Лексий. – Ты не боись, все будет нормально. – Ага, нормально… – Покажи конверт – хочу почерк сравнить. Настя бросила конверт брату на колени. – Нет, не он, – сказал Лексий после минутного изучения почерка. – Постой, ты что же, думал, что это твой Петлюра мне стихи пишет? Совсем, что ли, охалпел! – Да нет, Настюха, это я так, на всякий случай. – Он взял с пола бутылку, посмотрел на просвет – много ли там осталось – и поставил обратно. – Как думаешь, – неуверенно начала Настя, – не мог ли это Андрюша написать? Только прошу тебя – не надо шуточек! – Какой Андрюша? – удивился Олег. – Братан, что ли, наш – Монах? – Что вы его все Монахом зовете? Разве Андрюша похож на монаха? – Да нет, не похож. Просто, помню, он нас с Шуриком, как каких-нибудь паломников, по всем окрестным разрушенным церквям таскал. Мы на великах и в Бужарово ездили, и в Полевшину, и в Дарну, и даже в Холмы. Андрей вдоль и поперек эти церкви излазил. А уж про монастырь и скит я вообще молчу. – Он что, в Бога верит? – Не знаю, в кого он там верит. Зато знаю, что он с Танькой Федоровой кадрится. – Не может быть! – чуть ли не закричала Настя. – Олег, ведь ты же с ней гуляешь! – Представляешь, какое совпадение! – развел он руками. – Но мне эти гуляния как-то до лампочки, а Андрюха – романтик, небось втюрился по-настоящему. – Какие же вы все!.. – вскрикнула Настя и, выхватив конверт, убежала. «Что это с ней?» – подумал Олег, снова беря в руки гитару и ложась на диван. НАСТЯ Запершись в своей комнатке, Настя села за письменный стол и стала смотреть на себя в овальное зеркало на подставке, подаренное братом на Восьмое марта. Смотрела долго, не отрываясь, всеми силами стараясь удержать навернувшиеся на глаза слезы, но все же моргнула, и две слезинки, оставив на щеках короткие следы, упали на лежавший на столе конверт. Узкая ямочка полуторасантиметрового вертикального шрама, спускающегося по правой щеке к скуле, побелела, и Настя взяла в руки пудреницу. Закончив наводить макияж, она в третий раз стала перечитывать полученное сегодня послание: Как выбираешь ты минуты! Как драгоценные цветы! Я и не жду, но почему-то Который сон приходишь ты. Когда особенно устану, Когда озлюсь на вся и всех — Глубокой ночью, утром рано Я слышу твой негромкий смех. И даже кажется невольно, Едва вспылю я невзначай — Прикосновение ладони К моим измученным плечам[1]. – Кто же присылает мне стихи? – снова спрашивала она саму себя. – Может, все-таки Андрюша? Хоть бы это был он! Олег назвал его романтиком. Разве это плохо – быть романтиком? Да я человека лучше, чем Андрей, никогда в жизни не встречала. Он добрый, он умный. Может, не очень сильный – Олежа всегда его в борьбе на руках побеждает, но зато смелый. А мужчина ни в коем случае не должен быть трусом. Да и слабаком его не назовешь. Настя вспомнила, как Андрей носил ее на руках. Она всегда сломя голову, обгоняя подружек, неслась навстречу Андрею, как только замечала его, шедшего по улице. И он подхватывал ее на руки и кружил, и подбрасывал в воздух, ловил и снова подбрасывал. А потом обязательно угощал конфетами и ее, и всех других ребят. Андрея знали и любили дети, наверное, потому, что и он их любил и успевал поиграть со всеми. Несколько лет назад родители Насти сдавали москвичам Шабулиным летний домик, примостившийся в глубине сада. Все три года, пока москвичи жили у них, Настя дружила не разлей вода с дачницей Леной, которая была старше ее почти на два года. Дружила, пока однажды Лена Шабулина не шепнула ей на ушко, что, когда вырастет, обязательно женит на себе ее брата Андрюшеньку.