Жандарм слабеющими пальцами надавил на курок, не целясь, понимая, что для еврея лучше больница, чем застенок и пытки. Но вот только пуля была совершенно другого мнения. Тёплая кровь брызнула в лицо, и теперь карие глаза пристально смотрели в его — зелёные, — но на сей раз с выражением растерянности и смертельной боли. Черноволосая голова упала на раненное плечо, даря приступ небытия, заполненного издалека доносящимся голосом гестаповца: — Ты убил его — это зря. Ну да ладно, одной падалью меньше. Держись, сейчас вынесем тебя отсюда. — И уже чуть слышно: — Оставьте эту тварь здесь, всё равно не жилец: кожа да кости. Осторожно поднимайте раненого, и не забудьте опечатать двери, а она пусть от голода сдохнет… Глава 3 Эрих не сводил взгляд с невысокого помоста, наслаждаясь не только видом красивой девушки в ярко-красном платье, но и тембром её голоса. — Хороша, ничего не скажешь. Хотя мне больше нравятся блондинки, — протянул его друг, не понимающий, каким образом эта простушка-чернушка столь долго удерживает возле себя сына генерала. Попользовался и бросил — вот так должно поступать с теми, кто намного ниже по социальному статусу. — О вкусах не спорят. — Младший из династии потомственных военных отглотнул из бокала коньяк. — Ты вот любишь шампанское, а я терпеть его не могу. — Жить во Франции и не любить напиток богов? — Обер-лейтенант поднял фужер на уровень глаз, ловя гранёным стеклом свет от лампы. — Дама сердца — певичка из ресторана… Наполовину англичанин, наполовину немец, рождённый в Париже. Ты оригинален во всём. Не будь мы далёкими родственниками и не отдыхай ты так часто летом у бабушки, я мог бы тобой заинтересоваться. Эрих громко рассмеялся. — Пауль, порой я не знаю, говоришь ты серьёзно или шутишь. Уж кому, как не тебе знать, что французским гражданством я обязан экстравагантной бабушке, как и именем. — Как, впрочем, и жизнью. — Немец, улыбаясь, продолжил: — Неизвестно, что стало бы с твоим дедом, воюй он на стороне Германии в первую мировую. Уж тогда ему не удалось нахватать высоких чинов и званий, отсиживаясь в штабе. Щредер сдержанно улыбнулся в ответ. Что бы ни говорил Шульц, немецкое хладнокровие было в его крови. Споры с гестаповцем могли выйти боком. — С тех пор мужчины нашей семьи служат исключительно в жандармерии. Почти военные, но всё же полиция. — И это не есть похвально в данное время, тем более что ты имеешь реальную возможность послужить во славу исторической родины. Предложение о переходе на работу в наши органы остаётся в силе. — Моё убеждение, что кто-то должен поддерживать порядок на улицах славного города и на границах страны — тоже. — Мечтаешь повторить карьеру деда или остаться чистеньким? Последнее тебе вряд ли удастся. — Ты что-то знаешь и недоговариваешь? — Приказ о ночной операции исходит из моего ведомства, и там появилось некое дополнение… Я уговорил Гельмута не вызывать тебя на работу этим вечером. Не так часто выпадает возможность отдохнуть с другом детства. Но советую не налегать на спиртное:рано утром твоя голова должна быть светлой. — Заинтриговал.Может, мне стоит прямо сейчас отправиться спать? — Думаю, да, и не в постель к этой красотке, — обер-лейтенант указал стаканом в сторону сцены. — Итальяночка никуда не сбежит, а вот от завтрашнего дня будет зависеть твоя карьера. — Он оглядел с ног до головы красавицу-певичку. — Неужели у вас с ней всё серьёзно? — А после утвердительного кивка друга добавил: — Ты уверен, что она не еврейка? Эрих снова рассмеялся. — Парижане ненавидят евреев. Зависть к когда-то успешным людям присуща любой нации, или ваша пропаганда хорошо сработала, но жандармерия переполнена доносами. Хотя многие из народа,объявленного врагом, в прошлую войну проливали кровь за родную Францию. — Он пожал плечами, искренне удивляясь тому, что происходит. — Думаешь, кто-то позволил бы жуде петь в общественном месте? Они повсюду тебе мерещатся. Не забывай, что половина населения Франции смугла, черноволоса и даже носата. — Но ты говорил, что она не француженка. — Нет, итальянка, а значит, родители Изабеллы верно служат союзнику и другу Гитлера — Бенито Муссолини, с которым, как она утверждает, близко знаком её дед, а дядюшка, в доме которого живёт, кормит обедами офицеров вермахта. — И ради этого ты готов испортить породу? — Кто сказал, что наши дети не будут похожими на меня? Гестаповец шутливо присвистнул: — О, как далеко идут твои планы. — На Рождество я сделаю мадемуазель Моретти предложение. — Голос Эриха был совершенно серьёзным. — Гельмут знает об этом? — Обер-лейтенант глотнул пузырящейся жидкости. — Он одобрил? — Для родителей это тоже станет сюрпризом… Пауль покачал головой, проследив за наполненным любовью взглядом друга. — Представляю, как они обрадуются. — Он подскочил со стула, устремив взгляд на блондинку, уверенной походкой лавирующую между столиками в направлении друзей. — А вот и моё сокровище! — Немец поправил рукава серого кителя и одёрнул образовавшиеся на тщательно отутюженных галифе складки. — Красив, опрятен, целеустремлён — ну чем не жених? — Эрих усмехнулся, подумав, насколько разнился внешний вид давнего друга с действиями и помыслами. — Образец ухоженного педанта от власти. — Это ты у нас белый и пушистый, снимающий по вечерам форму идеалист непонятно чего. Чистоплюй, посмотрим, насколько хватит тебя. А теперь смени ухмылку на радушную улыбку. Фройляйн Кларимондт, в отличие от твоей певички,– истинная арийка и требует к себе уважения. Остаться 'чистеньким’Эриху не удалось. И вовсе не благодаря желанию друга или отца, а по стечению роковых обстоятельств… Глава 4 Торопливо прощаясь с любимой, не успокоенной обещанием провести следующие день и ночь вместе,он с сожалением оглянулся на автомобиль, в знак солидарности с жителями страны оборудованный газовыми баллонами на крыше — бензин полностью уходил на нужды вермахта. — Я не смогу тебя проводить. — Доберусь сама. — Не очень-то удобно ехать по темноте на велосипеде. — Ничего страшного. — Огромные глаза с тревогой смотрели в его лицо. — Мне почему-то очень тревожно за тебя… — Глупенькая, всё будет хорошо.Я даже не знаю, какое задание придётся выполнять под утро. — От этого только хуже… Он целовал мокрые от слёз щёки. — Милая, нежная, до наивного добрая… ребёнок, по сути… * * * Эрих поправил капюшон намокшего плаща. Промозглое утро с пропитанным мелкими каплями мороси воздухом навевало тоску и чувство непонятной безысходности. Он не в первый раз участвовал в облавах, гордясь поимкой не одного опасного преступника, но это всё было в прошлой жизни, разделённой оккупацией на «до» и «после». Шульц мог говорить что угодно про чувство гордости единой нации, исторической родины любого арийца. Для Шредера родиной была страна, где он родился и вырос, где жили его друзья и родители. Франция была таким местом; Париж — уголком согревающим душу; французы — теми, кто всю жизнь были рядом: помогали преодолевать трудности, выручали в бедах, наполняя сердце верой в людей и любовью. Никак не фашистская Германия с её желанием поработить мир, стать нацией, которой прислуживают другие народы. Разве мог думать он в феврале тысяча девятьсот тридцать четвёртого, стреляя в пытающихся захватить парламент фашистов, что когда-то они всё-таки придут к власти? Ненависть к любому, кто отличается от арийцев формой носа, черепа, цветом кожи, языком, традициями, была ему непонятна и неприемлема. И вот сейчас, когда немецкие «пантеры» давят гусеницами французские лилии, проезжая мимо Триумфальной арки, он должен был арестовывать участников сопротивления планомерно истребляемого народа. Помогать вылавливать тех, кто будет уничтожен без суда и следствия, а перед смертью пройдёт через все круги ада в застенках гестапо. — Хороший еврей — мёртвый еврей, — любил повторять Пауль… — Держи! Останови его! Уйдёт! — вывел его из раздумья голос Шульца. Мужчина в длинном пальто и надвинутой чуть не до носа кепи выскочил из-за угла дома напротив. — Стреляй! Но первым выстрелил не Щредер. Он почувствовал боль в правом боку и ответил противнику более точно. Нападающий покачнулся, словно наткнувшись на невидимую преграду, сделал два шага вперёд и рухнул на землю. — Молодец, не растерялся. — Подбежавший Пауль толкнул сапогом в бок упавшего, переворачивая на спину. — Ну что ты точный-то такой?.. Труп… не допросишь.