— Вроде бы всё нормально с причёской. — Мамочка, ты самая красивая! Бейла рассмеялась, подхватывая Даниэля на руки и целуя в кончик носа. — Все сыночки так говорят. Тёплые руки обняли мамину шею. — Нет, не все, я — один единственный у тебя. — Это правда. И самый любимый на свете человечек! Мальчик хитренько улыбнулся. — Любимей тёти Элен и её мужа? — Это другое. Но вот любимее Эриха точно — его я не знаю, а Элен люблю сестринской любовью. — Как это? — Когда-нибудь узнаешь! — Когда ты найдёшь и вернёшь моего папу, будешь спать с ним в одной кровати, и вы родите мне сестрёнку? Бейла поставила мальчика на пол и присела перед ним на корточки. — Где ты это услышал? Опять Луизу мучил расспросами, откуда берутся дети? — Мама, ты такая глупенькая. Я же уже большой, сам всё знаю. Это у нас нет папы, а у моих друзей есть, и братья с сёстрами — тоже. — Понятно. — Бейла поднялась на ноги. — Будет, Денни, потерпи немного. Всё у нас будет — и папа, и братик для тебя, и сестрёнка! — Обещаешь? — Глаза сына с надеждой смотрели в мамину душу. — Хотя бы папу? Без нас ему очень плохо… — Обещаю. — Прямо сегодня? — обрадовался малыш. — Сделаешь мне сюрприз? Все друзья получают на Рождество подарки! — Мы не католики. — Ну и что? — Денни кивнул на стоящее в углу деревце: — Ёлку же ты мне купила! Она была не рада, что поддержала этот разговор. Если бы всё зависело лишь от неё, если бы можно было вернуться в прошлое. Как объяснить сыну, что его отца не в силах вернуть никто. Разве что Господь Бог? Но и боги у них с Шредером были разными. — Папу купить нельзя, — ответ прозвучал излишне резко. — Тогда мне приведёт его Санта Клаус, увидишь! — Мальчик упрямо притопнул ногой: — Прямо сегодня! Бейла вздохнула. Друзей в школе и среди соседей сын выбирал сам, порой общение с ними приводило вот к таким приступам агрессивного упрямства, но запрещать ему что-либо она считала себя не в праве. Бейла обняла его за худенькие плечи, прижав к груди. — Вот и проверим тогда, бывают ли чудеса на свете. Но ты не забыл, что вчера мы зажгли восьмую свечу, а значит, сегодня последний день Хануки? — Конечно, помню! Сегодня у нас два праздника, а у моих друзей всего один — мы круче! — Она кивнула, соглашаясь с ребёнком.Даниэль просиял в ответ: — Мамочка, прости меня, ты самая лучшая на свете! Чудо случилось всего через час, и неизвестно, было ли оно таковым для Бейлы. Она с испугом смотрела на зашедшего вслед за сестрой мужчину; он отвечал ей столь же растерянным взглядом. От страха и волнения у Бейлы засосало под ложечкой. Она не могла говорить, а лишь идиотски улыбалась в ответ на счастливые причитания сестры. — За что? — услышала она и сейчас, но ответить, не ранив Элен, не могла, а значит, снова должна смолчать. Эрих прижал ладонь к груди, где под слоями ткани пальто, пиджака и сорочки заныл рубец тонкого шрама, но разбитое сердце болело намного сильнее. Он смотрел в карие глаза прошлого: любимой женщины, невесты, несостоявшейся убийцы… Прошлое навалилось, закрывая мозг пеленой, отодвигая столь долгожданную встречу на второй план. Глава 11 Воспоминания В тот вечер она была счастлива как никогда, впервые за долгое время забыв обо всём плохом, что с ней случилось. Прошлого не изменить, как не пытайся, будущее нам не подвластно, а вот настоящее… Изабелла поправила красную юбку праздничного наряда из атласа и ещё раз полюбовалась кольцом. Бриллиант сверкал всеми цветами радуги. Она уже не смущалась, ловя удивлённые взгляды знакомых, заметивших украшение на тонком пальце певицы, повсюду сопровождающей Шредера. «Невеста» –греющее душу любой девушки слово. Она не была исключением, хоть и очень боялась, что правда об её происхождении выплывет наружу. Но когда это будет? Потом! И, возможно, к тому времени война закончится, Германия будет побеждена и станет незачем скрывать еврейские корни. Она любила Эриха до умопомрачения. Высокий рыжеволосый красавец, обладатель изумрудно зелёных глаз, неизвестно что нашедший в ресторанной певичке, навсегда завладел её сердцем. В квартире жандарма пахло жареным гусем, мандариновой шарлоткой и хвоей. Украшенная шарами ёлка в углу гостиной олицетворяла самый любимый праздник хозяина. — В Рождество всегда происходят чудеса! — сотню раз он успел повторить за вечер и столько же поцеловать, не стесняясь присутствия гостей. — Я чувствую, что и с нами сегодня что-то произойдёт! — Ага, заявятся твои родители и расстроят помолвку, — возразил Шульц. — Расстроить её нельзя. Сегодня официальная часть, а кольцо и сердце я подарил Белле задолго до этого. — Посмотрим, что ты скажешь Гельмуту на его возражения. — Пауль, нежно целуя тонкие пальчики фройляйн Кларимондт, рассмеялся и кинул взгляд в сторону итальянки. — Брак по любви — в наше время роскошь непозволительная. — Скажи это своей девушке! — Шредерприобнял невесту за талию и чмокнул в носик. — У нас именно так, и никто и ничто не сможет помешать отпраздновать свадьбу через месяц. — Зачем мне что-то говорить. — Гестаповец улыбнулся блондинке. — Мы друг друга и без слов отлично понимаем. Одна арийская кровь в жилах течёт. Общим идеалам служим. Эдвард вскинул руки в знак протеста. — Вот давайте только не будем сейчас говорить об идеалах и высших ценностях. Это особенное Рождество — двойной праздник. Порадуйтесь за нас, как и положено настоящим друзьям. — Конечно. — Шульц, скривив губы в улыбке, кивнув на выход: — Но генерала я всё же жду с нетерпением. Будущая жена хозяина квартиры, сославшись, что пора выносить закуски, вышла на кухню. Она люто ненавидела немца, не понимая, что может связывать с ним Шредера. Дружба детства меркла на фоне кровавых дел гестаповца. Она второй раз вернулась за тарелками, когда, сквозь неплотно прикрытую дверь кабинета, услышала разговор между укрывшимися от посторонних глаз любовниками: Пауль в чём-то горячо убеждал подругу. Белла прислушалась. — Ты проверил её подноготную? Уж слишком вызывающая внешность и странный выговор. — Этим занимается мой человек в Италии… Послышался звук поцелуя. — Ты относишься слишком ревниво к любой красотке, находящейся от меня в радиусе мили. — Да причём тут ревность? Сын генерала давно мог сделать карьеру, имея тебя в друзьях, и служить интересам Германии. Шредер слишком мягок и, поговаривают, даже сочувствует… как это будет по-французски… жуде. — Не говори глупостей! — Голос Шульца сошёл на шёпот. — Он на моих глазах собственноручно застрелил еврея! Не посмотрел, что у того умирает жена! — Я и не знала. Давно это было? Белла сквозь стук в висках услышала дату убийства отца. «Так вот откуда то первое, ножевое ранение Эриха…» Ведь ей говорили, за что убили папу, а она даже не потрудилась сопоставить очевидные факты и посылала проклятия злодею, ранившему любимого… Она не помнила, как выдержала всё, что происходило дальше. Заученные слова сами лились из уст под аккомпанемент жениха: Шредер прекрасно играл на рояле. Длинные пальцы порхали по клавишам, как всего лишь несколько часов назад по её телу. Она спала с человеком, уничтожившим её семью. Палач с удовольствием пользовался телом презренной еврейки, называя невестой представительницу расы, которую ненавидел. А Белла была настолько слепа, что даже не замечала этого. Не видела или не хотела видеть ничего, кроме фальшивых улыбок и заверений в любви. Делила постель с убийцей, мечтая выйти за него замуж… Кровь… ей повсюду мерещилась кровь. На руках, вымытых множество раз, на столе, натёртом до блеска, в фужере с красным вином, в тарелке с сочным бифштексом… Мясники, вампиры, отдыхающие после казни невинных… И как дальше жить с этими ощущениями? Ответ мог быть только одним… Родители Эриха так и не появились, ограничившись поздравлением по телефону и подарками, присланными с шофёром. Она дождалась, пока за последним из гостей закроется дверь. Жених прошёл в кабинет, просмотреть принесённые посыльным бумаги, а Белла прокралась в кладовку. Кольт, припрятанный в коробке из-под старых туфель, холодом смерти коснулся ладони. Она взвела курок, убрав руку с механическим убийцей за спину. Холодный металл дула давил на позвоночник. Выбора между «уйти» или «убить» для неё не было. Если бы она любила не настолько пугающе сильно, зависимо… Взять на раздумье время нельзя — может простить… Если бы её сердце не было растоптано в первую очередь стыдом за собственную близорукость… Предательство памяти близких — может быть что-то страшнее этого? — Нет! — ответив самой себе, она перешагнула порог кабинета.