– Никто, больше никто, – всхлипнула Нина. – И вы этого Карасева не помните? – Нет. – Н-да, – недовольно сморщил нос Антон. «Надо как-то собраться. Ой, дед Федька моим старушкам теперь такого наговорит. Это ж надо, самого болтливого в понятые позвали!» Машина медленно обогнула заливной луг, подняла облако пыли на полевой грунтовке и въехала в село. Васька продолжал обнимать Нину, она чувствует, что он даже сдерживает дыхание, чтобы ее не потревожить. «Мышеловка захлопнулась, столько улик, хоть и косвенных, мне уже не выпутаться. Не сегодня так завтра приедут и ко мне с обыском. Люди видели неизвестного мужика у меня во дворе, а как сегодня сказал по телефону Костя: «Я не в той спортивной форме, чтобы через забор перемахивать, я могу его только проломить». Это был не он, значит «улики» уже аккуратно подброшены. Я загублю Васю, если он будет рядом, всплывут все его нарушения, это будет катастрофа… Что же делать? Надо отвадить его, пусть встречается с этой Алиной или еще с кем-то. Нельзя утянуть его с собой на дно». Автомобиль плавно подъехал к воротам. – Мы Алешку крестим в следующее воскресенье, – повернулся назад Антон, – ты крестный, не забудьте, голубки, приехать. «Ну, вот, у него крестник будет, а я ему такую пакость». Антон уехал, Васька с Ниной остались у калитки, просто дежавю какое-то, только теперь все значительно хуже, и нельзя любимого мило чмокнуть в нос… – Спокойной ночи, Василий, – холодно произнесла Нина. – Нин, что опять не так? – обиженно насупился Кабачок. – Ничего, просто спокойной ночи, – пожала она плечами. – Давай уже мириться, – улыбнулся он, – мне без тебя грустно, опять заболеть хочется. Доведешь, пойду в речке купаться, – от этой смешной угрозы хотелось броситься ему в объятья, но… – Мне звонил муж, – выдохнула она, отводя глаза. – Гони его в шею, – обозлился Васька. – Прости, – и Нина как ошпаренная кинулась к крыльцу, но никто ее не попытался догнать. Все, она растоптала их любовь. Глава ХХII. Привидение Нина рыдала на веранде, уткнувшись носом в надувной матрац, все попытки успокоиться и найти хоть какую-то опору для светлых мыслей рушились под напором щемящей тоски. Казалось, чернота просочилась сквозь оконные стекла и заползла в самое сердце. Колобок, чувствуя неладное, тихонечко лежал рядом, уложив лобастую голову на лапки. – Что же мне делать, Рексик, что же делать? Не могу я без него, он мне сразу понравился. Бывает же такое, вошел человек и сразу понравился? Ну, может он и не такой уж идеальный, может мне переносицу розовые очки давят. Бабник, и не женится никогда. Я все понимаю, Рексик, все понимаю. Но так мне без него одиноко, так плохо. А всяких Алин, Вероник и прочих просто придушить хочется. Наверное, я действительно преступница. Щенок одобрительно пискнул. – Дурочка, да? Согласна. Меня не сегодня, так завтра арестуют, мне надо думать, как выкрутиться, а я по мужику слезы лью. Чокнутая… Но что же делать, если видишь, что человека по тебе скроили, для тебя сделали, если без него пропадешь, зачахнешь… Что же делать? Надо петь, – Нина встрепенулась, вытерла слезы и, поджав ноги, пристроила щенка на колени. – Мы с тобой сейчас споем, чтобы развеяться. Я вот петь совсем не умею, но очень люблю. Спрашиваешь, что будем петь? Ну, трали-вали какие-нибудь, как чижика и кота куда-то там везли. Не вовремя? Тогда колыбельную, когда птички в пруду уснули или рыбки, ну кто-то там уснул. Нет, лучше казачью, про ворона и мертвую руку с кольцом… Нет, слишком мрачно, и так выть хочется. Споем про кукушечку. Бабушка мне пела. Да что я раскисаю? В старину еще хуже было, а бабы пели. И я спою. И Нина тихо, в полголоса, затянула песню, вглядываясь в ночной сад, освещенный соседским фонарем: «Куда летишь да, кукушечка? Куда летишь да ты серая…» И стало чуть легче, плавный ритм с голосовыми переходами выравнивал дыхание и расслаблял, мысли улетали куда-то далеко – далеко, разрывая время. И уже виделись верхушки деревьев, над которыми летит беспечная кукушка, не отяжелённая заботами и невзгодами. Свобода и ветер. «Я справлюсь, я сильная. Хотите меня сломать? А не получится». Словно безмолвный ответ – среди веток мелькнула тень. Нина вздрогнула и резко замолчала. Показалось? Тихо. Какие-то неясные звуки, похожие на бормотание. Опять тишина. Сердечко заскакало зайцем, воздуха перестало хватать. «Показалось, просто показалось. Ночь, темно, чего только не примерещится. Блин, я не закрыла дверь!» Нина поспешно поднялась, не отрывая взгляда от окна, сделала несколько шагов к двери, нащупала засов и… дико завизжала! В полуметре от нее отделяемая одним стеклом стояла тень… человек без лица, нечто черное. Чужая пятерня резко шлепнула по стеклу. – Мама!!! Нина, подхватив Колобка, ломанулась в дом, захлопнула за собой дверь и повернула ручку замка. – Помогите!!! – замолотила она по стене, отделяющей ее от Гребенкиных. – Помогите! «Звонить, надо звонить Ваське. Где телефон?! – заметалась по комнате. – Остался валяться на матраце в веранде. Электрошокер?» Новый круг по комнате. «Где электрошокер?» Из сумки полетели: салфетки, помада, поддельный паспорт Кабачка, который она так и не вернула. Рука нащупала оружие. «Надо проверить». Раз, два, три. «Не работает! Да как же так?!» Тень появилась снова, но уже в окне спальни. Нина истошно завизжала, оглушая себя. Сквозь свой визг она не сразу расслышала, что во всю тарабанят в дверь. – Нина, это я!!! Нина, открой! «Вася?!» – Вася! – Нина, ты где? Я сейчас дверь выломаю! – заорали с той стороны. – Я здесь! Я сейчас открою! – закричала она, прокручивая замок. Васька ввалился в комнату с безумным взглядом, сжимая в руке черенок лопаты, на Нину пахнуло перегаром. – Что случилось?! – задыхаясь, выпалил Кабачок. – Вася! – Нина судорожно вцепилась в его рубашку. – Щуреночек, что случилось? Ты цела? – он слегка отстранил ее, разглядывая. – Ты пьяный, – глупо улыбнулась она. – Н-нет, немного, дед Гришка налил, – смущенно буркнул он. – Вовремя ты закричала, а то бы с горя наклюкался. – Где?! Кто?! – это в веранду влетел уже дед Гришка с ружьем наперевес. – Там, там человек стоял, – Нина дрожащим пальцем указала в стекло, – черный человек, он рукой в стекло бил. – Стойте здесь, я посмотрю, – Васька метнулся в ночь. – Не надо! – взвизгнула Нина, пытаясь выбежать за ним. – Не бойся, справится, – крякнул дед, удерживая ее за руку. – Ребятишки, должно, шуткуют, сейчас им уши надерет. Нину трясло. «А думала, хуже уже не может быть, и вот тебе, пожалуйста». – Дед, чего там? – это по ступенькам как молодая резво поднималась баба Рая, тоже вооруженная большой скалкой. – О, гляди, бабий батальон прибыл, – попытался рассмешить Нину дед Гришка, – сейчас всех шутников разметает. – Ниночка, ну что же случилось? – ласково заворковала баба Рая. – Да пацаны, наверное, подшутили, – отмахнулся дед, – в окно постучали. – Да какие тут пацаны, не каникулы же, они в школе еще учатся, – с сомнением покачала головой баб Рая, – разве что эти, с раскопок. «Да, это с раскопа, – тут же ухватилась за эту мысль Нина, – отомстить мне хотят, как главной злодейке». – Ниночка, испугалась? Вот ведь, окаянные! – старушка приобняла Нину, пытаясь успокоить. – Там Вася, один, чего он не идет назад? – жалобно простонала Нина. – Во как испугали, – шепнул дед жене, – имена уже путает. – Вася! – выскочила Нина на порог. – Здесь, здесь я, – отозвался знакомый голос из темноты. – Никого, – Кабачок вынырнул в кольцо света. – Был, точно был. Ты мне веришь? – Верю, – он взбежал к ней по ступенькам и обнял, прижимая к себе. Нина снова позорно разрыдалась, уткнувшись в Васькину рубашку. – Ну, ты чего, отчаянная моя? Не надо, – еще крепче прижал ее утешитель. – Пусть поплачет, страх снимет, – махнула рукой баб Рая. – Ну, мы пойдем, – дернула она мужа за рукав. – Так может за «лекарством успокоительным» сбегать, – ребром ладони ударил дед себя по горлу. – Без тебя успокоятся, – нахмурилась баб Рая. – Ладно, пойдем, – крякнул дед Гришка. – Ты же с ними не уйдешь? – беспокойно забегала Нина взглядом по лицу Кабачка. Понимая, что поступает как махровая эгоистка, она все же не могла его отпустить, только не сегодня, не в этот миг, когда все против нее, когда чья-то ненависть сводит с ума. Потом, возможно, Нина соберется с силами, снова попытается его оттолкнуть, но сейчас этих сил просто не осталось.