Все переглянулись, и Стерн спросил: – Зачем? Сейчас, по крайней мере, мы имеем преимущество перед Альбертом: он еще не в курсе, что мы знаем. – Вы в самом деле считаете, что тип, способный замыслить такое, не предвидел все заранее? – Если наша гипотеза верна, он сохраняет ей жизнь в расчете на нас. Гавила поддержал Милу, преподнеся остальным свою новую теорию: – Он ведет с нами игру, и девочка – приз победителю. Это состязание в хитрости и ловкости. – Значит, он ее не убьет? – спросил Борис. – Он не убьет. Ее убьем мы. Подобное утверждение воспринять нелегко, но именно в нем заключена суть его вызова. – Если мы будем долго искать ее, она умрет. Если каким-то образом разозлим его, она умрет. Если не будем соблюдать правила игры, она умрет. – Правила? Какие правила? – встрепенулась Роза. – Те, которые он установил и которых мы, к сожалению, не знаем. Изгибы его мышления – для нас темный лес, зато ему они вполне ясны. В свете этого всякое наше действие он может истолковать как нарушение правил игры. Стерн задумчиво кивнул: – Значит, обратившись напрямую к семье шестой девочки, мы тем самым поддержим его игру? – Да, – сказала Мила. – Именно этого сейчас ждет от нас Альберт. Он поставил ее на кон. Но он уверен, что у нас ничего не выйдет, поскольку родители слишком боятся обнаружить себя, иначе бы они уже проявились. Он хочет продемонстрировать нам, что сила его убеждения превосходит все наши попытки. Как это ни парадоксально, он стремится стать в их глазах «героем» этой истории. Как будто сказал им: «Только я в силах спасти вашу дочь, вы можете доверять только мне». Представьте, какой это психологический нажим? А если нам все-таки удастся убедить их пойти с нами на контакт, это будет очко в нашу пользу. – Тогда девочка станет еще более уязвимой, – возразила явно несогласная Сара Роза. – Придется пойти на этот риск. Но я не думаю, чтоб из-за этого он причинил ей еще большее зло. Возможно, он накажет нас, отняв у нас время. Но сейчас он ее убивать не станет, ему надо сперва довести свое дело до конца. Горан поражался тому, как быстро Мила овладела механизмом расследования. Она с безукоризненной точностью намечает линии поведения. И хотя все к ней в итоге прислушиваются, ей все равно будет нелегко завоевать их доверие. Они с самого начала восприняли ее как чужака, которого им навязали непонятно зачем. И так скоро они своего мнения не изменят. В этот момент Рош решил, что выслушал уже достаточно, и вмешался: – Последуем рекомендации агента Васкес: распространим слухи о похищении шестой девочки и публично обратимся к ее семье. Черт побери! Надо же в конце концов проявить твердость! Надоело ждать у моря погоды, будто этот урод и в самом деле решает все! Кое-кто изумился новому витку в поведении старшего инспектора. Но не Горан. Сам того не замечая, Рош использовал технику серийного убийцы, который хочет поменяться ролями, а следовательно, и снять с себя ответственность: если они не найдут девочку, то лишь потому, что ее родители побоялись довериться полиции и остались в тени. Но рациональное зерно в его словах есть: действительно пришло время предвосхитить события. – Вы слышали этих шарлатанов? Шестая девочка протянет максимум десять дней! – Рош по очереди обвел взглядом всех членов команды и со всей серьезностью объявил: – Я принял решение. Мы снова откроем Центр. Во время ужина на телеэкране появился известный актер. Его выбрали для того, чтобы обратиться к родителям шестой девочки. Он был знаком всем, любим всеми и сумел передать в послании свое сочувствие. Идея, естественно, принадлежала Рошу. Мила сочла ее блестящей: актер наверняка отпугнет многих злоумышленников и мифоманов, которые обычно рвутся звонить по телефону, выведенному внизу экрана. Примерно в то же время, когда телезрители с ужасом и надеждой узнали про то, что похищена шестая девочка и что она еще жива, группа засела в Центре. Это была, собственно, квартира на четвертом этаже дома неподалеку от центра города. В здании в основном помещались второстепенные полицейские службы: администрация, бухгалтерия, бумажные архивы, еще не переведенные на новые базы данных. Квартира некогда входила в программу защиты свидетелей, и там жили люди, нуждавшиеся в полицейском прикрытии. Она была втиснута между двумя одинаковыми квартирами, и в ней отсутствовали окна. Кондиционер работал постоянно, а войти в помещение можно было только через главный вход. Стены тут были очень толстые, квартиру к тому же оборудовали современными средствами безопасности. Поскольку для изначальной цели помещение больше не использовалось, оборудование отключили. Осталась только тяжелая бронированная дверь. Это помещение облюбовал Горан, когда только создавалась группа по расследованию особо тяжких преступлений, а Рошу не составило труда удовлетворить его просьбу, тем более что помещением уже несколько лет никто не пользовался. Криминолог заявил, что во время работы по данному делу группа должна тесно взаимодействовать, чтобы легче было обмениваться соображениями, – так сказать, не сходя с места и без посредников. Вынужденное общение порождало согласованность действий и подпитывало единый мозг. Доктор Гавила позаимствовал у «новой экономики» методы создания рабочей среды в совместном пространстве и «горизонтальное» распределение функций, в противовес полицейской вертикали, основанной на иерархии званий, что часто приводит к конфликтам и конкуренции. В Центре, напротив, подобные различия были стерты, решения вырабатывались совместно, и вклад каждого был востребован и подлежал рассмотрению. Переступая порог Центра, Мила подумала: вот место, где ловят серийных убийц, – не в реальном мире, а здесь, в этих стенах. Это не просто охота на преступника, это попытка понять, что скрыто за внешне непостижимой цепью зверских преступлений. Совместными стараниями постичь извращения больного мозга. Мила отчетливо сознавала, что этот шаг станет началом нового этапа расследования. Стерн явился с большой коричневой сумкой из кожзаменителя, заботливо собранной женой, и вошел в помещение первым, указывая дорогу остальным. Борис с рюкзаком. За ним Роза, и замыкающей Мила. Помимо бронированной двери, там была клеть из пуленепробиваемого стекла, где некогда помещались конвоиры. Внутри – выключенные мониторы системы видеонаблюдения, несколько вращающихся стульев и пустой стеллаж для оружия. Следующий оплот безопасности – решетка под током – отделял переднюю от остальной квартиры. В прошлом ее включали охранники, теперь же она была распахнута. Мила уловила спертый воздух закрытого помещения, застарелого дыма. В ушах стоял гул кондиционера. Уснуть здесь будет нелегко, надо было прихватить беруши. Длинный коридор делил квартиру надвое. На стенах надписи и фотографии из прошлого дела. Портрет молодой и красивой девушки. По взглядам остальных Мила поняла, что дело окончилось не лучшим образом и с тех пор они сюда больше не наведывались. Никто не произнес ни слова, никто ей ничего не объяснил. Только Борис вспылил: – Черт, могли хотя бы фотки со стены снять! Комнаты были обставлены старой офисной мебелью, которую, употребив недюжинный полет фантазии, приспособили под шкафы и буфеты. Письменный стол на кухне заменил обеденный. Холодильник был старый, газовый, из тех, что разрушают озоновый слой. Кто-то потрудился его разморозить и оставить открытым, но почерневшие остатки китайской еды выбросить не догадался. В квартире имелась общая комната с двумя диванами, телевизором и рабочим столом для подключения ноутбука и периферийного оборудования. В углу стояла кофемашина. Всюду были пепельницы, полные окурков, и валялся разный мусор, главным образом бумажные стаканчики из ближнего фастфуда. Ванная всего одна, маленькая и вонючая. Рядом с душевой кабиной кто-то придумал поставить старую картотеку и положить туда наполовину использованные флаконы с жидким мылом, шампунем и упаковку из пяти рулонов туалетной бумаги. Две запертые комнаты предназначались для допросов. В глубине квартиры была гостевая – для временных жильцов: три двухэтажные кровати и две раскладушки, прислоненные к стене. Перед каждой кроватью – стул для личных вещей и чемодана. Спать предстояло всем в одной комнате. Мила подождала, когда коллеги займут кровати: должно быть, у каждого здесь есть свое место, а уж ей на новенького достанется незанятая. В конце концов она поставила себе раскладушку подальше от Розы. Борис единственный, кто взобрался на вторую полку двухэтажной кровати. – Стерн храпит, – вполголоса предупредил он Милу, проходя мимо. По улыбке и подмигиванию, коими он сопроводил это приятное сообщение, Мила поняла, что Борис больше на нее не дуется. Тем лучше: не так тяжело будет переносить это сожительство. Ей и раньше приходилось делить помещение с членами группы, но вспоминала она об этом с содроганием; особенно тяжело давалось общение с женщинами. Если у остальных сразу устанавливались дружеские отношения, Мила до самого конца держалась особняком и преодолеть барьер не умела. Поначалу это ее мучило, потом она научилась создавать вокруг себя «шар выживания» – часть пространства, куда она допускала только то, что считала нужным, в том числе шумы, звуки и замечания тех, кого сторонилась. На вторую раскладушку в гостевой комнате уже положил свои вещи Горан. Он ждал всех в общем зале, который Борис по собственной инициативе обозвал «Мозговой отдел». Они вошли молча. Горан, повернувшись к ним спиной, писал на доске фразу: «Знаток реанимационной техники и режима интенсивной терапии, возможно врач». По стенам были развешаны фотографии пяти девочек, моментальные снимки кладбища рук и машины Бермана, а также все донесения по делу. В коробке, примостившейся в углу, Мила вновь увидела лицо молодой и красивой девушки – не иначе доктор снял ее фото со стены и заменил другими. В центре комнаты – пять стульев. Мозговой отдел. Горан заметил взгляд Милы, каким она обвела убогую обстановку, и тут же уточнил: – Это необходимо для концентрации. Нам нельзя отвлекаться. Я нарочно устроил все именно так, – по-моему, это правильно. Но не устану повторять: если вас что-либо не устраивает, вы вправе это изменить. Можете переставлять все, что хотите. Стулья – небольшая поблажка, а кофе и туалет – это призы, их надо заслужить. – Прекрасно, – отозвалась Мила. – Что мы должны делать? Горан хлопнул в ладоши и указал на доску, где уже начал записывать характеристики серийного убийцы. – Надо установить личность Альберта. Как только выявим очередную черту, будем заносить ее сюда…. Ты слышала о том, что надо проникнуть в сознание серийного убийцы, постараться мыслить, как он? – Да, конечно. – Так вот, выбрось из головы эту глупость. Абсолютно недостижимо. У нашего Альберта есть внутренняя убежденность во всем, что он делает, убежденность, полностью соответствующая его психологии. Это процесс, выработанный многолетним опытом, травмами, фантазиями. Поэтому бессмысленно представлять, что он сделает дальше, нам надо понять, как он дошел до того, что уже сделал. Тогда у нас будет надежда добраться до него. Однако нить догадок после Бермана оборвалась, подумала Мила. – Он подбросит нам очередной труп. – Я тоже так думаю, Стерн. Но пока чего-то недостает, не находишь? – Чего? – спросил Борис, которому, как и остальным, был пока непонятен ход мысли криминолога. Но Горан Гавила был не мастер быстрых и прямых ответов. Он предпочитал доводить их до определенной стадии анализа и предоставлял додумать остальное самим. – Серийный убийца живет в мире символов. Он совершает эзотерический путь, начатый много лет назад в глубине его души, а ныне продолженный в реальном мире. Похищенные девочки – лишь средство для достижения главной цели. – А эта цель – поиск счастья, – добавила Мила. Горан обернулся к ней: – Именно. Альберт жаждет вознаграждения, некой компенсации не только за то, что делает, но главным образом за то, кто он есть. Его натура диктует ему импульс, и он действует по этой наводке. Вдобавок всеми своими действиями он отправляет послания нам. Вот чего не хватает. Не хватает знака. Того, что поведет их дальше на исследование личностного мира Альберта. – На теле первой девочки никаких следов не было, – заговорила Сара Роза. – Разумное замечание, – одобрил Горан. – В литературе по серийным убийцам, а также в кинематографической разработке образа отмечают, что маньяк пытается «прочертить» свой путь, давая указания тем, кто охотится за ним. Но Альберт этого не сделал.