– Чушь! – отрезала Сара Роза со свойственным ей высокомерием. А Горан добавил: – Да, зачастую конечная цель маньяка состоит в том, чтобы его остановили. Но не потому, что он не способен контролировать себя, а потому, что с арестом он наконец станет известной личностью. В частности, если он склонен к нарциссизму, он жаждет признания своих великих свершений. А пока он скрывается, эта цель остается недостижимой. Мила согласно кивнула, но до конца он ее не убедил. Горан заметил это и обратился к остальным: – Пожалуй, надо повторить, как воссоздается связь между местом преступления и организационными действиями преступника. Этот урок он проводит в основном для Милы, но она не обижается. Наоборот, он дает ей возможность идти в ногу с другими. И по реакции Бориса и Стерна она отметила: они тоже не хотят, чтобы она отставала. Старший агент взял слово и заговорил, не обращаясь непосредственно к Миле, чтобы не смущать ее: – В зависимости от состояния места, мы делим серийных убийц на две большие категории: организованные и неорганизованные. Борис продолжил: – Во вторую группу входят лица, не организованные во всех аспектах своей жизни. Это необщительный тип, одиночка. Интеллектуальный и культурный уровень ниже среднего, работа, которой он занят, не требует больших способностей. Не слишком одарен и в сексуальном плане: подобные контакты в основном поспешны и неловки. – Как правило, этот человек в детстве пережил жесткую муштру, – продолжил Горан. – Поэтому многие криминологи утверждают, что он стремится причинить жертвам те же страдания и боль, какие сам испытал в детстве. Но обычно он прячет свою ярость, свой гнев от окружающих, внешне никак этого не проявляя. – Неорганизованный не планирует, а действует спонтанно, – вставила Роза; ей тоже не хотелось оставаться в стороне. А Горан заключил: – Отсутствие организации преступления в решающий момент вызывает у него всплеск нервного возбуждения, оттого он выбирает знакомые места, где чувствует себя в своей тарелке. А это, в свою очередь, приводит к ошибкам, к тому, что он оставляет следы, которые выдают его. – Его жертвы чаще всего оказываются не в том месте и не в то время. Он убивает их, поскольку это его единственный способ общения с миром других людей. – А как ведет себя организованный? – не утерпела Мила. – Во-первых, он очень хитер, – сказал Горан. – Опознать его крайне трудно из-за безупречной мимикрии: он по всем параметрам выглядит как нормальный, законопослушный человек. Его ай-кью весьма высок. Он хороший специалист. Нередко занимает высокие посты и пользуется уважением в обществе. Его травмы не тянутся из детства. В семье его любят. Сексуально он весьма компетентен и не испытывает сложностей в отношениях с противоположным полом. А убивает из чистого наслаждения. Последняя реплика заставила Милу содрогнуться. И не только на нее она произвела впечатление, но и Чан вдруг оторвался от микроскопа и уставился на них. Вероятно, и он недоумевал, как человек может испытывать удовольствие от зла, причиняемого ближнему. – Он хищник. Жертв выбирает тщательно, обычно подальше от места, где живет. Он коварен, осторожен, способен предвидеть ход расследования и на шаг опережать тех, кто его ловит. Поймать его очень трудно, у него большой опыт. Организованный выжидает, выслеживает и убивает. Свои атаки он может планировать много дней или даже недель. Он наблюдает за жертвой, иногда даже внедряется в ее жизнь, собирая сведения, изучая привычки. Он ищет точки соприкосновения, старается внушить доверие и всегда предпочитает слова грубой силе. То есть действует как опытный соблазнитель. Мила еще раз оглядела помещение. Потом сказала: – Сцена преступления у него всегда чистая, поскольку его девиз – самоконтроль. Горан кивнул: – Похоже, ты вычислила Альберта. Борис и Стерн улыбнулись ей. Сара Роза упорно избегала встречаться с ней взглядом, поэтому демонстративно взглянула на часы и фыркнула, возмущенная напрасной потерей времени. – Господа, есть новости. Это подал голос молчавший до сих пор Чан. Он поднялся, держа в руках только что вынутое из микроскопа стекло. – Что, Чан? – нетерпеливо спросил доктор Гавила. Однако судебный врач решил посмаковать это мгновение. В его глазах светилось торжество. – Когда я увидел тело, то сразу спросил себя, для чего его погрузили в воду на два пальца? – Это же прачечная, – удивленно сказал Борис, как будто это само собой разумелось. – Да, но водопровод, как и электричество, уже много лет не действует в этом здании. Замечание застигло всех врасплох, особенно Горана. – Так что это за жидкость? – Мужайтесь, доктор… это слезы. 15 Человек – единственное в природе существо, способное смеяться и плакать. Это Мила знала. Но она не знала, что человеческий глаз выделяет три типа слез. Базовые отвечают за увлажнение и защиту глазного яблока. Рефлекторные появляются в ответ на внешний раздражитель. И эмоциональные, которые ассоциируются с болью. У этих последних иной химический состав: в них повышено содержание магния и такого гормона, как пролактин. В мире природных явлений все может быть выражено формулой, но объяснить, почему слезы, связанные с болью, физиологически отличаются от других типов, практически невозможно. Слезы Милы не содержат пролактина. Это ее никому не ведомая тайна. Она была не способна страдать, испытывать эмпатию, необходимую для понимания других людей, чтобы не чувствовать одиночества среди себе подобных. Всегда ли с ней было так? Или что-то либо кто-то лишил ее этой способности? Она заметила это, когда умер отец. Ей было четырнадцать лет. Именно она застала его однажды в гостиной сидящим в кресле без каких-либо признаков жизни. Казалось, он спит. Так, во всяком случае, она подумала и потому сразу не позвала на помощь, просидев подле него около часа, наблюдая. Но на самом деле Мила сразу поняла, что помочь уже ничем нельзя. И ее поразило вовсе не само трагическое событие. Милу выбила из колеи собственная неспособность проявить хоть какие-то эмоции по причине того, что главного человека в ее жизни, того, кто научил ее всему и был для нее образцом, больше нет. И никогда не будет. Тем не менее сердце ее не разорвалось. На похоронах она плакала. Но не потому, что мысль о неотвратимости происшедшего вызвала наконец у нее отчаяние, а потому, что именно этого все ждут от дочери. Эти соленые слезы стоили ей огромных усилий. «Это всего лишь ступор, – сказала она себе. – Стресс. У меня шок. Такое со всеми случается». И она истязала себя воспоминаниями, чтобы почувствовать хотя бы свою вину. Тщетно. Она не могла себе этого объяснить и замкнулась в непреодолимом молчании, никому не позволяя даже вскользь спрашивать о ее душевном состоянии. Мать после нескольких попыток оставила затею разделить эту странную скорбь. Все решили, что она убита горем. Но Мила, затворившись в своей комнате, все спрашивала себя, отчего ей хочется только жить прежней жизнью, а отца похоронить в земле и глубоко в сердце. Со временем ничего не изменилось. Боль потери так и не давалась ей. А поводы были: бабушка, школьная подруга, другие родственники. Но и в этих случаях Мила ничего не чувствовала, кроме стремления поскорее разделаться с обрядом смерти. Кому она может поведать об этом? На нее станут смотреть как на бесчувственное чудовище, недостойное принадлежать к роду человеческому. Только мать на смертном одре на миг разглядела равнодушие в ее взгляде и выдернула руку из ее руки, словно внезапно почувствовав холод. Таким образом, траурные поводы в ее семье были исчерпаны, и Миле стало легче изображать при посторонних то, чего она не чувствует. Достигнув возраста, когда становятся нужны человеческие контакты, особенно с противоположным полом, это стало проблемой. «Я не могу завязывать отношения с человеком, если не испытываю к нему эмпатии», – твердила она себе. Так Мила формулировала свою проблему. Термин «эмпатия» (это она хорошо усвоила) означал «способность сопереживать чувствам другого человека, как своим собственным». И Мила начала обращаться к психоаналитикам. У некоторых ответа не было, другие говорили, что лечение будет долгим и утомительным, что она должна многое перекопать в своей душе, чтобы добраться до «эмоциональных корней» и понять, где оборвался поток чувств. Все сходились в одном: надо снять блокировку. Годами ее изучали, но так ничего и не нашли. Она сменила множество врачей, и так продолжалось бы бог знает сколько, если бы один из них, наиболее циничный, не сказал ей открытым текстом: «Боли не существует. Как, впрочем, и других человеческих чувств. Есть только химия. Любовь – не что иное, как действие эндорфинов. Уколом пентотала я сниму любую твою привязанность. Мы не более чем машины из плоти». Ее это подбодрило. Не то чтобы удовлетворило, но подбодрило! Ничего с этим не поделаешь: ее организм выставил защитные механизмы от перегрузок, подобно тому как в электронике существует защита внутренних цепей. Тот врач объяснил ей, что некоторые люди в определенные моменты жизни испытывают страшную, чрезмерную боль, гораздо более сильную, чем человеческое существо способно выдержать. И тогда они либо перестают жить, либо адаптируются. Мила не знала, считать ли свою адаптацию счастьем, но благодаря ей она стала тем, кем стала. Она разыскивала пропавших детей. Избавляя других от страданий, она тем самым компенсировала то, чего не могла испытывать сама. Так проклятие неожиданно превратилось в призвание. Она спасала их. Возвращала домой. Ее благодарили. Многие сохраняли эту привязанность на годы и, вырастая, приходили к ней, чтобы рассказать о своей жизни. «Если б ты тогда не подумала обо мне…» – говорили они ей. Она, конечно, не могла признаться им, что так же точно «подумала» обо всех, кого искала. Те, кто сотворил это с ними, вызывали у нее гнев, такой же, какой вызвал у нее похититель шестой девочки, но она никогда не ощущала «сочувствия». Она смирилась со своей участью, но время от времени все равно спрашивала себя, сможет ли когда-нибудь полюбить? Не зная, что ответить, Мила приняла решение освободить и ум, и сердце. Никогда у нее не будет ни мужа, ни жениха, ни детей, ни даже собаки или кошки. Это значит, ей нечего терять – вот в чем секрет. Никто и ничего у нее не отнимет. Только так она сможет искать пропавших детей и преуспеть в этом. Она создала вокруг себя такой же вакуум, какой похитители создавали вокруг них. Но однажды возникла проблема. После того как она вырвала мальчика из лап педофила, который похитил его только для того, чтобы провести с ним уик-энд. Он бы и сам отпустил его через три дня, поскольку в его больном мозгу отпечаталось убеждение, что мальчика он «взял взаймы», а в каком состоянии он вернет его в семью и в жизнь, этого подонка не волновало. Он оправдывал себя тем, что не собирался причинить ребенку зло. Не собирался? А шок при похищении? Плен? Насилие? Дело было вовсе не в отчаянной попытке найти пусть нелогичное, но объяснение тому, что он совершил. Нет, он искренне верил в свою невиновность! Потому что не мог представить себя на месте жертвы. И Мила в итоге поняла: этот педофил такой же, как она. С того дня она решила, что больше не станет лишать себя этой основы человеческой жизни, каковой является сострадание. Раз она не находит его внутри себя, она вызовет его искусственно. Мила солгала группе и доктору Гавиле. На самом деле она хорошо знакома с психологией серийных убийц. Или, во всяком случае, с одним из аспектов их поведения.